Белый хвостик

Я его увидел ненароком.

Иду однажды по лесу, собираю грибы. Почти на опушку выбрался, между деревьев небо завиднелось.

Вдруг впереди, на сосне, белое пятнышко, как платочек, — шмыг, шмыг вверх по стволу — и пропало.

Я и внимания не обратил. Не до того. Заядлое дело — грибы брать. Идёшь, взглядом понизу шаришь, и только и ждёшь, где бы красная или коричневая шляпка открылась. Ничего не замечаешь, кроме грибов.

Но белое пятнышко вновь мне повстречалось. Уже на опушке. Там стоят ёлочки-подростки, и вот на одной из них опять — шмыг, шмыг!

Белое на тёмно-зелёном-то далеко видать, в глаза бьёт. Невольно заметишь.

Хоть и не сразу, а я разглядел. Оказалось, что бельчонок. Но почему-то с белым хвостиком. Тут уж я заинтересовался.

Таких белок вроде и не бывает. Чудно что-то…

Корзину — под куст, и пошёл к ёлочкам.

Не удирает бельчонок. Лишь за ствол схоронился. С одной стороны выглядывает из-за ёлки кончик белого хвоста, с другой — два ушка, нос и глазки, как мокрые черничины.

Глазки смотрят с любопытством. «Ты кто? Чего тебе надо?»

Боком, боком пошёл я вокруг ёлки, шею вытягиваю. Хочется увидеть всего бельчонка, целиком. Вымазан у него хвост, что ли? Или вправду белый?

Я делаю круг, и бельчонок вокруг ствола оборачивается. Там, с той стороны, перебирает лапками — и по-прежнему видны только хвостик и глазки.

Глазки поблёскивают, — наверно, нравится бельчонку такая игра.

Ах ты! Я — бегом. Через куст, через яму, а тут — столбик межевой, в землю вкопан. Зацепился ногой за него, да — кубарем.

Приподнялся, сел. Штанина разорвана, на ноге ссадина. И смешно, и зло берёт.

А из-за ёлки опять глазки поблёскивают, смеются: «Что, словил?»

Вдалеке что-то зашумело. Я сгоряча не разобрался, подумал, что это в голове у меня, оттого что стукнулся.

Но шум — сильнее, ближе. Перешёл в рокот, да басовитый такой, в ушах теснит.

Самолёт!

Низко плывёт над полем, и сюда — к лесу. Чуть макушки сосен не задел.

С грохотом пронёсся, резанул широкой тенью, даже показалось, — горячим ветром пахнул.

Мой бельчонок — скок на эту сторону, чуть не сорвался. Приник к стволу, вжался в него и головой, и тельцем, и хвостом.

Меленько дрожит, — испугался, видно, до смерти.

Меня — как дернуло. Вот же он, — близко, хватай!

Палка в руках; я взмахнул — «вжжик!»

Уже когда вырвалась палка из руки, сообразил: зачем? Не надо!! Качнулся за ней вслед — удержать, отвести…

Но поздно.

Бельчонок лежит под ёлкой, на мху. По тельцу пробежала судорога, белый хвостик дёрнулся раз, другой — и сник.

Подскочил я, рука трясётся, сую её под бельчонка, а он откатывается, лёгонький. А сверху в горсть взять — страшно.

Потом поднял его на ладонь, в мордочку дую. Словно он от моего дыханья очнуться может. А у него уже рот приоткрылся и глаза заволоклись пеленой.

Положил я его обратно на землю, на руке белая полоса осталась. От хвоста.

Хвостик-то просто запачкан. Не то мелом, не то извёсткой. Неподалёку пионерлагерь строят; наверное, бельчонок там побывал. Храбрый ведь…

Я ушёл домой, даже забыв корзину с грибами. И после не стал её искать. Как представлю себе, что увижу и этот столбик межевой, и ёлку, и может, самого бельчонка, — так в горле комок.

Долго всё это не забывалось.

Да и теперь еще памятно.

Прежде ходил на охоту, никогда не задумывался — стрелять или не стрелять. Увижу, что кто-то бежит — ружьё само в плечо ткнётся, пальцы крючок давнут — трах!! А после уж разглядываю, что за добыча.

Теперь — не то.

Вскинешь ружьё, а рука и дрогнет: «Не Белый ли Хвостик?..»

И опомнишься.