До самого синего Дона

1

Была ранняя весна 1111 года. Солнце скрылось за вершинами ближних дубов и лип, и белые лебеди с кликами прилетели на ночлег к озеру близ Киева. А называлось то озеро Долобским.

На его берегу, в широком остроконечном войлочном шатре, было тихо. Там, на высоких подушках, сидели друг против друга два князя, два двоюродных брата — Святополк Изяславич Киевский и Владимир Всеволодович Переяславский, по прозванию Мономах. Они сидели и молчали…

А по одну и по другую стороны шатра стояли дружинники обоих князей. Они стояли врозь, не заводили меж собой беседы, стояли, молчали, ждали, когда князья договорятся. А их кони соединились в один табун и паслись на ближнем лугу.

Перед обоими князьями на многоцветном ковре стоял серебряный, весь в узорах, кубок с мёдом, разбавленным водой, а рядом — серебряная узорчатая чара.

Святополк скрестил руки на груди, застыл неподвижно, не глядел на Владимира, голову опустил.

А Владимир в нетерпении то перебирал пальцами большую серебряную пуговицу своего голубого с вышивками плаща, то теребил широкую русую бороду, то наклонялся, наливал в чару мёд и пил жадно. Он ждал.

Он был младшим. А по древнему русскому обычаю, если съезжаются князья на совет, первым речь начинает старший. Но Святополк молчал…

— Что же ты слова не вымолвишь, брате? — наконец решился сказать Владимир.

— Говори ты, — не поднимая головы, ответил Святополк.

Завидовал он Владимиру и ненавидел его. Он знал, как любили его двоюродного брата и в Чернигове, и на Волыни, и в Галиче, до самых гор Карпатских был славен Владимир Мономах; любили его и в землях южных переяславских, и в далёких-далёких, за лесами дремучими, землях суздальских, коими Владимир владел; любили его и в стольном граде Киеве, где княжил он сам — Святополк, старший в роду.

Любили Владимира за весёлый и добрый нрав, за мудрость, за ласку к каждому простолюдину, а больше всего любили за отвагу в бою и за победы над врагами, какие нападали на Русь со всех сторон. За эту самую любовь народную и ненавидел Святополк Владимира, и боялся его…

Заговорил Владимир:

— Брате, ведомо тебе, сколько зла творят на Руси половцы. Что ни год, на быстрых своих конях наскакивают они нежданно-негаданно, жгут наши селения, грабят, губят жителей и вновь скрываются в своих степях просторных.

Святополк всё молчал.

— Брате, — продолжал держать слово Владимир, — пришёл конец долготерпению русичей. Вынем мечи из ножен, сядем на коней, поведём свои полки далеко в степи, вперёд, до самого до синего Дона, где половцы кочуют, настигнем их, разгромим.

Поднял голову Святополк, заговорил:

— Весна ныне, землю пашут селяне, жито сеять собираются. Коли на войну их поведём, не будет у нас осенью хлеба.

Знал Владимир: неохота киевскому князю в походы хаживать, любит он в своём тереме прохлаждаться да пировать до полуночи.

— Брате, — отвечал Владимир, — мои лазутчики мне донесли: готовят половцы новый набег на Русь; налетят они на пахарей, и не будет в наших селениях жителей, а мы останемся без хлеба. Упредим врагов. Позови своих воевод да спроси их, что они скажут.

Отвечал Святополк:

— Я сам себе голова.

Пальцы Владимира задёргали пуговицу на плаще, загорячился он.

— Губишь ты Русь своей нетвёрдостью, — сказал он. — Коли так, я тебя ждать не стану. Ещё по снегу направил я своих гонцов в те дальние залесские земли, какие мне от отца достались. Знаю, теперь мои верные суздальцы сквозь леса, сквозь непролазные топи сюда пробираются, не сегодня завтра в Киев прибудут. Под свой стяг вместе с переяславцами я их соберу и без тебя, без твоих киевских полков, пойду на врага.

Знал Святополк: если пойдёт его двоюродный брат без него на половцев да вернётся с победой, встретят его по всей Руси с великой радостью, а киевляне спросят: «А ты, княже, почто нас не повёл воевать?» Да ещё как бы не сказали они: «Ступай из Киева на все четыре стороны, нам такой князь не люб». И позовут княжить Владимира…

Зазвонил Святополк в колокольчик.

Вскочил в шатёр отрок-слуга.

— Передай моим воеводам, пусть тотчас же сюда прибудут, — сказал ему Святополк.

Вошли воеводы. Бороды их были белы, а очи из-под седых бровей горели отвагой. Спросил их Святополк, что они думают о походе на половцев.

Поклонились все трое, их старшой заговорил:

— Княже великий, застоялись наши кони резвые, а мечи в ножнах заржавели. Хоть и знаем мы, труден и далёк будет путь вперёд, к синему Дону, и не одни половцы, а и степи безводные встретят нас, с радостью великой пойдут киевляне за правое дело, за землю Русскую.

Встал Святополк и сказал:

— Быть посему. Вместе пойдём на половцев.

Встал Владимир. И для верности поцеловались оба двоюродных брата троекратно.

И был на берегу озера всю ночь пир великий. Горели костры, а дружинники обоих князей пили мёд, ели жаренных на вертелах диких уток. Поднимали они чары и клялись быть между собой в дружбе и в будущем походе крепко держаться одной ратью…

2

Против стольного града Киева, на лугу, на другой стороне Днепра, рядами выстроились конные полки русичей. На левом крыле стояли переяс- лавцы, посреди киевляне, на правом крыле — суздальцы.

Перед каждым полком выдвинулись избранные воины — в кольчугах, в островерхих, сверкающих на солнце шлемах, с копьями, притороченными за спиной, с мечами в кожаных ножнах у пояса, со щитами в левой руке. Их статные кони в богатой сбруе в нетерпении переступали копытами.

Во втором ряду и в третьем выстроились простые ратники. На немногих из них были кольчуги, а то больше толстые стёганые куртки с нашитыми на них железными пластинами. На головах у ратников были меховые шапки, у поясов — палицы. Каждая палица с острыми железными выступами на конце. Да ещё свисали колчаны с луками и стрелами, у иных виднелись за спиной копья. А щиты у этих ратников были сплетены из ивовых прутьев.

На смотр полков выехали оба князя. Впереди ехал шагом Святополк Изяславич в золотом шлеме, в железной кольчуге. Был он долговязый и худой, как жердь. Его длинные и прямые чёрные волосы лежали на плечах. Борода была тоже чёрная и тоже длинная. Высоко сидел он в кожаном, расшитом разноцветными шелками седле, алыми сафьяновыми сапогами нажимал на стремена. Его рыжий конь так и плясал под ним, перебирая ногами, знатный всадник едва сдерживал его за поводья.

За Святополком ехал князь Владимир Мономах на вороном, с белой звёздочкой на лбу, тонконогом скакуне-красавце. Много лет прожил Владимир на свете, а был строен, голову держал высоко, из-под его золотого шлема русые кудри развевались по ветру, русая борода покоилась на кольчуге. Сзади ехали дружинники обоих князей.

Первым стоял полк переяславский.

— Слава князю Владимиру! Слава! — кричали переяславцы.

Передёрнул плечами Святополк, покраснел густо. Он же старший в роду! Почто не его славят, а брата двоюродного?

Подъехали к полку киевскому.

«То мои воины верные, меня будут славить», — думал Святополк.

— Слава великому князю Святополку! — вскричали киевляне первого ряда.

— Слава князю Владимиру! — вскричали в задних рядах.

Покачнулся Святополк в седле, от злости вонзил шпоры в бока своего коня. А конь только того и ждал, помчался вскачь. Пришпорил коня и Владимир, за ним поскакали дружинники.

3

Миновал Святополк со своей дружиной полк суздальский, не остановил коня. Не смотрел он на воинов, а за спиной слышал звонкие голоса, какие славили Владимира.

Узнали своего князя многие суздальцы. Три года не прошло, как побывал Владимир в их за- лесских дальних краях, повелел он тогда на высоких горах над Клязьмой-рекой основать город, окружить его поверх вала деревянной стеной с башнями, выкопать с трёх сторон рвы глубокие. Назвал он тот новый город-крепость в свою честь Владимиром…

Остановил князь коня перед рядами суздальцев. Глядели воины весело, знал он — покажут они на поле брани свою отвагу и силу. А оружие у них было — всё больше дубины да палицы.

— Княже, не узнаёшь меня? — окликнул его один пожилой воин.

Подъехал к нему Владимир.

— Нет, не узнаю.

— А помнишь, когда было нам годков по тринадцати, вместе на ладьях плыли вверх по Днепру, потом на Оку перебрались, оттуда на Клязьму- красавицу?

Вспомнил Владимир: да, было такое, когда отец его — великий князь киевский Всеволод Ярославич — послал сына-мальчика вместе с боярами в дальние суздальские земли дань собирать. В пути нагнали они ладьи крестьян-переселенцев, вместе поплыли. И сдружился он тогда с мальчиком Епифанкой. А теперь перед ним покачивался в седле бородатый богатырь.

— Ты Епифанко? — спросил Владимир.

— Он самый, — улыбаясь, ответил тот.

— Выезжай из рядов, в моей охране служить будешь! — повелел Владимир.

Конь под Епифанкой был добрый, а сбруя из верёвочек свита, и сам всадник лапти лыковые в стремя вдел, к седлу дубину приторочил.

Дружинники на него глядели, пересмеивались.

Повелел Владимир:

— Чтобы у сего воина меч был потяжелее, да щит червлёный, да копьё подлиннее, да кольчуга и шлем понадёжнее!

Помчался Владимир догонять Святополка, за ним — вся его свита, последним скакал Епифанко.

В тот вечер в Киеве, в великокняжеской гриднице, на пиру, договорились: через три дня на рассвете выступать. А чтобы половцам впредь неповадно было нападать на Русь, дойти до их дальних кочевий, до самого синего Дона.

4

Всех воинов снарядили добрым оружием, каждому ратнику уделили по два коня.

Двинулась русская рать в степи. Шли тремя полками: впереди шёл полк суздальский с князем Владимиром Мономахом, потом полк переяславский, замыкал рать полк киевский с главным военачальником — великим князем Святополком Изяславичем.

По пути присоединился к ним полк Давида Игоревича Волынского и полки других младших князей. Но были их рати малочисленны, и силу русского войска они почти не увеличили.

Степь расстилалась ровная-ровная. В высокой траве кони скрывались, а всадникам далеко было видно: в голубом тумане пропадали просторы…

День шли русичи, другой, третий, на ночь останавливались у малых речек, разводили костры, коней отпускали пастись, выставляли стражу. На четвёртый день вдали показались всадники. Завидев русичей, они повернули в сторону — верно, хотели высмотреть: много ли войска идёт?

Обернулся Владимир:

— А ну, Епифанко, бери десяток молодцов-резвецов. Вон половцы, видишь? Прогони-ка их лазутчиков подальше.

Поскакали воины. Епифанко меч из ножен вынул. А врагов и след простыл.

На пятый день увидели русичи чёрный дым, поняли, что половцы подожгли степь. Повелел Владимир также траву поджечь, направить свой огонь навстречу огню половецкому и потушить его. Объехали сожжённую полосу стороной…

С каждым днём всё дальше и дальше в степи заходила русская рать. Половецкие всадники кое- когда показывались вдали и тотчас же скрывались.

Каждый вечер в шатре Святополка Изяслави- ча собирался совет князей и старших воевод.

— Заманивают нас враги в безводные края, — сказал Святополк.

— Пусть заманивают, — ответил Владимир, — не знают страха русичи.

Было велено всем воинам держать свои баклаги полные водой. А вперёд были высланы дозоры, чтобы половцы не напали на русичей нежданно.

Настал такой день, когда до самого вечера не сумели найти хоть малое болотце. Так и ночевали. И кони остались непоеные.

— Не повернуть ли нам назад? — спрашивал на совете опасливый Святополк. — Половцы увидели, сколько у нас войска, теперь поостерегутся нападать на Русь.

В ответ держал слово Владимир Мономах:

— Княже, мы клятву друг другу дали — дойти до самого синего Дона. Какими очами матери, жёны, сёстры наши взглянут на всех нас, коли вернёмся мы без победы?

Решено было: в ту же ночь выслать вперёд лазутчиков, разведать, где рать половецкая, и отыскать хоть малый родничок.

5

Выехал вперёд Епифанко, с ним десять воинов. Полная луна светила, видно было далеко. Ехали молча, морды коней тряпицами обвязали, чтобы не фыркали, ехали час, другой, третий… Вдруг впереди послышалось конское ржание.

Епифанко палец к губам приложил, поехали дальше. Опять чужой конь заржал. Шёпотом Епифанко повелел спешиться. Оставили одного воина коней стеречь, дальше зашагали неслышно.

И увидели они — курган чернеет, а у его подножия кони пасутся, да какие-то чудные — коротконогие, долгогривые. Залегли. Епифанко с двумя воинами вперёд пополз. Наткнулись они на спящих: кто калачиком свернулся, кто руки- ноги раскинул. Епифанко насчитал их двадцать, понял — вот они, половцы.

У одного одежда была побогаче, а в изголовье сабля лежала, драгоценные камни на рукояти искрились при свете луны. То, верно, был их старшой. Знаками показал на него Епифанко своим воинам.

Бесшумно накинулись на врага русичи, связали, поволокли. Поперёк коня перекинули, поскакали и примчали к шатру Владимира Мономаха.

Разбудила стража князя.

До рассвета он допрашивал пленника через толмача-переводчика. Тот с испугу много чего рассказал: и сколько у половцев войска, и где их рать стоит, и что заманивают они русичей, с трёх сторон напасть собираются. И ещё сказал половчанин, в какой стороне озеро, а до него — день пути.

6

Тотчас же велел Владимир поднимать тревогу. Вскакивали воины, хватали оружие, садились на коней, строились.

Князь Святополк подъехал заспанный, на ходу глаза протирал.

— Почто разбудил рано? — недовольно спросил он Владимира.

— Пока солнышко низко, ехать надо торопко, — отвечал тот.

И повернула рать на юг, куда указывал пленник. Ехали не останавливаясь. Солнце поднялось высоко. Жажда стала донимать. Воины пили из баклаг, утоляли жажду. А коням с каждой верстой всё труднее доставалось. Оводы над ними вились тучами, а обмахиваться хвостами у коней не хватало сил.

С их губ капала белая пена, а глаза наливались кровью.

Владимир повелел всем спешиться, коней под уздцы вести.

Начали кони падать. Коли половцы догадаются, что русским коням трудно, да узнают, куда рать повернула, нападут они нежданно, и неизвестно, чем битва кончится.

Подбежал к Владимиру слуга Святополка, сказал, что великий князь требует его к себе.

Владимир повернул коня, проезжая мимо полков, говорил воинам:

— Русичи храбрые, крепче держитесь! Впереди озеро, а за озером — синий Дон. И коней пуще глаза берегите.

Встретил Святополк Владимира недовольный, встревоженный.

— Быть беде, погубим войско, — говорил он.

— Брате, — отвечал Владимир, — у меня сомнений нет: как завидят наши воины рать половецкую, отвага в их сердцах запылает.

— А кони? — спросил Святополк.

Ответил Владимир:

— Коли кони ослабнут, русичи пешими пойдут биться.

К вечеру прибыла рать на озеро. Сразу коней нельзя было к воде подпускать, дали им отдохнуть, отдышаться. А как солнышко закатилось, пить им понемногу дозволяли. Утолив жажду, воины купали коней, сами купались. Ночь наступила. Залегли воины на отдых. Владимир повелел стражу удвоить, выставить караульных по всем четырём сторонам.

Утром поднялись. Кто оружие принялся чистить, кто стрелы пересчитывать, кто коня обихаживал. Понимали все: догадаются половцы, куда рать русская повернула, — битвы сегодня не миновать.

7

Пленный половец указал, где Дон течёт, говорил: к вечеру можно добраться. Прозвучал сигнал похода. Вскочили русичи на коней, кони за ночь приободрились, заржали призывно. Русичи глядели весело.

Ехали час, другой и третий. И увидели они: и впереди, и справа и слева показались половцы. Сколько их было, за облаками пыли не видать.

Владимир остановил полки. Воины луки из колчанов вынули, щиты взяли в левые руки, встали в оборону.

Князь Святополк Изяславич со своими ближними дружинниками выбрал место на кургане, чтобы можно было издали руководить битвой.

А Владимир Мономах ехал шагом перед рядами войск и спрашивал:

— Суздальцы, готовы ли вы за Русь постоять?

— Готовы! — кричали в ответ, в один голос.

— Переяславцы, готовы ли вы за Русь постоять?

— Готовы!

— Киевляне, готовы ли вы за Русь постоять?

— Готовы!

Приближались, приближались половецкие конники. За ними шли пешие с луками и стрелами. И вдруг остановилась половецкая рать.

Настала тишина. Стояли русичи, ждали… Чья рать первая кинется в бой? Степь, поросшая ковылём, чернела от множества войск, русских и половецких.

И тут, почти в один и тот же миг, раздались два сигнала — русичей и половчан.

И две лавины всадников устремились вперёд, навстречу друг другу, сверкая мечами, саблями, копьями. Закипела сеча. Зазвенели мечи и сабли, ударяясь о шлемы, о кольчуги, о щиты. Русичи кололи копьями, рубились мечами, глушили врага палицами и дубинами… Конные половцы рубились саблями, пешие метали стрелы…

Ломались мечи русские, ломались сабли половецкие, падали кони с обеих сторон. Стрелы падали дождём, мечи и сабли сверкали молниями.

И русичи, и половцы были равно бесстрашны, ловки, выносливы. И час, и другой, и третий кипела битва. И давно уже на степи не было ни пёстрых цветов, ни зелёной травы, лишь чернела затоптанная конями и людьми земля…

8

Святополк с немногими дружинниками стоял на кургане. За облаками чёрной пыли он ничего не видел и не знал, чья рать побеждает.

А Владимир в самой сечи бился, как простой воин. Епифанко направлял коня следом, оберегал КНЯЗЯ. Пал под Епифанкой конь, он изловил коня половецкого, вскочил на него, помчался, подняв меч. И тут он увидел, что летит на Владимира сзади лихой половчанин и уже саблей замахнулся, сейчас ударит князя. А тот в пылу битвы не замечал угрозы. На всём скаку Епифанко сразил половчанина.

Русичи начали одолевать, прорвали ряды половцев. Повернули враги коней, помчались вспять. А тут Дон течёт, широкий и глубокий. Иные из ворогов пустились на конях вплавь, иные остановили коней, закричали, начали в плен сдаваться.

Кончилась битва… Окружили русичи пленников, забрали у них оружие и коней. Епифанко подъехал к Владимиру, шлем снял, улыбнулся, пот со лба отирая.

— Дозволь, княже, и нам через Дон переправиться, вдогон врагов.

— Нет, не дозволю, — отвечал Владимир. — Кто знает, что нас там ждёт.

Подъехал князь Святополк. И кольчуга его, и шлем сверкали на солнце, будто только из кузницы.

Владимир направил коня навстречу, шлем снял. Пот по его лицу струился, волосы взмокли, кольчуга и плащ запылились. А очи глядели радостно.

Святополк поблагодарил воинов, поблагодарил Владимира за победу, но сказал сердито:

— Почто пленников жалеете? Порешить их всех, как они наших крестьян беззащитных губили.

Отвечал Владимир:

— То негоже, брате. Не в обычае на Руси пленных убивать. Не овцы они, а люди. Поведём их с собой. То жгли они наши селения, ныне избы поднимать будут.

Ничего не ответил Святополк, только брови строже сдвинул.

Спустились русичи к Дону. И давай ладонями воду зачерпывать… Они пили и пили, пока жажду не утолили.

Наутро три полка — киевский, переяславский и суздальский — с развёрнутыми стягами повернули обратно, на землю Русскую, пленных пешими повели.

9

Колокольным звоном встречали киевляне победителей. Вдоль улиц толпились старики, женщины, дети. Кликами радостно величали они своих отцов, мужей, сыновей, братьев. А были и такие, кто плакал, у кого родичи остались в земле сырой на берегу синего Дона.

— Слава князю Владимиру! Слава нашим храбрым воинам! — кричали киевляне.

Князь Святополк ехал хмурый. И на пиру с князем Владимиром, с дружинниками он сидел и молчал.

На другой день суздальцы стали собираться в дальнюю дорогу, в свои родные земли залесские. Вышел к ним князь Владимир прощаться, поблагодарил их за верную службу. Увидел он Епифанко и сказал ему:

— Ты храбро сражался. Оставайся со мной, будешь моим первым дружинником.

— Не обессудь, княже, — отвечал Епифанко, — нельзя мне оставаться. Там, за лесами, на берегу Клязьмы у меня жёнка, дети малые, там и моя изба стоит.

— Неволить не стану, — сказал Владимир и дальше поехал…

* * *

Прошло с той победы два года. Умер князь Святополк. Стал великим князем киевским Владимир Мономах.

Двенадцать лет он правил. Слава о нём, храбром победителе половцев, мудром правителе, разнеслась не только по всей Руси, но и далеко за её пределами, «на все страны».

Долгие годы помнили половцы о великой победе русских воинов в 1111 году и боялись нападать на Русь.