Охота питона Каа

Все, о чем рассказывается дальше, случилось до того, как Маугли был изгнан из Сионийской Волчьей Стаи и отомстил Шер-Хану. Это происходило в те дни, когда Балу обучал его Закону Джунглей. Огромный, степенный, старый бурый медведь был в восхищении от понятливого ученика. Волчата старательно изучают в Законах Джунглей только то, что касается их собственной Стаи и Племени, но разбегаются, едва выучив охотничий стих: «Ноги, бесшумно ступающие; глаза, что видят во тьме; уши, что чуют лесной ветерок из глубины логова, и острые белые зубы — все это приметы наших братьев, кроме шакала Табаки и гиены, которых мы ненавидим». Но Маугли, как Человеческому Детенышу, нужно было знать много больше этого. Иногда Багира, Черная Пантера, бродя по Джунглям, заходила понаблюдать, как преуспевает ее любимец. Она мурлыкала, почесывая голову о дерево, пока Маугли отвечал Балу дневной урок. Мальчик лазил почти так же хорошо, как и плавал, а плавал почти так же искусно, как бегал. Балу, законоучитель, уже стал обучать его Законам Воды и Леса: как отличить гнилой сук от здорового; как обращаться с учтивою речью к диким пчелам, если случится наткнуться на их улей на высоте пятнадцати метров над землей; что сказать Мангу, нетопырю, дремлющему между ветвей, если придется потревожить его среди бела дня; как предупреждать Водяных Змей, отдыхающих в пруду, о том, что собираешься прыгнуть в воду. Обитатели Джунглей не любят, когда их беспокоят ни с того ни с сего, и каждый готов тотчас рассчитаться с нарушителем покоя. Маугли выучил и Охотничий Клич Чужестранца, который следует повторять громко до тех пор, пока на него не ответят, — если охотишься на чужой земле. В переводе этот клич звучит так: «Позвольте мне здесь поохотиться, потому что я голоден», на что следует ответ: «Охоться для пропитания, но не для забавы».

Так что Маугли приходилось заучивать наизусть сущую пропасть законов! И порой он сильно уставал повторять сотни раз одно и то же; но, как сказал однажды Балу Багире, когда Маугли получил подзатыльник и убежал надувшись:

— Человеческий Детеныш — дитя Человека и должен знать все Законы Джунглей!

— Но погляди, как он мал! — говорила Черная Пантера, которая, наверное, избаловала бы Маугли, если бы он был ей поручен. — В состоянии ли его голова вместить все твои длинные речи?

— А разве есть здесь, в Джунглях, что-нибудь слишком малое, чтобы не подвергаться смертельной опасности? Нет! И вот почему я обучаю его всем этим вещам, вот почему я и пошлепываю его легонько, когда он забывается.

— Легонько! Что ты смыслишь в этом, старая железная лапа? — проворчала Багира. — У него все лицо истерзано твоими ласками. Стыдись!

— Лучше пусть будет он исцарапан с ног до головы мною, который его любит, чем пострадает когда-нибудь от своего невежества! — серьезным тоном ответил Балу. — Я теперь обучаю его Главным Словам Джунглей, которые защитят его от птиц и змеиного рода и от всех четвероногих охотников, кроме собственной Стаи. Теперь он может требовать защиты у всех Джунглей, если только запомнит слова. Неужели это не стоит маленькой трепки?

— Ладно-ладно! Но ты гляди не убей Человеческого Детеныша. Он тебе не древесный ствол, чтобы точить о него притупившиеся когти! Но что же такое эти Главные Слова? Я, например, более склонна оказывать помощь, чем просить о ней ...— Багира вытянула лапу и поглядела на свои крепкие, цвета вороненой стали, острые, как резцы, изящно изогнутые когти. — Все же любопытно было бы их узнать.

— Я позову Маугли, и он тебе их произнесет, если пожелает. Иди сюда, Маленький Брат!

— У меня голова гудит, как пчелиный улей, — произнес сердитый детский голос над их головами. Маугли, гневный и негодующий, соскользнул вниз по древесному стволу, прибавив, когда ноги его коснулись земли: — Я спустился ради Багиры, а не ради тебя, старый, толстый Балу!

— Это мне все равно, — промолвил Балу, хотя хотя ему было горько и обидно. — Так повтори же Багире Главные Слова Джунглей, которым я учил тебя сегодня!

— Для какого племени? — спросил Маугли, польщенный просьбой показать свои познания. — В Джунглях много наречий. Я знаю их все!

— Кое-что ты знаешь, но далеко не все! Как они неблагодарны, если бы ты знала, Багира! Ни один волчонок еще ни разу не пришел поблагодарить старого Балу за науку! Ну, скажи мне слово Охотничьих Племен, великий ученый!

— «Мы одной крови, вы и я», — проговорил Маугли, придав своим словам медвежий призвук, свойственный Охотничьим Племенам.

— Хорошо. Ну, теперь Птичье.

Маугли проговорил те же слова с присвистом коршуна в конце фразы.

— Теперь для Змеиного Племени! — потребовал Балу.

В ответ послышалось не поддающееся описанию шипение, после чего Маугли дрыгнул ногой, захлопал в ладоши в поощрение самому себе и вскочил Багире на спину, уселся боком, барабаня пятками по блестящему меху и корча невероятные рожи в сторону Балу.

— Да, да! Это стоит нескольких царапин, — с нежностью говорил бурый медведь. — Когда-нибудь ты вспомнишь обо мне с благодарностью!

Затем он повернулся к Багире и рассказал ей, как он выспросил Главные Слова у Хати, Дикого Слона, которому все эти дела отлично знакомы, и как Хати водил Маугли к пруду, чтобы перенять Змеиные Главные Слова у Водяной Змеи, ведь и у самого Балу не получалось выговорить их; Маугли теперь достаточно огражден от всех случайностей Джунглей: ни змея, ни птица, ни зверь не обидят его.

— Значит, некого бояться! — заключил Балу, самодовольно поглаживая лапой свое огромное мохнатое брюхо.

— Кроме собственного племени, — вполголоса заметила Багира, а вслух взмолилась: — Пожалей мои ребра, братец! Что за танцы на моей спине?

Маугли хотел привлечь к себе внимание Багиры, щипал ее шерсть на плече и колотил ногами. Он кричал во всю глотку:

— У меня будет собственная стая, и я буду водить ее по деревьям целые дни!

— Это что за новая блажь, маленький мечтатель? — спросила Багира.

— Да, и буду бросать грязью и сучьями в старого Балу, — продолжал Маугли. — Они мне это обещали. Ай! Уф! — Огромная лапа Балу стащила Маугли со спины Багиры, и мальчик, зажатый передними лапами зверя, увидел над собою гневную морду медведя.

— Маугли, — сказал Балу, — ты говорил с Бандар-Логами — Обезьяньим Народом?

Маугли взглянул на Багиру: не сердится ли и она? И увидел, что глаза пантеры жестко светятся, как два нефрита.

— Ты был у Обезьяньего Племени — у серых обезьян — у народа без Закона, у всеядных тварей? Какой позор!..

— Когда Балу влепил мне подзатыльник, — захныкал Маугли (все еще опрокинутый на спину), — я убежал; серые обезьяны спустились с деревьев и пожалели меня. И никто больше не вспомнил обо мне, кроме них...

— Жалость Обезьяньего Племени! — хрипел Балу. — Спокойствие горного ручья! Прохлада летнего солнца! Ну и что же дальше, Человеческий Детеныш?

— А потом... потом они надавали мне орехов и разных превкусных вещей, понесли меня на руках на вершины деревьев и сказали, что я им кровный брат, только у меня нет хвоста, и что со временем я буду у них предводителем...

— У них нет предводителя, — сказала Багира. — Они лгут. Они всегда лгут!

— Они были со мной очень ласковы и звали приходить опять. Отчего меня не пускают к обезьянам? Они стоят на двух ногах, как и я! Они не бьют меня твердыми когтями! Они играют целые дни напролет. Пустите меня наверх! Злой Балу, отпусти меня! Я опять буду играть с ними!

— Слушай, Человеческий Детеныш! — заговорил Медведь, и голос его был подобен грому в жаркую ночь. — Я научил тебя Закону Джунглей — Закону, общему для всех племен, кроме Народа Обезьян, живущего на деревьях. У них нет закона. Они — отщепенцы. Они не имеют своего языка, но пользуются украденными словами, которые подслушивают, сидя на деревьях и подглядывая за нами. Их путь — не наш путь. У них не бывает предводителей. У них нет памяти. Они болтают, и бахвалятся, и корчат из себя великий народ, которому суждено совершить в Джунглях великие дела; но достаточно упасть ореху, чтобы они залились смехом и тут же все забыли! Мы, жители Джунглей, не имеем с ними дела. Мы не пьем там, где пьют обезьяны; мы не ходим туда, куда они ходят; мы не охотимся там, где они охотятся; мы не умираем там, где они умирают! Слышал ли ты от меня хоть слово о Бандар-Логе до этой минуты?

— Нет, — промолвил Маугли шепотом, потому что весь лес был погружен в безмолвие, когда Балу закончил свою речь.

— Народы Джунглей изгнали их из своего языка и из своей памяти! Их очень много, они злы, нечистоплотны, бесстыдны и очень желали бы — если бы только умели желать чего-то определенного — обратить на себя внимание жителей Джунглей. Но мы не замечаем их даже тогда, когда они бросают нам в голову грязь и орехи...

Не успел он это промолвить, как целый дождь орехов и веток посыпался сквозь сучья деревьев; высоко в воздухе, между тонких ветвей, они услышали покашливания и завывания.

— Обезьяний Народ запрещен, — сказал Балу, — запрещен обитателям Джунглей. Запомни это!

— Запрещен, — добавила Багира, — но я все же думаю, что Балу должен был предостеречь тебя от них...

— Я... я? Но мог ли я предвидеть, что он станет пачкаться с эдакой дрянью? Обезьянье Племя! Тьфу!..

Новый дождь посыпался им на голову, и оба зверя поспешили прочь оттуда, взяв с собою Маугли. Балу сказал об обезьянах сущую правду. Они живут на верхушках деревьев, поэтому обитателям Джунглей редко доводится сталкиваться с ними — ведь звери очень редко смотрят вверх. Зато когда обезьянам попадается больной волк, или раненый тигр, или медведь — они дразнят его, бросают в него сучья и орехи, частью для забавы, частью же в надежде обратить на себя внимание. Затем они поднимают вой, горланят бессмысленные песни и приглашают жителей Джунглей взобраться к ним на деревья и помериться силами; либо по пустякам затевают между собой кровопролитные драки и оставляют трупы своих родичей там, где жители Джунглей не смогут их не заметить. Они вечно собираются обзавестись собственным предводителем, собственными законами и обычаями, но никогда этого не делают, ибо память их не в состоянии удерживать что-либо до следующего дня; они даже придумали себе в утешение поговорку: «О чем Бандар-Лог мыслит сегодня, о том Джунгли подумают завтра». Ни один зверь не может добраться до них, но, с другой стороны, ни один зверь и не замечает их; вот почему обезьяны были в таком восторге, когда Маугли играл с ними, а Балу потом гневался на него.

В этом не было никакого смысла — Бандар-Логи не умеют искать или находить в чем-то смысл, — но одной из обезьян пришла блестящая, по ее мнению, идея, которой она поделилась с товарками: Маугли им всем может оказаться очень полезен, его надо удержать при себе, так как он умеет плести из веток ограды для защиты от ветра, и если они его поймают, то заставят и их научить этому! Маугли, как сын дровосека, унаследовал все его навыки и часто строил хижинки из упавших сучков, совершенно не думая о том, как ему это удается. Обезьяны, наблюдая за ним с деревьев, пленились этой чудесной игрой. «Теперь, — говорили они, — у нас непременно будет предводитель, и мы станем самым умным народом в Джунглях, таким умным, что все другие нас заметят и будут нам завидовать!». Они бесшумно следовали по Джунглям за Балу, Багирой и Маугли, пока не настал час полуденного сна и Маугли (а ему было очень стыдно!) не уснул между пантерой и медведем, решив не иметь больше дел с Обезьяньим Племенем.

Сквозь сон он почувствовал чьи-то руки на своих руках и ногах — жесткие, сильные маленькие руки. Затем ветки быстро захлестали его по лицу; он увидел сквозь качавшиеся сучья Балу, который всполошил весь лес своими громкими воплями; Багира, оскалив зубы, кинулась вверх по стволу.

Бандар-Логи завывали в упоении своим триумфом, забравшись на самые верхние ветки, куда Багира не могла последовать за ними, и кричали: — Она нас заметила! Багира заметила нас! Все Джунгли дивятся нашей ловкости и хитрости!

Затем они обратились в бегство; а бег Обезьяньего Племени по верхушкам деревьев — это нечто не поддающееся описанию. У них есть там правильные дороги и развилки, спуски и подъемы, проложенные на высоте пятнадцати, двадцати или тридцати метров над землей; в случае необходимости они могут странствовать по ним даже ночью. Две самых сильных обезьяны подхватили Маугли подмышки и пустились с ним по верхушкам деревьев, отмеривая по пять-шесть метров одним скачком. Без ноши они могли бы двигаться вдвое быстрее, но мальчик задерживал их своей тяжестью. У Маугли кружилась голова, но он все же испытывал своеобразное наслаждение от этой бешеной скачки, хотя быстрое мелькание земли, черневшей где-то далеко внизу, наводило на него страх, а от ужасных толчков и сотрясений в конце гигантских воздушных прыжков зубы его стучали и душа уходила в пятки. Его спутники взбегали с ним вверх на самые тонкие ветки, так что те уже начинали трещать и гнуться, а затем с кашлем и гиком бросались в пространство и повисали на следующем дереве, хватаясь руками или ногами за нижние сучья. Минутами ему открывались притихшие зеленые Джунгли на многие мили, как море — человеку, взлезшему на вершину мачты; затем ветки и листья снова начинали хлестать его по лицу, и он спускался с двумя своими спутниками чуть не до земли. Так, прыжками, с треском, воем и гиканьем все племя Бандар-Логов неслось по древесным дорогам со своим пленником Маугли.

Одно время он боялся, что его уронят; потом злился, но быстро понял, что бороться не стоит, и предался размышлениям. Первой мыслью его было известить о себе Багиру и Балу: он знал, что им не угнаться за обезьянами и они сильно отстанут. Глядеть вниз было бесполезно, так как землю закрывали сучья деревьев; Маугли глянул вверх и увидел далеко в синеве неба коршуна Чиля, парившего и качавшегося на крыльях и озиравшего Джунгли в поисках мертвечины. Чиль видел, что обезьяны что-то тащат, и спустился на несколько сот метров, чтобы узнать, пригодна ли их ноша для еды. Он засвистел от изумления, разглядев, что тащат на верхушку дерева Маугли, да еще и выкрикивающего: «Мы одной крови, ты и я!». Волны листьев и веток закрыли мальчика, но Чиль перелетел на соседнее дерево, чтобы увидеть смуглое личико, когда оно снова появится.

— Заметь мой след! — кричал Маугли. — Передай Балу из Сионийской Стаи и Багире со Скалы Совета-а!..

— От чьего имени, Брат?

Чиль видел Маугли впервые, хотя не раз слышал о нем.

—От Маугли, Лягушки! Они зовут меня Человеческим Детенышем! Заметь мой след!

Последние слова Маугли прокричал уже в воздухе; но Чиль кивнул головой, взмыл на такую высоту, что казался не больше пылинки, и повис на крыльях, следя своими зоркими глазами за покачиваниями древесных верхушек, по которым мчался Маугли со своей свитой.

«Они не уйдут далеко! — сказал Чиль про себя, усмехнувшись. — Они никогда не доводят задуманного до конца. Бандар-Логи так жадны до новинок! Но на этот раз, если зрение мне не изменило, они мало найдут для себя веселого, ибо Балу не медвежонок, да и Багира, насколько мне известно, бьет не одних только коз...»

Он качался на крыльях, поджав лапы, и ждал, что будет дальше.

Между тем Балу и Багира были вне себя от гнева и горя. Багира взбиралась на деревья так высоко, как никогда в жизни; но тонкие сучья ломались под ее тяжестью, и она соскальзывала вниз, набрав полные когти коры.

— Почему ты не предостерег Человеческого Детеныша? — рычала она на бедного Балу, который продвигался вперед неуклюжей рысью в надежде догнать обезьян. — К чему было избивать его до полусмерти, если ты не предостерег его насчет самого важного?

— Торопись! О, торопись ! Может быть... может быть, мы их еще нагоним! — Балу задыхался.

— При этой скорости нам не нагнать и раненой коровы! Учитель Джунглей, колотящий щенков, еще одна миля этого бешеного шатания из стороны в сторону — и ты протянешь ноги! Садись лучше и подумай. Составим план. Теперь не время для погони. Если мы приблизимся к ним, они могут его уронить.

— Аррула! Гуу! Они уже могли уронить его, устав тащить. Разве можно доверять Бандар-Логу? Да посыплются трупы летучих мышей на мою голову! Дайте мне глодать черные кости! Окутайте меня тучами диких пчел, пусть они изжалят меня до смерти; и погребите меня с гиеной, о я, несчастнейший из медведей! Арулала! Вагуа! О Маугли, Маугли! Зачем я не предостерег тебя от Обезьяньего Племени, вместо того чтобы сокрушать тебе ребра!.. Теперь я, чего доброго, выбил из его головы дневной урок, и он в Джунглях один, без Главных Слов! — Балу охватил свои уши лапами и со стоном катался по земле.

— По крайней мере, мне он верно повторил все Слова не так давно! — нетерпеливо перебила его Багира. — Балу, у тебя ни памяти, ни уважения к себе! Что подумали бы в Джунглях, если бы я, Черная Пантера, стала кататься клубком, подобно Саги-Дикобразу, да еще завывать при этом?

— Какое мне дело до того, что подумают Джунгли? Может, он уже погиб!

— Если только они не сбросили его с дерева ради забавы или не убили из лени, то я нисколько не боюсь за Человеческого Детеныша! Он умен и хорошо обучен; а кроме того, у него глаза, приводящие в трепет все Джунгли. Но вся беда в том, что он во власти Бандар-Логов, а те, живя на деревьях, не боятся никого из нас...

Багира задумчиво лизала переднюю лапу.

— Дурак же я! Жирный, бурый, копающий коренья дурак! — воскликнул Балу, внезапно выпрямившись. — Правду сказал Хати, Дикий Слон, на каждого свой страх. Они, эти Бандар-Логи, боятся Каа, Каменного Змея. Он лазит не хуже их. Он похищает по ночам молодых обезьянок. От одного его имени, произнесенного шепотом, холодеют их подлые хвосты. Пойдем к Каа!

— Что он сделает для нас? Он не нашего племени, без ног и с такими сатанинскими глазами... — промолвила Багира.

— Он очень стар и очень хитер. Кроме того, он вечно голоден, — с надеждой молвил Балу. — Наобещай ему кучу коз!

— После сытного обеда он спит целый месяц. Может быть, он теперь спит, а если даже и проснется, то захочет сам поохотиться на коз?

Багира, мало знавшая Каа, недоверчиво смотрела на Балу.

— В таком случае, старый охотник, мы вдвоем постараемся убедить его! — Балу потерся выцветшим бурым плечом о Пантеру, и они отправились искать Каа, Каменного Питона.

Они нашли его растянувшимся на выступе скалы, на полуденном припеке, занятого созерцанием своего великолепного нового облачения, так как последние десять дней он провел в уединении, меняя кожу.

Теперь он был поистине великолепен: протянув огромную тупоносую морду по земле, он свернул десять метров своего тела в фантастические узлы и завитушки и погрузился в мечты о грядущем обеде.

— Он еще не ел, — со вздохом облегчения промолвил Балу, увидев его прекрасную желто-бурую кожу. — Берегись, Багира! Он всегда немножко слеп после линьки и в любой миг может напасть.

Каа был не ядовитая змея — он даже презирал ядовитых змей, считая их трусами: ведь его сила была только в хватке. Он обладал страшной мускульной силой, и если обвивал кого-нибудь своими огромными кольцами, то можно было распрощаться со всякими надеждами на спасение.

— Доброй охоты! — вскричал Балу, присев на задние лапы. Подобно всем змеям своей породы, Каа был глуховат и не сразу услышал приветствие. Он подобрался на всякий случай и наклонил голову.

— Доброй охоты нам всем, — ответил он наконец. — Ого, Балу, да ты здесь какими судьбами? Доброй охоты, Багира! По крайней мере один из нас нуждается в еде. Есть ли новости насчет дичинки? Какую-нибудь этакую лань или молодого оленя? Во мне пусто, как в пересохшем колодце!

— Мы как раз охотимся, — беспечно уронил Балу. Он знал, что Каа не следует торопить. Он слишком громаден.

— Позвольте мне отправиться с вами, — сказал Каа. — Ударом больше или меньше, тебе, Багира, или Балу это не составит труда, а я... мне приходится ждать целые дни на лесной тропинке и лазить по деревьям чуть не полночи в надежде, иногда напрасной, поймать какую-нибудь обезьянку. Тьфу! Деревья теперь уже не те, что были во дни моей юности. Остались одни сухие ветки да гнилые сучья!

— Может быть, и вес тут кое-что значит, — сказал Балу.

— Да, я таки длинен — порядочной длины! — не без гордости заметил Каа. — Но всему виною этот молодой лес. Я чуть было не свалился наземь на последней охоте! Некрепко обвился вокруг дерева и с таким шумом сполз вниз, что разбудил Бандар-Логов, и они обругали меня самыми скверными словами.

— Безногим желтым земляным червем, — процедила Багира сквозь усы, как бы припоминая.

— Ссссс... Разве они меня и так называли? — встрепенулся Каа.

— Что-то в этом роде они нам кричали в последнюю луну, но мы никогда не обращаем на них внимания. Чего только они не болтают: будто ты лишился всех зубов и не отваживаешься на дичь покрупнее козленка, ибо (вот уж бесстыдники эти Бандар-Логи!) ты, дескать, боишься козьих рогов, — мягко продолжала Багира.

Змея, особенно осторожный старый питон вроде Каа, редко выдает свой гнев; но Балу и Багира заметили, как трепетали и раздувались огромные глотательные мускулы по обеим сторонам шеи Каа.

— Бандар-Логи переменили свое место жительства, — спокойно промолвил он. — Когда я выполз сегодня на солнце, я слышал их гиканье на деревьях.

— Мы теперь гонимся за Бандар-Логами... — начал было Балу, но слова застряли у него в горле: впервые на его памяти обитатель Джунглей признавался в том, что интересуется обезьянами.

— И уж, наверно, не пустяк побудил двух доблестных охотников — без сомнения, вождей у себя в Джунглях — гнаться по следам за Бандар-Логами, — ответил Каа равнодушно-вежливо, хотя весь горел любопытством.

— Действительно, — начал Балу, — я не больше как старый и временами очень глупый Учитель Закона у Сионийских волчат, а Багира...

— Не больше чем Багира, — сказала Черная Пантера, и челюсти ее с лязгом сомкнулись; она не любила унижаться.

— Дело вот в чем, Каа! Эти похитители орехов и подбиратели пальмовых листьев украли нашего Человеческого Детеныша, о котором ты, может быть, слышал...

— Я слышал как-то от Саги (он ужасно важничает своими иглами), будто бы Человек был принят в Волчью Стаю, но не поверил этому. Саги битком набит россказнями, которые он выслушивает лишь наполовину и прескверно к тому же передает.

— Но это правда. Это такой Человеческий Детеныш, каких еще не бывало! — промолвил Балу. — Лучший, мудрейший и храбрейший из Человеческих Детенышей — мой ученик, который прославит имя Балу по всем Джунглям; а кроме того, я... мы любим его, Каа!

— Тс! тс! — молвил Каа, качая головой. — И я знал, что такое любовь. Я мог бы вам порассказать...

— Это хорошо в ясную ночь, когда мы все будем сыты, чтобы должным образом хвалить тебя! — быстро произнесла Багира. — Наш мальчик в руках Бандар-Логов, а мы знаем, что во всех Джунглях они боятся только Каа...

— Они боятся меня одного. И не без причины, — сказал Каа.— Болтливы, глупы и тщеславны — тщеславны, глупы и болтливы эти обезьяны! Но Человеку в их руках не поздоровится. Им надоедает подбирать орехи, и они их бросают. Они носятся полдня с какой-нибудь веткой, думая натворить с ее помощью великих дел, а затем ломают ее пополам. Мальчику нельзя позавидовать. Они меня бранили желтой рыбой, не так ли?

— Червем, червем, земляным червем, — сказала Багира, — равно как и другими словами, которых стыд не позволяет мне произнести.

—Мы их научим хорошо выражаться о своем господине. Ааа-ссс! Мы укрепим их слабую память. Но куда ж они отправились с Детенышем?

— Одни Джунгли то ведают. Я думаю, на закат, — сказал Балу. — Мы полагали, что тебе известно, Каа.

— Мне? Каким образом? Я хватаю их, когда они попадаются мне на дороге, но я не охочусь на Бандар-Логов, как не охочусь на лягушек или на зеленую плесень прудов.

— Вверх, вверх! Вверх, вверх! Гилло! Илло! Илло, гляди вверх, Балу из Сионийской Волчьей Стаи!

Балу взглянул вверх, чтобы узнать, откуда доносится голос, и увидел коршуна Чиля, спускавшегося вниз. Кайма его крыльев ярко сверкала, отражая солнечные лучи. Ему уже давно пора было спать, но он рыскал по всем Джунглям, ища медведя и не различая его сквозь густую листву.

— В чем дело? — спросил Балу.

— Я видел Маугли среди Бандар-Логов. Он поручил мне передать вам. Я следил. Бандар-Логи взяли его за реку в Город Обезьян — в Холодные Пещеры. Они пробудут там ночь, или десять ночей, или час. Я приказал летучим мышам следить за ними по наступлении темноты. Вот и все поручения. Доброй Охоты всем вам внизу!

—Полного зоба и глубокого сна тебе, Чиль! — крикнула Багира. — Я вспомню о тебе в первую же охоту и для тебя одного отложу целую голову, о лучший из коршунов!

— Пустое! Пустое! Мальчик сказал Главные Слова. Я не мог не помочь! — И Чиль кругами полетел обратно, домой, на свой насест.

—А он не разучился пользоваться языком! — гордо усмехнулся Балу. — Подумай только, юнец вспомнил Главные Слова птиц в ту минуту, как его тащили по деревьям!

— Видно, крепко их в него вколотили! — заметила Багира. — Но и я горжусь им; а теперь нам пора к Холодным Пещерам!

Все они знали, где находится это место, но мало кто из обитателей Джунглей туда наведывался: Холодные Пещеры — старый запущенный город, затерянный и погребенный в Джунглях; а звери не пользуются местами, которыми однажды пользовался человек.

Дикий кабан туда заглядывал, но охотничьи племена — никогда. Кроме того, здесь жили обезьяны — насколько вообще можно сказать, что обезьяны где-то живут, — и потому каждое мало-мальски уважающее себя животное лишь издали поглядывало на Холодные Пещеры и не подходило к городу, разве что в засуху, когда в полуразрушенных водоемах можно было найти немного воды.

— Полночи ходьбы во весь опор! — объявила Багира; а Балу о чем-то серьезно задумался.

— Я побегу так быстро, как только сумею! — сбеспокойствомпромолвилон.

— Мы не станем ждать тебя. Следуй за нами, Балу. Мы с Каа помчимся со всех ног!

— С ногами ли, без них ли, я не отстану от тебя, четвероногой! — отрывисто заметил Каа.

Балу напряг свои силы, стараясь не отставать, но вскоре, запыхавшись, должен был присесть отдохнуть; спутники оставили медведя догонять их. Багира скачками пустилась вперед.

Каа не говорил ни слова; но сколько Пантера ни прибавляла ходу, огромный Каменный Питон держался наравне с нею. Когда они прибежали к горному ручью, Багира выгадала немного, попросту перескочив ручей, в то время как Каа плыл, высунув из воды голову и полметра своей шеи; но на ровном месте Каа догнал ее.

— Клянусь Сломанным Замком, освободившим меня, — воскликнула Багира при наступлении сумерек, — ты ходок не из последних!

— Я голоден, — ответил Каа. — Кроме того, они обозвали меня рябой лягушкой...

— Червем, земляным червем, да еще желтым!

— Все равно. А ну-ка, припустим! — И Каа словно полился по земле, выбрав своими зоркими глазами кратчайший путь.

Между тем обезьяны, расположившиеся в Холодных Пещерах, и думать не думали о друзьях Маугли. Они притащили мальчика в заброшенный город и были весьма горды собой. Маугли до этих пор ни разу не видел индийского города, и хотя это была почти сплошь куча развалин, он показался ему чудом красоты и великолепия. Город был построен на холме каким-то царем в незапамятные времена. Еще можно было разглядеть каменную мостовую, ведущую к разрушенным воротам, где висели остатки прогнившего дерева на перетершихся, ржавых петлях. Деревья росли на стенах и из них; зубцы на крепостных стенах обвалились и рассыпались в песок, дикие ползучие растения свешивались из окон стенных башенок густыми пучками.

Холм увенчан был огромным дворцом без крыши; мрамор мощеных дворов и фонтанов потрескался, покрылся красной и зеленой плесенью, и даже булыжники, которыми были вымощены внутренние дворы, где обычно жили царские слоны, были раздвинуты проросшей травой и разворочены корнями молодых деревьев. Из дворца открывался вид на бесконечные ряды домов без крыш, что придавало городу вид пустых медовых сот, наполненных тьмой; на бесформенную каменную глыбу, когда-то бывшую идолом на площади, где пересекались четыре дороги; на расщелины и ямы на углах улиц, где когда-то находились общественные колодцы; и на потрескавшиеся купола храмов, поросшие с боков дикими смоковницами. Обезьяны называли это место своим городом и делали вид, что презирают обитателей Джунглей за то, что те живут в лесу. Однако и обезьяны не знали, для чего построены здания и как ими пользоваться. Они усаживались в круг в зале заседаний царского совета, почесывались, ловили блох, воображая себя людьми, либо забегали в разрушенные дома и опять выбегали наружу, собирали и складывали в угол обвалившиеся куски штукатурки и старые кирпичи, потом забывали, куда они их спрятали, поднимали крик, возню и драку и затем полчищами рассыпались по террасам царского сада, где трясли розовые и апельсиновые деревья с единственной целью — полюбоваться, как будут падать цветы и плоды. Они исследовали все коридоры и подземелья дворца и сотни темных комнаток, но никогда не помнили, что они видели, а чего нет; так они блуждали в одиночку, парами или толпами, рассказывая друг другу о своих якобы человеческих подвигах. Они пили из водоемов и мутили воду, а затем дрались из-за нее, сбегались огромными толпами и кричали:

— Нет в Джунглях народа столь мудрого, доброго, ловкого, сильного и прекрасного, как Бандар-Логи!

Затем начиналось все сначала, пока город им не приедался и они не возвращались на верхушки деревьев в надежде, что Джунгли их все-таки заметят.

Маугли, воспитанный в Законе Джунглей, не любил и не понимал такой жизни. Обезьяны притащили его к Холодным Пещерам вечером, и вместо того, чтобы лечь спать, как сделал бы Маугли после длинного путешествия, они взялись за руки и пустились в пляс, распевая глупые песни. Одна из обезьян произнесла речь, в которой указала товарищам, что пленение Маугли отметило новую эру в истории Бандар-Логов, потому что Маугли покажет им, как плести камыш и ветви для защиты от дождя и холода. Маугли подобрал несколько ползучих стеблей и стал их переплетать, а обезьяны пробовали подражать ему; но уже через несколько минут они потеряли интерес к этой работе и стали дергать друг друга за хвост или с кашлем прыгать на четвереньках.

— Я хочу есть! — объявил Маугли. — Я чужестранец в этой части Джунглей. Принесите мне еды или позвольте мне здесь поохотиться!

Двадцать или тридцать обезьян кинулись принести ему орехов и диких плодов; но по дороге они подрались, а возвращаться с тем, что осталось от плодов, не стоило труда. Маугли, грустный и злой от голода, печально блуждал по пустынному городу, издавая время от времени Клич Охотящегося Чужестранца; но ответа не было, и Маугли понял, что попал в прескверное место. «Все, что Балу мне говорил о Бандар-Логах, истинная правда, — размышлял он. — У них нет ни Закона, ни Клича Охотников, ни вождей — ничего, кроме глупых слов и вороватых рук. Если я здесь умру с голода или буду убит, то по собственной вине. Надо все же постараться вернуться в родные Джунгли. Балу, наверное, побьет меня, но это все-таки лучше, чем гоняться за порхающими лепестками вместе с Бандар-Логами».

Не успел он направиться к городской стене, как обезьяны потащили его обратно с упреками, что он не ценит своего счастья; чтобы внушить ему чувство благодарности, они щипали его. Он стиснул зубы и, не говоря ни слова, отправился с толпой крикливых обезьян на террасу, возвышавшуюся над водоемом из красного песчаника, наполовину полным дождевой водой. Посреди террасы стоял разрушенный летний павильон из белого мрамора, построенный для отдохновения цариц, уже сотни лет покоившихся в земле. Купол крыши наполовину обвалился, загромоздив обломками подземный ход из дворца, которым пользовались царские жены. Стены его были сложены из резных мраморных плиток — великолепный молочно-белый фон с мозаикой из агатов, сердоликов, яшмы и ляпис-лазури; когда из-за холма всходила луна, то свет ее, прорываясь сквозь ажурные стены, бросал на землю тени, подобные черному бархатному кружеву. Как Маугли ни устал и ни был голоден, как ни хотелось ему спать, однако он не мог удержаться от смеха, когда Бандар-Логи стали в двадцать глоток твердить ему, как они мудры, сильны и благородны и как глупо было с его стороны пытаться уйти от них.

— Мы велики! Мы свободны! Мы замечательны! Мы — самый чудный народ во всех Джунглях! Все мы так говорим, значит, это правда! — галдели они. — Так как ты нас слышишь впервые и можешь передать наши слова обитателям Джунглей, дабы они замечали нас впредь, то мы расскажем тебе все о наших великолепных особах!

Маугли не возражал, и сотни, тысячи обезьян собрались на террасу слушать своих ораторов, распевавших похвалы Бандар-Логам, и всякий раз, когда оратор останавливался, чтобы перевести дух, они подхватывали хором: «Это так, все мы утверждаем это». Маугли кивал головой, моргал глазами и говорил «да», когда к нему обращались с вопросами; но голова у него кружилась от гама.

«Должно быть, Табаки, шакал, перекусал всю эту ораву, — думал он, — и теперь они взбесились. Конечно, это «девани», бешенство. Неужели они никогда не спят? Вот облако собирается закрыть луну. Будь оно достаточно велико, я попробовал бы улизнуть в потемках. Но как я устал!..»

На беду, она оказалась наименее разрушенной из всех, и огромный змей порядком замешкался, отыскивая дорогу сквозь камни. Туча затмила луну; Маугли безмолвствовал, любопытствуя, что будет дальше, — и тут он услыхал легкие шаги Багиры на террасе. Черная Пантера взбежала по откосу почти без всякого шума и теперь лупила (она не любила терять время на укусы) направо и налево обезьян, сидевших вокруг Маугли в пятьдесят или шестьдесят рядов. Послышались вопли гнева и ужаса; и в то время, как Багира ступала по катавшимся и трепетавшим под ней телам, раздался голос одной из обезьян:

— Она тут одна! Убьем ее! Убьем!

Сплошная масса дерущихся обезьян, кусая, царапая и разрывая ее на части, сомкнулась над Багирой; пять или шесть обезьян, подхватив Маугли, потащили его по стене павильона и втолкнули в отверстие проломленного купола. Мальчик, воспитанный людьми, жестоко расшибся бы, упав с высоты добрых пяти метров, но Маугли упал так, как учил его Балу, и сразу встал на ноги.

— Оставайся здесь, — крикнули обезьяны, — пока мы не убьем твоих друзей! А потом мы будем играть с тобой, если только Ядовитое Племя оставит тебя в живых!

— Мы с вами одной крови, вы и я! — сказал Маугли, проворно испустив Змеиный Клич. Он слышал шорох и шипенье, доносившиеся из кучи мусора, в котором он стоял, и для большей верности повторил Змеиные Главные Слова.

— Ссслышим! Опустите капюшоны! — тихо произнесло с полдюжины голосов. (В Индии каждая развалина рано или поздно становится обиталищем змей; старый павильон кишел кобрами.) — Стой смирно, Маленький Брат, иначе твои ноги могут натворить нам бед!

За этим самым облаком зорко следили двое друзей, притаившихся в почти осыпавшемся рву за городской стеной; Багира и Каа, зная, как опасны обезьяны, когда их много, не желали подвергаться риску. Обезьяны никогда не дерутся, если их меньше сотни — против одного, и мало кто в Джунглях пускается на такой риск.

— Я отправлюсь к западной стене, — прошептал Каа, — и быстро спущусь по уклону. На меня они не бросятся, хотя бы их там были сотни, но...

— Я знаю, — сказала Багира. — Скорей бы этот Балу приходил!.. Но мы должны сделать что можем. Когда это облако закроет луну, я проберусь на террасу; они там, видимо, держат совет насчет мальчика.

— Доброй охоты! — угрюмо промолвил Каа и пополз к западной стене.

Маугли старался не шевелиться и глядел сквозь ажурные стены, прислушиваясь к яростному шуму битвы, кипевшей вокруг пантеры, к вою, визгу и фырканью, и к глубокому, хриплому кашлю Багиры, ворочавшейся и задыхавшейся под кучей своих врагов. Впервые со дня рождения Багира дралась не на жизнь, а на смерть!

«Здесь должен быть Балу: Багира не пришла бы одна», – думал Маугли; затем он крикнул:

— К водоему, Багира! Катись к водоему. Катись и ныряй! Скорей в воду! Багира услышала его, и этот крик, свидетельствовавший, что Маугли невредим, придал ей бодрости. Она отчаянно, шаг за шагом, прокладывала себе путь к резервуарам, делая молчаливые передышки. Вдруг с разрушенной стены, со стороны Джунглей, раздался громовой военный клич Балу. Старый медведь старался изо всех сил, но не мог явиться раньше.

— Багира, — кричал он, — я здесь! Я лезу! Я спешу. Агувора! Камни скользят под моими ногами. Ждите меня, о гнуснейшие Бандар-Логи!

Он появился, запыхавшись, на террасе и сразу буквально утонул с головой в живой волне обезьян, но сейчас же встал на задние лапы и, раздвинув передние, захватил сколько мог обезьян в свои железные объятия, затем стал бить мерными взмахами, как шлепает по воде лопастями мельничное колесо. По хрусту веток и всплеску воды Маугли догадался, что Багира пробилась к водоему, куда обезьяны не могли за ней последовать. Пантера переводила дух, высунув голову из воды, а обезьяны густо усеяли красные ступеньки по три одна на другой и метались в бешенстве, готовясь облепить врага со всех сторон, как только он выйдет на помощь Балу. Тогда Багира подняла морду, с которой струилась вода, и в отчаянии испустила Змеиный Клич о защите:

— Мы одной крови, вы и я!

Ей показалось, что Каа дал тягу в последнюю минуту. Даже Балу, полузадушенный обезьянами на краю террасы, не мог удержаться от усмешки, услыхав мольбу Черной Пантеры о помощи.

Каа только что перебрался через западную стену; он шлепнулся наземь с такой силой, что столкнул в яму зубец со стены. Теперь он не намерен был терять ни сил, ни времени и раз-другой свернулся и развернулся, чтоб убедиться, что каждый сантиметр его длинного тела находится в полной боевой готовности. Между тем Балу продолжал сражаться, обезьяны завывали в водоеме вокруг Багиры, а нетопырь Манг, летая взад и вперед, разносил по Джунглям известие о великом сражении. Даже Хати, Дикий Слон, затрубил — и со всех сторон, издалека, стали собираться толпы проснувшихся обезьян, скачками по древесным дорогам торопившихся на помощь к товарищам в Холодные Пещеры; шум битвы разбудил даже всех дневных птиц на много миль кругом. Тогда Каа, горя жаждой битвы, выпрямился и быстро ринулся вперед. Боевая сила питона заключается в ударе головы, подкрепленной всей силой и весом остального тела. Вообразите себе копье, или таран, или молот весом в полтонны, управляемый холодным, спокойным рассудком, живущим в его рукоятке, и вы получите некоторое понятие о том, что представлял собой Каа во время борьбы. Питон в полтора метра длиной может сбить человека с ног, если поразит его прямо в грудь, а Каа, как известно, был намного длиннее — десять метров. Первым ударом — молчаливым, беззвучным ударом — он врезался в толпу, окружавшую Балу; и второго не потребовалось. Обезьяны разбежались с криками: «Каа! Это Каа! Бегите! Бегите!»

Целые поколения обезьян удерживались в добром послушании сказками, которые старшие рассказывали им о Каа, ночном воре, умеющем скользить по сучьям так тихо, как мох растет, и уносить самых сильных обезьян; о старом Каа, так ловко умевшем прикидываться мертвым суком или гнилым пнем, что самые опытные обезьяны обманывались и замечали свою ошибку только тогда, когда «сук» уже обхватывал их. Обезьяны боялись в Джунглях только Каа, потому что ни одна из них не знала пределов его силы, ни одна не смела взглянуть ему прямо в глаза, ни одна не вырывалась живой из его объятий. Итак, они бежали, икая от ужаса, на стены и крыши домов, и Балу испустил глубокий вздох облегчения. Мех у него был гораздо гуще, чем у Багиры, но и он жестоко пострадал в схватке.

В эту минуту Каа впервые за все время открыл рот и произнес только одно длинное шипящее слово — и самые дальние обезьяны, спешившие на защиту Холодных Пещер из глубокого леса, застыли на месте, охваченные ужасом, так что сучья погнулись и затрещали под их тяжестью. Обезьяны на стенах и в пустых домах смолкли, и в наступившей тишине Маугли слышал, как Багира, выйдя из водоема, отряхивала с себя воду. Крики возобновились. Обезьяны лезли все выше на стены; они обвивали шеи огромных каменных идолов и испускали пронзительные вопли, перепрыгивая по стенным зубцам; Маугли же, плясавший в павильоне, прильнул глазами к ажурной стене и заухал совой в знак насмешки и презрения.

— Вытащи мальчика из этой западни; у меня уже сил нет, — произнесла Багира. — Заберем Человеческого Детеныша и уйдем. Они могут снова напасть.

— Они не двинутся с места, пока я не прикажу им. С-с-с-стойте! — прошипел Каа, и снова все смолкло.

— Я не мог прийти раньше, Сестра моя, но мне показалось, что я слышал твой зов, — добавил он, обращаясь к Багире.

— Мо... может быть, я и кричала что-нибудь в пылу битвы, — ответила Багира. — Не ранен ли ты, Балу?

— Я не уверен в том, что они не выкроили из меня сотни медвежат, — сказал Балу, тяжело встряхивая лапы одну за другой. — Уaуy! Я весь истерзан. Каа, мы с Багирой обязаны тебе жизнью, я думаю...

— Пустое! Где Человечек?

— Здесь, в западне. Я не могу вылезти! — прокричал Маугли; прямо над его головой прогибался развалившийся купол.

— Заберите его! Он тут пляшет, как павлин Мор. Он раздавит наших детенышей! — взмолились кобры снизу.

— Ага! — с усмешкою сказал Каа. — У него везде друзья, у этого человечка! Отойди, отойди, Детеныш, а вы спрячьтесь, Ядовитое Племя. Я ломаю стену!

Каа внимательно исследовал стену, пока не нашел в мраморе небольшую трещину, указывавшую слабое место. Он два или три раза легко толкнул ее головой, чтобы рассчитать расстояние, а затем, подняв метра два своего тела над землей, обрушил на нее с полдюжины могучих ударов, действуя носом как тараном. Стена треснула и повалилась, подняв тучу пыли и сора; Маугли кинулся в пробоину и, бросившись к Балу и Багире, обвил их огромные шеи руками.

— Не расшибся ли ты? — говорил Балу, нежно обнимая его.

— Я истомился, проголодался и порядком исцарапан. Но как же они вас отделали, братцы! Вы истекаете кровью.

— Не только мы, — сказала Багира, облизывая губы и поглядывая на трупы обезьян, разбросанные по террасе и вокруг водоема.

— Это ничего, это пустяки, лишь бы ты был невредим, о Лягушонок, гордость моя! — причитал Балу.

— Об этом речь впереди, — промолвила Багира сухим тоном, который совсем не понравился Маугли. — Но здесь Каа, которому мы обязаны этой победой, а ты, Маугли, жизнью; поблагодари его по нашим обычаям, Маугли!

Маугли обернулся и увидел в расстоянии фута над своей головой качающуюся голову огромного питона.

— Так это Человечек? — промолвил Каа. — У него очень нежная кожа, и он немногим отличается от Бандар-Лога. Берегись, Человек, чтобы я не принял тебя за обезьяну когда-нибудь в сумерках, меняя кожу!

— Мы одной крови, ты и я, — ответил Маугли. — В эту ночь ты спас мне жизнь. Отныне моя добыча будет твоей добычей, когда ты проголодаешься, о Каа!

— Спасибо, Маленький Брат, — ответил Каа, а глаза у него так и сверкали. — А что может убить такой смелый охотник? Прошу позволения сопровождать тебя, когда ты пойдешь на охоту!

— Я ничего не убиваю: я слишком мал; но гоню коз к тем, кому они нужны. Когда проголодаешься, приходи ко мне, увидишь, правду ли я говорю. Здесь у меня кое-что есть (он вытянул свои руки), и если ты когда-нибудь попадешь в капкан, то я сумею заплатить долг, которым обязан отныне тебе, Багире и Балу. Доброй охоты вам всем, мои повелители!

— Хорошо сказано, — пробормотал Балу, ибо Маугли поблагодарил своего спасителя по всем правилам искусства. Питон на минуту положил голову Маугли на плечо.

— Отважное сердце и сладкая речь, — сказал он. — Они далеко поведут тебя в Джунглях, малыш! Отправляйся же скорее со своими друзьями. Ступай и усни до захода луны, не годится тебе смотреть на то, что произойдет здесь...

Луна опускалась за холм, и ряды трепещущих обезьян, скученных на стенах и башнях, казались клочьями изорванной бахромы. Балу спустился к водоему напиться, а Багира стала приводить в порядок свой мех, когда Каа скользнул на середину террасы и сомкнул свои челюсти с громким лязгом, заставившим всех обезьян устремить на него глаза.

— Луна заходит, — сказал он; — достаточно ли света? Видно ли вам? Со стен понесся стон, подобный шелесту ветра в верхушках деревьев:

— Нам видно, о Каа!

— Хорошо! Теперь начинается танец — Танец Голода Каа. Сидите смирно и глядите!

Каа три раза описал огромный круг, мотая головою вправо и влево. Затем он стал свивать свое тело в петли и восьмерки и мягкие, волнистые треугольники, расплывавшиеся в квадраты и пятиугольники; закручивался спиралью, не останавливаясь, не торопясь; и ни на минуту не смолкал его глухой, однообразный, жужжащий напев. Темнота надвигалась, пока наконец подвижные, гибкие кольца не задернулись мраком, и слышен был только шелест чешуек.

Балу и Багира стояли как окаменелые; в горле у них клокотало, шеи взъерошились. Маугли изумленно созерцал эту картину.

— Бандар-Логи, — раздался наконец голос Каа, — можете ли вы шевельнуть рукой или ногой без моего приказания? Отвечайте!

— Без твоего приказания мы не можем шевельнуть ни рукой, ни ногой, о Каа!

— Станьте все на шаг ближе ко мне!

Ряды обезьян беспомощно качнулись вперед, и Балу с Багирой вместе с ними ступили вперед одеревенелыми ногами.

— Ближе! — прошипел Каа, и они придвинулись ближе.

Маугли ухватился руками за Балу и Багиру, чтобы оттащить их прочь, и оба огромных зверя вздрогнули, как бы очнувшись от сна.

— Держи свою руку на моем плече, — прошептала Багира. — Держи, или я двинусь вперед, туда, к Каа. А-ах!

— Но ведь старый Каа только описывает круги в пыли! — молвил Маугли. — Пойдем!

И все трое выскользнули через стенную брешь в Джунгли.

— Уф! — воскликнул Балу, очутившись снова под затихшими деревьями. —Никогда больше не стану связываться с Каа! — И он сильно встряхнулся. — Он знает больше нашего, — с дрожью говорила Багира. — Останься я еще немного, и я попала бы ему в глотку!

— Многие попадут туда прежде, чем луна снова взойдет, — молвил Балу. — Он удачно поохотится... на свой лад!

— Но что бы это значило? — спросил Маугли, не имевший понятия о силе очарования, которой обладает питон. — Я видел только огромного змея, выделывавшего глупые выкрутасы до наступления темноты. Только нос он себе расшиб. Ну-ну!

— Маугли, — сердито возразила Багира, — нос у него расшиблен по твоей милости, равно как и мои уши, бока и лапы, и шея, и плечи Балу истерзаны по твоей же милости! Ни Балу, ни Багира не будут в состоянии теперь охотиться в свое удовольствие в продолжение многих дней!

— Не беда, — сказал Балу, — зато Детеныш снова с нами!

— Верно; но он достался нам ценою того времени, которое мы могли бы потратить на удачную охоту; ценою ран, шерсти — у меня выщипано полспины; а главное — ценою чести. Ибо помни, Маугли: я, Черная Пантера, вынуждена была взывать к Каа о помощи; и мы с Балу были зачарованы, как малые пташки, Пляской Голода. Вот что, Детеныш, вышло из твоих игр с Бандар-Логами!

— Правда это, правда, — опечалившись, промолвил Маугли. — Я плохой Детеныш, и внутри у меня горько!

— Гм! Что гласит Закон Джунглей, Балу?

Балу не хотел подвергать Маугли новым неприятностям, но он не смел шутить с Законом и потому пробормотал:

— Раскаяние не отменяет наказания. Но помни, Багира, ведь он еще мал! — Я это помню; но он напроказил и должен получить трепку. Маугли, имеешь ли что-нибудь против этого?

— Ничего. Я провинился. Ты и Балу изранены по моей милости. Это будет справедливо.

Багира отвесила ему с полдюжины любовных, по мнению пантеры, шлепков (они едва ли разбудили бы кого-нибудь из ее собственных детенышей), но для семилетнего мальчугана оказавшихся такой жестокой поркой, какой только можно пожелать. По окончании экзекуции Маугли чихнул и поднялся на ноги, не говоря ни слова.

— А теперь, — молвила Багира, — прыгай мне на спину, Маленький Брат, и мы отправимся домой!

Одна из прелестей Закона Джунглей заключается в том, что с наказанием кончаются все счеты и брюзжанью нет места.

Маугли склонил голову на спину Багиры и уснул так крепко, что не слыхал, как очутился в родной пещере, куда его, все еще сонного, положили друзья.

Дорожная песня Бандар-логов