Солнечный денёк

БЕДОВАЯ КУРИЦА

Таня спала под светлым ситцевым пологом. Утром к маленькому сенному оконцу подошёл петух — да как запоёт!

Таня и проснулась. Она подняла полог, посмотрела в оконце — солнышко уже высоко.

Таня слезла с постели и в одной рубашонке вышла во двор.

На дворе мать кормила кур:

— Цып-цып-цыпа-а-а!

Со всех сторон — и с усадьбы, и с улицы, и со двора — бежали и летели куры. Они хлопали крыльями и кудахтали.

— Ну, как, Танюша, спала? — спросила мать. — Видно, крепко? Моя бригада уже наработалась — мы целый луг скосили и валы разбили, а ты только-только глаза открыла! Ну, расскажи, какие тебе сны снились.

Таня посмотрела на синее небо, на зелёные берёзы… Посмотрела матери в лицо, в её весёлые глаза, улыбнулась и сказала:

— Не знаю.

Куры расторопно клевали корм. А одна — рябая, мохноногая — опоздала. Она спешила откуда-то издалека — шею вытянула, крылья распустила — да впопыхах и налетела на Таню. Таня даже покачнулась.

— Вот бедовая! — сказала Таня. — Людей с ног сшибает.

А мать засмеялась и поцеловала Таню в тёплые светлые завитки на макушке.

— Эх ты, — сказала она, — хохлаточка моя! С курицей не справилась! Беги умойся да платье надень, а то бабушка скоро завтракать позовёт.

ЛАСТОЧКИ

Таня прошла через двор к палисаднику. Возле сирени на самом солнцепёке росли в палисаднике весёлые цветы мальвы. Таня подняла голову к розовым бутонам, — как они высоко растут! — взялась рукой за шершавый стебель; стебель покачнулся, и капелька росы из алого цветка упала ей прямо на лицо.

— Ещё один расцвёл! — закричала Таня. — Мамушка, гляди — самый красный развернулся! Вот бы наш папка поглядел, если бы жив был, — он бы обрадовался!

Мать сжала губы и ничего не ответила. У Тани отца не было — он погиб на войне.

— А что, не правда? — сказала Таня. — Не обрадовался бы? А ты сама всегда говорила, что папка эти цветы любил!

— Любил, — ответила мать.

С шумом пролетела стайка маленьких чёрных ласточек, нагрянула на старую берёзу.

— Любил он эти цветы… — повторила мать, — и ласточек любил. Ишь как кричат, как рты разевают! Уже оперились, а всё ещё у матери корму просят.

Пролетела, просвистела синим крылом большая ласточка, поймала на лету козявку и сунула детёнышу в широкий жадный рот. Маленькая птичка трепыхнула крылышками и чуть с ветки не свалилась. А остальные ещё пуще подняли крик.

В это время пришёл дедушка. Он убирал на конюшне лошадей, потому что он колхозный конюх.

Дедушка стал мыть руки под рукомойником. А бабушка увидела из окна, что дед пришёл, и закричала:

— Эй, народ честной, идите завтракать!

ТАНИН ПИРОЖОК

Все сидели за столом: дедушка, бабушка, мать и Таня.

На столе стоял большой медный самовар и фыркал паром. Рядом с ним дымился горшок топлёного молока с коричневой пенкой.

Чашки у всех были разные. У бабушки — голубая, у матери — с ягодками, у Тани — с петушками.

У деда не было чашки. Он пил чай из стакана. А на стакане была только одна синяя полоска.

Бабушка достала из печки блюдо горячей картошки. Поставила на стол большую миску студня. А Тане на блюдце бабушка положила пухлый румяный пирожок. Таня обрадовалась.

— Эй, дедушка, — крикнула она, — а у тебя пирожка нету! А у меня-то есть!

— Подумаешь, пирожок! — ответил дед. — А зато я вижу синенькую птичку, а ты нет.

— Где, где синенькая птичка?

— Да вон, на берёзе сидит.

Таня высунулась из окна. Посмотрела на одну берёзу, посмотрела на другую. И на липу посмотрела.

— Где же эта птичка?

А дед встал, вышел на крыльцо, и когда вернулся, то опять сказал, что видел синенькую птичку.

— Да ты не слушай старого! — сказала бабушка. — Он нарочно.

— Вот ведь какой ты, дед, — рассердилась Таня, — всё обманываешь!

Она села на своё место, хотела взять пирожок, а пирожка-то нет! Таня посмотрела на всех по очереди — кто взял пирожок? Мать смеётся. Только у неё пирожка нет. И у бабушки пирожка нет… А дед удивляется:

— Что? Пирожок пропал? Э, да не его ли я сейчас во дворе видел?

— Как так — во дворе?

— Да так. Я иду в избу, а пирожок мне навстречу. Я спрашиваю: «Ты куда?» А он говорит: «Я на солнышко, погреться». А ну погляди, нет ли его на крылечке.

Таня выбежала на крылечко, смотрит — и правда! Лежит пирожок на перильцах. Лежит, греется на солнышке. Таня обрадовалась, схватила пирожок и прибежала обратно.

— Нашла беглеца? — спросила мать. — Ну вот и хорошо. Садись чай пить. Да ешь скорей свой пирожок, а то как бы опять не сбежал!

А бабушка покачала головой и проворчала тихонько:

— Эх, старый! И всё бы ему шутки пошучивать!

СНЕЖОК

На деревне звонил колокол. Это значит — колхозникам пора на работу. Мать повязалась платком, взяла грабли и пошла на луг. Дед отправился на конюшню посмотреть Зорьку. У Зорьки скоро должен родиться жеребёнок, поэтому дед всё ходит и смотрит и всё тревожится.

Таня взяла куклу, обняла её и вышла на улицу. Эта кукла была не её — кукла была Алёнкина, в новеньком голубом платье. Алёнка только вчера сшила его.

На зелёной лужайке среди улицы маленькие ребятишки играли в «каравай». Тут был и Ваня Берёзкин, и Дёмушка — Алёнкин брат, и Катя Перепёлкина, и Костя Беляк… С ними была пионерка Ариша Родионова; она учила ребятишек петь:

— Каравай, каравай,
Кого любишь, выбирай!

Пионеры часто устраивали всякие игры с маленькими ребятишками. Ариша увидела Таню и позвала её:

— Таня, иди с нами в «каравай» играть!

— Иду! — откликнулась Таня. — Вот только куклу посажу куда-нибудь.

Таня хотела посадить куклу около двора, на брёвнышко, но тут из-под крыльца выскочил Снежок, молодой лопоухий пёс с озорными глазами.

Он уже успел сбегать на скотный двор, сунулся в свиную кормушку, промчался на реку к ребятам, которые ловили рыбу, и ухитрился стащить у них из ведра плотицу. Вернувшись, доел в своей плошке вчерашние щи, улёгся в холодке и решил вздремнуть. Но увидел Таню — не вытерпел и начал прыгать вокруг неё, хватать её за платье то с одного бока, то с другого.

— Отстань, Снежок! — прикрикнула Таня. — Отстань, говорят!

Она оттолкнула Снежка и нечаянно выронила куклу. А Снежок словно этого и ждал — подскочил, схватил куклу и помчался по улице.

Ребятишки засмеялись.

— Держи его! — закричал Дёмушка.

Таня бросилась за Снежком:

— Отдай куклу! Отдай куклу, озорник!

Но Снежок припустился ещё сильнее. Наверно, он думал, что Таня играет с ним. Он промчался по улице, распугал гусей и за вётлами возле пруда свернул на усадьбу. Таня бежала за ним — сначала по дорожке, потом по траве до самого перелеска. Снежок бросился в кусты и скрылся. Таня видела только, как метнулся за кустами его белый лохматый хвост.

Таня остановилась.

ТАНЯ ВЪЕЗЖАЕТ В ДЕРЕВНЮ

Высокая трава со всех сторон окружала Таню. Тонкие лиловые колокольчики покачивались перед ней. Словно белые вырезные тарелочки, блестели в траве ромашки. Малиновая липкая дрёма легонько цеплялась за платье. Где-то внизу, в траве, на сто голосов стрекотали кузнечики.

Таня оглянулась. Ничего не видно, только головки цветов пестреют перед глазами. Да ещё видны ольховые кусты, куда убежал Снежок, и ёлки вдали, высокие и хмурые…

— Снежок! — позвала Таня. — Снежок, где ты?

И пошла дальше, до самых кустов.

Свежая зелёная тень лежала в кустах, и кругом было тихо-тихо.

Тане стало страшно. Она повернула назад, попробовала бежать… Но куда побежишь, когда ни тропки нет, ни дорожки и дом неизвестно где! Таня вышла на бугорок, оглянулась и заплакала. Сначала она плакала потихоньку, а потом прибавила голосу. Ей казалось, что она теперь никогда не увидит мать, и бабушка больше не испечёт ей пирожка, и дед не встретит её у конюшни. И она закричала громко и отчаянно:

— Мама-а! Мамушка-а!

Но никто не отвечал ей, только орешник шептал что-то своими шершавыми листьями.

Вдруг откуда-то издали сквозь кусты долетела к Тане песенка. Прозвенела и умолкла, словно ветерок унёс её. Таня обрадовалась: значит, где-то близко народ есть — и побежала туда, откуда донеслась песня. Пушистые пахучие цветы кивали Тане из-под кустов. На светлых полянках из травы поглядывали на Таню красные ягоды… Но Таня бежала не останавливаясь.

Скоро берёзки и орешины расступились, и Таня вышла на широкий солнечный луг. Скошенная трава рядами лежала на лугу. А на дальнем конце луга колхозницы ворошили сено. И среди них Таня сразу увидела свою мамушку.

Бежать по скошенному колко, и Таня тихонько пошла через луг.

— Ты как сюда попала? — удивилась мать.

— Снежок куклу утащил, — сказала Таня, — вот я за ним и побежала.

— А где же кукла?

— Не знаю. Он её спрятал где-то…

— Вот какой негодный этот Снежок! — сказала мать. — Ну, мы ужо ему зададим!

Мать разговаривала с Таней, а сама не переставала ворошить сено. Она шла в рядок с другими колхозницами; сено так и шумело под её быстрыми граблями.

— Мамушка, — сказала Таня, — в кустах ягод много!

— Ну вот, поди да посбирай.

— А я одна боюсь… Пойдём с тобой?

— Что ты, дочка! — сказала мать. — Да когда мне за ягодами ходить? Ведь я же бригадир. А наша бригада с Марьиной соревнуется. Что же, ты хочешь, чтобы твоя мамка отстающей была? Вон, посмотри, как в Марьиной бригаде работают, торопятся!

Таня посмотрела на соседнюю делянку. Там колхозницы разбивали свежие, недавно скошенные валы. Таня оглянулась: у кого больше сена — у тётки Марьи или у матери? У матери, пожалуй, больше… Помочь бы, да граблей нет.

— Иди-ка ты домой, Танюша, — сказала мать, — а то скоро жара начнётся.

— А куда мне идти? — ответила Таня. — Я дороги не знаю.

Тётка Наталья, которая шла рядом с матерью, засмеялась:

— На край света зашла!

А девушка Настя сказала:

— Танюша, вот Серёжа Таланов с косьбы едет — он тебя подвезёт, беги к нему! — И закричала: — Серёжа! Подвези Танюшку домой!

По дороге, по краю луга, шли две лошади, запряжённые в косилку. Металлические колёса косилки поблёскивали на солнце. Лошадьми правил парнишка. Он сидел, сдвинув на затылок рыжую кепку, и покрикивал:

— Ну-ну, шевелись! Домой, на отдых — ну-ка!

Серёжа посадил Таню на сиденье косилки, а сам пошёл рядом с вожжами в руках.

И отсюда, с высоты косилки, Таня увидела вдали какие-то крыши, выглядывающие из-за кустов. Возле одной крыши стояли высокие берёзы, которые показались Тане очень знакомыми…

— Это чей колхоз? — спросила Таня.

— Вот так раз, — засмеялся Серёжа, — своей деревни не узнала!

Тане стало очень весело. Оказывается, она совсем недалеко от дома. Ну конечно, это их деревня. И эти берёзки — их берёзки, которые у них во дворе растут. Таня подумала: вот как хорошо будет, когда она въедет на косилке в деревню! Только бы девчата были на улице.

Всё случилось так, как хотелось Тане. Её подружки были на улице — и Нюра, и Алёнка, и маленькие ребятишки. Все они стояли и смотрели, как приехала на косилке Таня.

НЕПРИЯТНЫЙ РАЗГОВОР

Серёжа ссадил Таню среди деревни. Ребятишки окружили её:

— Где была?

Таня начала рассказывать: она зашла далеко от дома, заблудилась в лесу; два волка выглядывали на неё из-за деревьев, хотели напасть, да побоялись…

Вдруг Алёнка спросила:

— А кукла моя где?

Таня сразу замолчала, забыла и про лес и про волков. Она глядела на Алёнку и просто не знала, что сказать. Алёнка почуяла недоброе.

— Отдавай куклу! — сказала она.

В это время на крыльцо вышла бабушка.

— Татьянка! — закричала она. — Иди слазь на чердак — собери яички!

Таня встрепенулась.

— Я тебе её после принесу! — сказала она Алёнке и побежала домой.

Вот спасибо бабушке, вот выручила Таню!

Таня подошла к лестнице на чердак, взялась за перекладину и остановилась.

— Ну, что же ты? — спросила бабушка.

— Боюсь… А вдруг лестница упадёт?

— Лестница-то не упадёт, — сказала бабушка, — а вот лукошко-то с яйцами ты, пожалуй, уронишь. Полезем-ка вместе — кто яйца собирать, кто лукошко держать.

На чердаке было тихо, светло. Солнышко сквозило из-под застрех, и в слуховое окно падали широкие светлые лучи. Под крышей висело много берёзовых веников — это бабушка и мать их на зиму заготовили. От веников шёл крепкий горьковатый запах. Возле стенок ютились соломенные плетушки. Это гнёзда для кур. Сюда куры приходят класть яйца.

— Ну, давай яйца собирать, — сказала бабушка.

Таня держала лукошко, а бабушка снимала с гнёзд и складывала в лукошко яйца. Со всех гнёзд собрали, только по одному яичку оставили в каждом гнезде — это чтобы курам охотнее было нестись. Потом бабушка сказала:

— А загляни-ка вон в то гнёздышко: есть там что-нибудь?

Таня взглянула:

— Ни одного!

— А скорлупки возле гнезда валяются?

— Нет. Никаких скорлупок нету!

— Что такое! Какой-то зверь повадился яйца таскать — подследить надо!

Вдруг Таня ухватилась за бабушкин фартук: в одном из тёмных углов среди веников торчали длинные жёлтые колючки.

— Бабушка! Вон он — зверь-то!

— Да где такое? Где ты видишь?

— Да вон он… Колючки торчат!

— Фу, глупая! — сказала бабушка.

Она подошла прямо к «зверю», схватила его за колючки и стащила вниз.

Таня поглядела — а это старый деревянный гребень, на котором бабушка зимой кудельку прядёт.

— Ну что? Страшный зверь?

Таня засмеялась:

— А я подумала — может, это он яйца таскает!

ПОРОСЁНОК

Таня подошла к слуховому оконцу, поглядела вниз — ух, до чего высоко!

И отсюда она увидела, что Алёнка сидит у них во дворе на брёвнышке, дожидается Таню. Таня нахмурилась: вот беда! Ну что она скажет Алёнке? Хоть бы спрятаться от неё куда-нибудь…

Таня слезла с чердака и через заднюю калитку пробралась в коровник. Оттуда она хотела пройти прямо на усадьбу да и убежать подальше.

Но около овчарника Таня поскользнулась на соломе и схватилась за щеколду, чтобы не упасть. Щеколда вдруг выскочила, и дверь открылась.

В овчарнике жил поросёнок. Поросёнок скучал в тесном и душном закутке. Когда дверь открылась, он сразу поднял пятачок, понюхал свежий воздух, радостно хрюкнул и со всех ног ринулся из овчарника.

— Ай! — закричала во дворе Алёнка.

Таня стояла за дверью овчарника и смотрела, как бушевал поросёнок. Он вертел головой, хрюкал и носился по двору взад и вперёд, взвизгивая от радости. Подбежал к скамейке — опрокинул её. Подбежал к тазу с водой — перевернул таз и воду пролил. А потом увидел Алёнку и быстро засеменил к ней. Алёнка вскрикнула, выбежала со двора, и синее платье её замелькало за палисадником.

— Вот как! — засмеялась Таня. И тотчас закричала: — Бабушка, бабушка, скорей — поросёнок выскочил!

СРАЖЕНИЕ

Танины куклы жили на полу под лавкой. Их горница с одной стороны была отгорожена бабушкиным сундучком, а с другой — полосатой занавеской.

В горнице стоял деревянный чурбачок, на нём лежала перина и было постелено пёстрое одеяло. Это была кровать. Другой чурбачок был покрыт белым лоскутком — за этим чурбачком куклы обедали. А в жестяной коробке, которая была сундуком, хранились куклины платья.

Куклы у Тани были тряпичные, с размалёванными щеками и с волосами из пакли. Таня хмуро сидела перед ними, подперев кулаком подбородок.

«Может, Алёнке Грушу отдать? Жалко… У неё кофточка красная. Матрёшу? Тоже жалко. Дуньку? Вот Дуньку не жалко — она совсем чумазая и волосы у нее почти оторвались. Но Дуньку Алёнка не возьмёт, пожалуй».

В это время в избу вошла Алёнка. Таня покраснела и тотчас задёрнула занавеску.

— Давай мою куклу! — потребовала Алёнка. — Где она у тебя?

— Она спит, — сказала Таня.

— Где спит? Покажи!

— Не покажу!

— Ты что, не отдавать, да?

Алёнка отдёрнула занавеску. Одни Танины куклы сидели в горнице, а её новой, нарядной не было.

— Отдавай! — закричала Алёнка. — А то я сейчас твоих всех… Вот! Вот!

И начала швырять Таниных кукол по всему полу. Грушу в красной кофточке она подкинула так высоко, что та пролетела через всю избу и шлёпнулась в кадушку с водой.

Тогда Таня рассердилась.

— Уходи из избы! — закричала она. — Уходи!

Она схватила веник и замахнулась на Алёнку. Алёнка испугалась веника и побежала на улицу. На пороге она столкнулась с Таниной бабушкой.

— Это что за война? — сказала бабушка.

Таня и Алёнка закричали обе сразу:

— Она моих кукол расшвыряла! А одна вон как намокла — даже полиняла вся!

— А она мою куклу не отдаёт! Пусть отдаст!

— Так чего ж ты Алёнке куклу не отдаёшь, а? — спросила бабушка.

Таня опустила голову и заплакала. Бабушка обняла её:

— Чего же тут плакать? Надо отдать, да и всё!

Таня уткнулась в бабушкину кофту:

— Да как же я отдам, когда её Снежок в кусты утащил!

Бабушка погладила Таню по голове и сказала:

— Вот нашли из-за чего ругаться да драться! Да я вам ужотко ещё лучше куклу сделаю!

НА ПОЛДНИ

Прозвонил колокол на обед. Мать пришла с работы и поставила грабли у крыльца.

Таня выбежала к ней:

— Мамушка! Ну, чья бригада больше сработала — твоя или Марьина?

Мать улыбнулась:

— Моя.

— Ну, значит, теперь за ягодами можно?

— Вот какая ты, дочка! — сказала мать с упрёком. — Мы-то свой участок убрали, а Марьина бригада ещё не управилась.

— Ну и пусть они управляются!

— А если дождь?

— Ну и что же? Сено-то Марьино!

— Не Марьино и не моё, а наше общее, колхозное. Мы свою делянку убрали — значит, надо Марьиной бригаде помочь. Чем больше мы сена уберём, тем больше скотины у нас в колхозе будет. А чем больше скотины, тем колхоз богаче. А чем колхоз богаче, тем и нам с тобой жить лучше! Поняла? Ну-ка, принеси из сеней холодной водицы — я руки вымою, да надо идти на полдни, корову доить!

Мать вытерла фартуком потное, красное от загара лицо, вымыла руки, взяла подойник и пошла доить корову на луг, туда, где стадо полднюет — отдыхает в холодке, пережидает полуденную жару.

Таня увязалась за ней. Кого бы ещё позвать? Разве Нюру Туманову? Нюре не очень-то хотелось идти по жаре, но она подумала, что хорошо бы искупаться, и пошла.

Таня не знала, звать ей Алёнку или нет. Может, она теперь губы надула и сердится? Но Алёнка увидела, что девчата собрались на луг, и сама прибежала. А Дёмушку и звать не надо было — он и так нигде не отставал. Только Снежок остался дома. Он приподнял голову, посмотрел на них из-под крыльца и опять улёгся — не стоит бежать, в холодке лучше… К тому же и Таня больно оттаскала его за уши, когда он вернулся. Ну их, пусть идут.

Но, когда девочки зашли за околицу, Снежку стало скучно. Он вскочил и пустился за ними, хлопая ушами.

Шли через ржаное поле по горячей белой дорожке. Густая рожь стояла по сторонам — ничего не видно, только синее небо да высокие колосья над головой. Колосья задевали волосы матери, проводили ей по щекам своими шелковистыми усиками.

— Хорошая нынче рожь, — сказала мать, — ишь как дружно колосится!

За ржаным полем на цветущей луговине стояли маленькие домики. Это колхозная пасека. Пчёлы гудели над пёстрыми цветами.

— Идите потихоньку, — предупредила мать. — Не бегайте, не сердите пчёл.

Таня спряталась за мать, уцепилась за её юбку.

Алёнка тоже шла осторожно и зорко поглядывала кругом — не летит ли откуда пчела.

А Нюра и совсем затаила дыхание.

Вдруг Дёмушка остановился и закричал:

— Алёнка!

Он стоял и отмахивался рукой от пчелы, которая гудела над его головой. Но чем больше он отмахивался, тем сердитее гудела пчела.

Дёмушка побежал, и в эту минуту — раз! — пчела тяпнула его прямо за щеку. Да так больно, будто огнём обожгло. Дёмушка заревел.

— Ничего, — сказала мать, — пройдёт!

Дёмушка поплакал и перестал. А когда пришли на луг, где коровы отдыхали, то все увидели, что щека у Дёмушки раздулась, будто он засунул туда орех. Девочки поглядели на него и засмеялись:

— Дёмушка, покажи, что ты за щеку спрятал?

НА РЕКЕ

Стадо полдневало в лесочке у реки. Коровы стояли и лежали среди берёзок в холодке и лениво жевали жвачку. Две пёстрые коровы забрели по колено в воду и стояли там неподвижно. Доярки с колхозной фермы уже доили коров. Коровы с фермы были все крупные, чёрные с белым.

На зелёной луговинке, под тенью берёзы, блестели большие светлые бидоны. Учётчик Петя Дроздов стоял возле этих бидонов. Доярки приносили к нему тяжёлые, полные молока подойники:

— Это — от Зорьки…

— Это — от Красотки…

— Это — от Ласточки…

А учётчик мерил молоко, чтобы знать, сколько какая корова даёт молока, и сливал надоенное в бидоны.

Мать пошла искать свою корову. Белая черноглазая Милка лежала под кустом. Она увидела хозяйку, встала не спеша и протянула морду: корочка есть? Мать дала Милке корочку, погладила её и села доить.

Девочки уже плескались в речке, брызгались и визжали на весь луг. Таня очень любила свою речку. Да и как было не любить её — такая она тихая, светлая, все камушки и раковинки на дне видны сквозь воду!

Тут, где вода еле достаёт до колен, хорошо. А вон у того берега, под густыми вётлами, вода тёмная, и на дне шевелятся косматые водоросли. И, как нарочно, жёлтые бубенчики растут именно там. Из их стеблей можно делать очень красивые цепочки, а среди жёлтых лепестков у них есть твёрдые тёмно-зелёные кувшинчики, которые годятся для кукол. Но попробуй достань их!

Вскоре на реку пришли ребята. Они прошли мимо девчонок на омут — не будут же они здесь, на мели, барахтаться! А Серёжа Таланов взял да и приплыл с омута, залез в осоку и начал рычать, будто какой-нибудь зверь. Девочки сначала испугались. А потом увидели, что это Серёжа, и пристали:

— Достань бубенчиков!

Серёжа стал на самом глубоком месте — там ему было чуть-чуть выше пояса.

— И купаются тоже! — усмехнулся он. — Тут и окунуться-то негде. Эх, мелюзга!

Но бубенчиков достал, бросил их на берег. А сам уплыл обратно на омут.

Мать подоила корову, подошла к реке.

— А ну-ка, вылезайте! — сказала она. — Ведь посинели, а всё-таки будут в реке сидеть, пока не выгонишь!

ДЕДОВА ГАЛОША

После обеда мать снова ушла на покос. Бабушка легла на лежанку отдохнуть, а дед взял дерюжку и отправился куда-то искать холодку.

Таня сунулась было к бабушке:

— Бабушка, что же ты, про куклу-то забыла?

Но бабушка отмахнулась от неё, как от мухи:

— Да не забыла, сделаю… Уйди, дай отдохнуть!.. — и отвернулась к стенке.

Тихо и сонно стало в избе. Таня вышла на улицу.

Стояла жара. Солнце так припекало, что на дорожке у крыльца босыми ногами горячо было стоять. Птицы примолкли… Куры попрятались в тень под сиренью и лежали, раскрыв клювы от жары. Гуси столпились возле таза с водой, ныряли головами в воду, булькали. Потом гусак придумал: влез в таз и уселся. Вода полилась через край, а он, очень довольный, плескался и встряхивал крыльями. Когда он вылез, воды в тазу осталось на донышке, да и та была грязная-прегрязная.

Таня заглянула под крыльцо:

— Снежок, ты тут?

Снежок лежал неподвижно, вытянув лапы. Он открыл один глаз, посмотрел на Таню и снова закрыл: не до тебя, пропадаю от жары!

Таня встретила на улице Алёнку:

— Пойдём за цветами на луг? Венков навьём!

— Пойдём, — сказала Алёнка.

Девочки пошли на луг. Но только дошли они до околицы, как вдруг вдоль деревни пролетел вихрь. Зашумели ветлы над прудом, закружились по дороге соломинки и клочки сена. Чёрная туча поднялась из-за сарая и надвинулась на небо.

Мимо околицы к большим сараям, одна за другой, промчались грузовые машины, чуть не до облаков нагруженные сеном. Машины круто затормозили у раскрытого сарая. Из кабин торопливо вылезли колхозницы, приехавшие с покоса. Шофёры тоже выскочили. И все, с опаской поглядывая на тучу, принялись развязывать верёвки, которыми было перетянуто сено.

Торопливо подошёл председатель колхоза Степан Петрович.

— Давай скорей! — закричал он. — Туча близко!

Сено свалили с машин, и все бросились убирать его. Сено поддевали вилами и таскали в сарай. И сам председатель таскал — он самые большие охапки поднимал на вилах.

Около скотного двора доярки мыли бидоны.

— Глядите, туча-то какая! — крикнул им учётчик Петя Дроздов. — А у сараев сено не убрано… Девчата, бросай бидоны, побежим помогать! Сено намочит!

Доярки сунули под навес вёдра и бидоны и побежали вслед за Петей к сараям убирать сено.

— Алёнка, а мы-то что стоим? — спохватилась Таня. — Давай и мы помогать!

Они прибежали к сараю, схватили прислонённые к стене грабли и принялись сгребать сено, которое ветер уже успел разнести по лужайке.

— Молодцы, молодцы, девчатки! — сказал им Степан Петрович. — Так и надо! Привыкайте о колхозном добре заботиться.

И только убрали сено в сарай, только втащили последнюю охапку, как снова рванул вихрь, загудел и помчался по усадьбам.

— Буря идёт, — сказала Алёнка. — Бежим скорее домой!

Девочки побежали. Ветер трепал их платья и волосы. И только успели они вскочить на крыльцо, как по крыше застучали крупные капли дождя.

Дождь хлынул сразу, густой, шумный, хлынул так поспешно, что солнышко и спрятаться не успело. И оттого, что светило солнце, дождь блистал и сверкал, будто звонкое серебро падало с неба.

Сразу по двору побежали ручьи, а возле коровника разлилась большая лужа.

Перестал дождь так же сразу, как и начался, будто опрокинули на землю огромный ушат воды. Ещё ярче засияло солнце, ещё душистее запахла цветущая липа. По всей деревне звонко запели петухи.

— Ух, и лужу нахлюпало! — сказала Таня. — Вот бы лодку пустить!

— А лодка-то у нас где? — возразила Алёнка.

На крыльце стояли большие дедовы галоши. Таня сбегала и принесла одну галошу:

— Вот тебе и лодка!

Галоша поплыла. Но вскоре в неё набралась вода. Галоша отяжелела, а потом вдруг повернулась набок, хлебнула воды, булькнула и утонула.

В это время на крыльцо вышел дед.

— Эй, бабка, — закричал он, — а где моя галоша?

— Здравствуйте! — ответила бабушка. — Галоши растерял!

— Да тут же они стояли! Одна здесь, а другой нет. Мне идти надо, а они куда-то галошу задевали!

Таня и Алёнка торопливо шарили по дну лужи. Галошу вытащили, вылили из неё воду. Но как её подать деду, такую мокрую?

А дед поворчал-поворчал и пошёл на конюшню в одной галоше.

Тогда Таня потихоньку пробежала на крыльцо и поставила галошу. Потом они вместе с Алёнкой сели на бревно под солнышком сушиться.

Немного погодя вышла бабушка, увидала галошу, покачала головой:

— Совсем чудной старик становится: битый час галошу искал, а она на месте стоит!

Тут Таня не выдержала.

— Бабушка, — сказала она, — ты не говори на дедушку «чудной старик»! А как же он найдёт свою галошу, когда она у нас в луже утонула?

Бабушка только руками развела. А Таня схватила дедову галошу и поставила её к печке — у печки она поскорее высохнет.

МАЛЕНЬКИЙ СОКОЛИК

Солнышко сошло с полуденной высоты, но пригревало ещё очень горячо. Так горячо, что видно было, как над землёй дрожит и струится знойный воздух.

Таня с Алёнкой сидели на брёвнышках и слушали, как под навесом щебечут молодые ласточки. Вдруг на задворки прибежала Нюра.

— Вы тут сидите и ничего не знаете, — закричала она, — а на конюшне жеребёнок родился!

Все побежали на конюшню. Конюшня стояла на самом краю деревни, возле пруда. Она была большая, со стеклянными окошками. Лошадей в конюшне не было — все работали. Только в одном стойле стояла рыжая Зорька. Дед подстилал ей чистую солому. Он увидел ребятишек и заворчал:

— Ну, чего пришли? Не видали вас!

Но девочки всё-таки подошли поближе и увидели, что возле Зорьки стоит маленький жеребёночек.

— Ух ты миленький! — воскликнула Таня. — Ух ты хорошенький! А на лбу звёздочка!.. Дедушка, дай я его поглажу.

— Нет уж, не гладь, — сказал дед. — Видишь, он и так боится.

Жеребёнок поводил ушами, косился на Таню, прижимался к матке. А дед ласково уговаривал его:

— Ну-ну, Соколик, не пугайся! Мы тебя не обидим.

Прихрамывая, шёл мимо конюшни счетовод Иван Сергеевич. Он пришёл с войны раненый, с тех пор с костылём ходит.

— Эй, Мироныч! — крикнул он деду. — Говорят, у тебя прибыль сегодня?

— А то как же! — гордо ответил дед. — Иди полюбуйся.

Счетоводу жеребёнок понравился:

— Ишь ты долгоногий какой! У нас в кавалерии такие были.

Шла на пруд тётка Марья. Поставила вёдра среди дороги и тоже зашла в конюшню.

— Вот и хорошо, — сказала она, — хозяйство наше прибавляется.

Потом пришёл старик сторож. Ему тоже хотелось жеребёнка посмотреть. Но дед увидел, что много народу собралось, замахал рукой:

— Нет уж, идите-ка, пожалуй! Нечего лошадь тревожить.

Все пошли со двора.

— Будь здоров, Мироныч, — сказали деду, — выхаживай коня.

— Да уж выходим, — ответил дед, — не беспокойтесь!

Но девочкам не хотелось уходить. Они ещё постояли у ворот, посмотрели, как жеребёночек ходит возле матки и помахивает хвостом. А хвост у него пушистый, кудрявый и ещё совсем маленький.

НОВАЯ КУКЛА

Таня и Алёнка прибежали к бабушке.

— Бабушка, — закричала Таня, — мы Соколика видели!

— Рыженький, — сказала Алёнка, — на лбу звёздочка, а ноги длинные-длинные!

Но бабушка словно и не слышала. Она сидела у окна и шила. А около неё на лавке лежал мешочек с лоскутками. Алёнка тихонько толкнула Таню:

— Спроси про куклу-то!

— Бабушка, — сказала Таня, — ты всё какие-то заплатки пришиваешь, а про куклу и забыла совсем!

— Забыла, как бы не так! — ответила бабушка. — А что же я, по-твоему, делаю?

— А что — куклу? Да?

Таня и Алёнка так и присмолились к бабушке, так и приклеились:

— Бабушка новую куклу шьёт!

А у бабушки кукла-то почти готова была. И руки и ноги сделаны, и светлая коса из чистого льна — заплетать можно. Осталось только одеть куклу да лицо нарисовать. Из синего сатина бабушка сшила кукле юбку, а кофту сделала из жёлтого атласа. Потом бабушка взяла чёрный карандаш, нарисовала кукле брови, глаза, нос. А красным карандашом нарисовала губы и сделала густой круглый румянец.

— Нате, готова!

Алёнка бережно взяла куклу. Она глядела на неё и глаз не могла отвести: до чего нарядна, до чего хороша!

Тане тоже понравилась новая кукла.

— А ту когда-нибудь тоже отыщем, — сказала она. — А то ведь как ей там одной… в лесу?

Но счастливая Алёнка уже и думать забыла о старой кукле. Она только кивнула головой в ответ и пошла домой показывать всем свою румяную красавицу.

ДЕД РАССКАЗЫВАЕТ СКАЗКИ

Солнце медленно клонилось к дальнему лесу. Бабушка принесла молодой крапивы и стала рубить её в корытце под навесом. Поросёнок похрюкивал из закутки, словно спрашивал: а не мне ли там ужин готовится?

Дед сидел на брёвнышках под берёзами, чинил хомуты и старую сбрую. От хомутов тепло пахло дёгтем и лошадью. Таня примостилась к деду.

— Дедушка, — попросила она, — расскажи сказку!

— Ну что ж, слушай, — ответил дед.

И начал рассказывать:

— Жил-был Иван-царевич. Едет он однажды по тёмному лесу, смотрит — бежит ему навстречу избушка на курьих ножках…

— Эй, дед! — крикнула из-под навеса бабушка. — Ты что-то путаешь: избушка сроду не бегала.

— Ну, у тебя не бегала, а у нас бегает, — ответил дед. — Чего же ей не бегать, раз у неё ноги есть!.. Правду я говорю, внучка?

— Правду, — ответила Таня. — Ну, а дальше?

— Дальше? Вот, сбила меня, старая… Давай я тебе лучше про Снегурочку расскажу… Вот жили старик со старухой, детей у них не было. Слепили они себе дочку из снега — Снегурушку. Принесли они дочку в избу. Старуха и говорит:

«Давай её на печь посадим, пусть погреется».

А старик:

«Что ты, бабка, да ведь она же растает!»

«Молчи, старый! Много ты знаешь!»

И сделала по-своему — упрямая была: посадила Снегурушку на печь. Ну, Снегурушка-то — ах! ох! — да и растаяла!

— Эй, дед, что-то ты подвираешь! — опять вмешалась бабушка. — Дело-то не так было.

— Ну, у тебя не так, а у нас так. Правда, внучка?

— Правда. Ещё рассказывай.

— Ну, слушай. Вот жили старик со старухой…

— А старуха упрямая была?

— У! Очень даже. Спорщица была. Вот и заспорила она, что старику пашню пахать легче, чем ей в избе убираться. Тогда старик и говорит:

«Ну что ж, пожалуйста! Поезжай ты пахать, а я буду убираться в доме».

Остался старик дома. Встал пораньше, замесил хлебы, дал свинье корму, выпустил наседку с цыплятами. А потом печь затопил, хлебы испёк, обед в печку поставил и сидит старуху дожидается. Все дела поделал, а старухи всё нет и нет.

«Что такое? — думает. — Там и пашни-то часа на два».

К вечеру смотрит — идёт его старуха без сохи и без лошади. Одни вожжи в руках. Бросила вожжи старику и кричит:

«У тебя и соха-то как чугунная вся — не поднимешь! У тебя и лошадь-то бешеная — не удержишь! И земля-то у тебя в поле каменная — не прорежешь! Еле-еле одну борозду провела».

Тут бабушка не выдержала, вышла из-под навеса.

— И всё-то было наоборот! — сказала она. — Старуха-то в поле справилась ещё получше старика, а вот старик-то в избе не справился! И печку растопить не сумел, и цыплят у него коршун потаскал, и опара у него из квашни ушла, и свинья у него в избу залезла да опару съела! Уж ты, дед, молчи лучше!

— Не любит, когда про старух правду говорят, — подмигнул дед и улыбнулся.

— Ну, а дальше? — спросила Таня.

— Ну, а дальше они помирились, устроили пир. Патоку с имбирём варил дядя Симеон, бабушка Арина кушала — хвалила, а дедушка Елизар все пальчики облизал. И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.

— Значит, ты облился весь?

— Весь облился.

— Ну, а дальше?

— А дальше — сказка вся, больше плесть нельзя. Сказке — конец, а нам с тобою берёзовый ларец, в ларце плошки, да ложки, да губные гармошки…

По улице шёл дядя Матвей. Он издали поздоровался с дедом и сказал с улыбкой:

— Эва, хомутов-то набрал! Видно, у тебя лошадей много.

— Все мои, — ответил дед. — Полна конюшня!

Таня поглядела на деда: как это так — все лошади его?

— Эй, дедушка, — сказала она, — ты и вправду что-то не так говоришь: лошади-то не твои, а колхозные!

СТАДО ИДЁТ ДОМОЙ

Солнце спускалось всё ниже да ниже. Докатилось оно до леса, посветило ещё немного и спряталось за ёлки.

Сумерки вошли во двор. Трава стала влажной и прохладной, и закрылись на ночь алые цветы мальвы.

За околицей послышалось блеянье овец и мычанье коров.

— Скотину гонят, — сказала Тане бабушка. — Встречать помогай!

Первой во двор вошла корова Милка, большая, белая, рога калачом. Важно, ни на кого не глядя, прошла Милка в свою закутку. Она знала, что там приготовлена ей свежая трава.

Вслед за коровой вошла тёлочка Нежка. У Нежки жёлтая спина, а ноги белые, будто в чулочках. Она как вошла во двор, так и начала мычать. Это значит: давайте ей пойла.

Бабушка вынесла ей пойло, а Таня стала загонять овец. Овцы прибежали гурьбой. Они очень боялись отстать друг от дружки. Бабушка закрыла в овчарнике овец, водворила на место тёлочку и ушла в избу.

На дворе сразу затихло.

Вот и дедушка убрал лошадей, идёт домой. Вошёл дедушка во двор, остановился под тополем.

— Эко пахнет как! — сказал он. — Как вечер, так это дерево будто мёд на землю проливает!..

СЕРЕНЬКИЙ ЗВЕРЁК

Засинело на улице. Тоненький светлый месяц заглянул в окна. Мать взяла подойник, зажгла фонарь и сказала Тане:

— Пойдём со мной, дочка. Запоздала я сегодня корову доить, посвети мне.

В коровнике тепло и как-то дремотно. Пахнет свежей травой, соломой. Шуршат овцы в овчарнике, корова жуёт жвачку и сердито сопит: и что это её нынче не Доят так долго?

Наверху, на насестах, сидят куры. Они сидят бок о бок, прижавшись друг к другу мягкими перьями. Вот одна пошевелилась во сне, уронила пёрышко. А петух увидел огонёк, поднял голову и смотрит на Таню.

Таня держит фонарь, а от фонаря и свет и тени. Длинные тени, до самой крыши. Покачаешь фонарь — и они качаются.

Вдруг Таня перестала качать фонарь и затаила дыхание. В сумеречном свете фонаря она увидела какого-то зверька. Этот зверёк, серый, с длинным хвостом, бесшумно лез вверх по столбу на овчарник.

— Мамушка, — прошептала Таня, — гляди, кто на овчарник-то полез!

Мать подняла голову. Зверёк уже убежал. Но мать успела увидеть его.

— А, так вот это кто яйца таскает — крыса! — сказала она. — Ну хорошо же. Вот мы завтра поставим капкан — так она живо забудет, как по гнёздам лазить!

СНЕЖОК РАЗГОВАРИВАЕТ

Бабушка процедила парное молоко, налила Тане полную кружку. Таня съела с молоком ломоть чёрного хлеба и вышла на крыльцо. На крыльце лежал Снежок. Увидев Таню, он застучал хвостом, обрадовался.

— Миленький! — сказала Таня и уселась возле Снежка. Она обняла его за шею и прилегла головой к его длинной белой шерсти, в которой плотно засели репьи.

Глаза у неё закрывались. От Снежка пахло псиной, но он был мягкий и тёплый, и Тане возле него было очень уютно…

Чуть слышно шелестели берёзы над крыльцом.

Тёплый ветерок приносил свежие лесные запахи.

Откуда-то издалека слышались ей голоса матери и бабушки, звякала посуда на столе…

«Ужинать собирают», — подумалось Тане.

И вдруг Снежок повернулся к ней и прошептал ей на ухо:

«А знаешь, твоя кукла там, в траве, лежит, возле кустиков… Я тебе её принесу завтра…»

Вышла мать на крыльцо — звать Таню ужинать.

— Глядите-ка, — сказала она, — наша Татьянка, никак, вместе со Снежком уснула!

Она взяла Таню на руки, раздела её, уложила в постель и опустила полог.