Времена года

Весна

По снегу прыгают огромные солнечные зайцы.

У солнечного зайца – большие теплые уши и маленький холодный хвост.

Солнце пригрело землю. Земле жарко: подымается от нее пар.

Тает снег. По круглой черной земле сбегают ручьи.

А деревья кругом стоят тощенькие – будто похудели за зиму.

Грязные шкурки снега в глубоких оврагах. Апрель.

Всю зиму ручей был длинной заледеневшей змеей. Никуда не бежал, ни с кем не говорил, ничего не знал. Так и лежал себе, застыв меж елочек и берез. Снегом его засыпало, хвоей припорошило, веточками березовыми да сосновой корой.

Только дятел долбил над ним всю зиму:

– Слушай – не спи! Слушай – не спи! Что ж ты молчишь?

Но вот потеплело, снег растаял, и побежал ручей меж сосен и берез к речке. С горки да по камушкам … забормотал.

– Я и не сплю! Вовсе не сплю! Вовсе не сплю! – бормотал ручей.

– Что ж ты молчал? Ну и молчун! Ну и молчун! – удивлялся дятел.

Кажется, стоит одуванчику подпрыгнуть – и он сразу улетит на небо.

Кузнечик – зеленая пружинка луговых часов.

Вот и дождь сел на землю, как усталая серая цапля на сверкающий луг.

Лето

Потерялось в лесу эхо. Долго где-то плутало, а потом вышло в лесному озеру и притаилось за елочками.

– Кря! – сказала мама-утка утенку.

– Кря-кря! – передразнило эхо.

– Почему "кря-кря!” – спросила мама-утка. – Просто – кря!

– Кря! – тоненько повторил утенок.

– Кря-кря-кря! – передразнило эхо.

– Кря-кря-кря!? – удивилась утка.

– Кря-кря-кря-кря-кря!.. – закричало эхо.

И тогда закрякали все разом: мама-утка, утенок и эхо. Они крякали на все озеро, и скоро кряканье их полетело в лес: и закрякал старый дуб на бугре, и пень в овраге, и рябиновый куст, и даже дятел перестал долбить сук и крякнул…

А вечером когда утка с утенком уснули, эхо помолчало немного, а потом заухала филином, а к ночи – закричало совой.

И только под утро, когда уснул весь лес, эхо затихло наконец и прикорнуло под елочкой…

Сквозь кустарник и папоротники, по колено в траве и землянике, неся с собой белок и птиц, бредет к озеро лес.

Озеро запрятало в своих камышах столько уток и охотников, в своей глубине – столько рыб и сетей, в своих глазах – столько облаков кучевых, грозовых и перистых, – что само уже не знает, где утки, а где охотники, где рыбы, а где сеть, где небо, а где вода.

Барашки облаков в небе.

Облака барашков на земле.

Жарища, пыль…

Целое лето сидит в лопухах лохматая черная собака и так дышит, будто всю зиму за ней гналась стая волков.

Черная туча, мохнатая туча. Сама по небу плывет – брюхо по холмам волочится. Вышла из-за леса – глазами засверкала, ногами затопала. Собралась уйти, а не может: привязали ее к земле тысячи мокрых веревочек.

Капля дождя сползла по шершавому смородиновому листу за ухо смородиновому кусту.

Капустные кочаны, подперев зелеными ладонями головы, загляделись в небо.

А поросята-кабачки разбежались по грядкам.

Луговая трава, мокрая от росы, пахнет парным молоком и речным туманом. Вечер.

Плетень стоит на голове, упершись в небо крепкими ножками, обутыми в рыжие глиняные сапожки.

Одинокое пугало слушает далекую музыку, и старая его шляпа … трепещет.

Осень

Медвежонок влез на березу и полизал облако.

– Какие сегодня прохладные облака! – сказал медвежонок. – Наверное, скоро осень…

По осеннему лесу ходит ветер. Ходит ветер, опираясь на сосны. Стонут сосны, роняют шишки…

Грибы лисички – золотые гвоздики осени.

Ими прибивают мягкий мох на опушке, чтобы его не унесло ветром.

Ежик с конца сентября начал готовиться к зиме. Нашел ямку под старой сосной, накрыл ее ветками, засыпал валежником, а дно ямки выстелил желтыми листьями.

"Вот придет зима, завалит мой дом снегом, – думал ежик, буду я спать на желтых листьях, будут мне греть брюшко шершавые пятнышки солнышка”.

Целое лето скрипел у лесной дороги деревянный журавель, поил из колодца путников чистой ключевой водой.

Наступила осень, подули ветры, посыпались листья. Облепили журавля с головы до ног, и стал он весь в рыжих, желтых и оранжевых пятнах.

Вышел на дорогу лось, удивился: растопырил все четыре ноги.

Потом прибежал заяц. "Хи!” – хохотнул косой и скрылся в кустарнике.

"Кто же я теперь?” – тоскливо думал журавель, разглядывая себя на дне колодца.

И никого не оказалось в лесу, кто бы мог объяснить ему, что превратился он в эту осень в необыкновенного пятнистого жирафа, одиноко застывшего у лесной дороги.

По всему полю бродят задумчивые стога сена. Туман.

Перед отлетом на юг грачи собираются в огромные стаи.

Вороны никуда не полетят: но им приятно покаркать вместо с грачами, попробовать крылья – как будто им и взаправду придется куда-то лететь.

Последнее яблоко во всем саду.

Его даже птицы не клюют – жалеют.

Его даже люди не берут – любуются.

Последние листья, как мыши, тихо шурша, разбегаются по земле.

Пушистый камушек воробья на окаменевшей дороге. Ноябрь.

Зима

Бежал по лесу ручеек: меж сосен вилял, под кустами бузины прошмыгивал. Никто его догнать не мог.

Вот догнал его однажды ноябрьский ветер…

Остановился ручей посреди леса. Недоуменно глядит вокруг серебряными глазами.

Облетело дерево, почернело…

Пробегал мимо заяц, почесался о кору, оставил клочок шерсти.

Прибежал другой, тоже почесался, тоже клочок шерсти оставил.

Пришла зима, задули ветры…

Дерево сидит в снегу, заячьим мехом греется.

Как стало заходить солнце – снег стал розовым. Порозовела елка, порозовела горка, порозовел пенек.

Перебегал заяц поле, окунул розовые лапы в розовый снег.

Прилете снегирь, сел в снег, выпятил грудку.

– Зимняя земляника, – сказала белка, – где твоя ножка?

– Зимняя земляника, – сказал дятел, – где твой листик?

Встал снегирь на одну ножку, поднял крылышко:

"Вот моя ножка, вот мой листик!”

Тихо-тихо в лесу. Ветка не шелохнется, шишка не упадет. Снегу намело деревьям по грудь.

Кажется, слышишь: пощелкивая о верхушки деревьев, катится красное солнце…

И вдруг: хлоп! хлоп! хлоп! хлоп! – попадали с березы в снег глухари.

Пришла зима.

Старый пень нахлобучил на лоб пушистую меховую шапку.

Бревнышко прижалось к горячей печке и увидело во сне птиц.