Главная > Рассказы > Рассказы Евгения Велтистова > Рэсси – неуловимый друг

Рэсси – неуловимый друг

Евгений Велтистов
ЧитатьСлушать
Скачать:
Рэсси – неуловимый друг
Рэсси — неуловимый друг — фантастическая повесть, принадлежащая перу Евгения Велтистова. Книгу высоко оценят любители животных, поскольку в ней рассказывается о необыкновенной кибер-собаке, сконструированной Электроником. Умница Рэсси выполняет самые сложные задачи — её даже можно отправить в межпланетную экспедицию. Но вот удивительной собачке угрожает опасность, а Электронику приходится выбирать между разумом и чувствами. Чем закончится эта история? Произведение растрогает ребят и покажет, как выглядит настоящая дружба.
произведение входит в:
Цикл произведений Евгения Велтистова Приключения Электроника
Время чтения: 4 ч. 50 мин.

Маленький европейский аэропорт Теймер славился своей аккуратностью. Через несколько минут после посадки пассажиры вошли в здание вокзала. На длинной стойке были расставлены чемоданы: овальные и квадратные, расписанные орнаментом и облепленные ярлыками, плетеные и непроницаемые. Носильщики доставляли их к машинам. Чемодан, похожий на футляр контрабаса, бережно погрузили в новейший «шел». Хозяин расплатился с носильщиками и, сдвинув на макушку шляпу, укатил на большой скорости.

Никто из пассажиров не заметил, как клетчатая сумка, стоявшая в ряду чемоданов, соскользнула со стойки и поднялась в воздух. И только когда раздался изумленный возглас: «Что такое? Это моя сумка!» – все, кто был в зале, подняли голову и увидели клетчатую сумку, которая странным образом направлялась к открытым дверям.

Вслед за сумкой носильщики, пассажиры, служащие высыпали на привокзальную площадь и убедились в удивительной способности обычной дорожной сумки, в которой может уместиться лишь пара белья да термос. Сумка летела над крышами Теймера, набирая высоту.

– Что за шутки! – хрипел старый человек, стуча палкой о камень. – Извольте вернуть сумку! Вот квитанция!…

– Небольшое недоразумение. Сейчас выясним. Все уладится.

Растерянный дежурный увел пассажира в служебное помещение. Такой невероятный случай, и именно в его смену!… Однако пропажа есть пропажа, и без полиции не обойтись.

Вертолет полицейской службы поднялся через десять минут (полицейский инспектор подробно расспросил дежурного аэровокзала о всех деталях происшествия). В голубом небе вертолет выглядел чудовищной желтой бабочкой. С металлическим треском полицейская «лимонница» пронеслась над улицей, где был замечен летящий предмет, и повисла над рекой, огибавшей старую часть города. Взлохмаченная темно-зеленая гора с дорогими особняками высилась за рекой; стекло, металл, полированный камень отражали солнечные лучи. Вертолетчик, щурясь, смотрел, как автомобили пересекали реку по двум мостам, поднимались в гору с разных сторон. И поскольку летать над зоной отдыха можно было лишь в случае крайней необходимости, дежурный полицейский решил обогнуть гору от нового висячего моста, не углубляясь особенно далеко.

Спустя несколько минут полицейский с удовлетворением услышал по радио, что именно над этой дорогой постовой-регулировщик видел летящий пестрый предмет. Теперь зоркий глаз вертолетчика скользил по крышам дач, замечал дорогие автомобили, исследовал волнистую зелень.

Черный «шел» тормозит у ворот. За ним – двухэтажные дома, великанские шапки платанов, посаженных лет триста назад. Стоп! Дальше для вертолета запретная зона, один только «шел» может пересечь невидимую границу. Автомобиль принадлежит господину Манфреду фон Кругу – почетному доктору, потомственному барону, известному изобретателю. Как и земля, на которой прочно стоят платаны, и дома лабораторий, и само небо над ними.

Ни один мальчишка не решится перелезть через низкий бетонный забор, хотя запрещающих табличек на ограде нет. Вообще никаких официальных надписей, кроме скромной эмалированной дощечки: «Рабочие и служащие не требуются». Туристы, которые приезжают фотографироваться у ворот лаборатории фон Круга, бывают разочарованы, увидев бетонный забор. Но, потом, показывая снимки знакомым, с гордостью говорят о скромности ученого. И эти фотографии вызывают гораздо больший интерес, чем костел пятнадцатого века, картинная галерея или другие достопримечательности старинного Теймера. Манфред фон Круг! Оказывается, вот где он работает: в затененных зеленью коттеджах совершаются мировые открытия…

Вертолет развернулся и улетел осматривать гору с другой стороны.

На безлюдную платановую аллею, в густую траву, упала сверху клетчатая сумка. Раздался треск. Из сумки выскочил черный, заросший до самого носа пес. Он отряхнулся, как делают все собаки, когда неприятности уже позади, а потом бросился бежать по аллее, где только что проехал «шел» с грузом в багажнике. Бежал пес неуклюже, но резво и зло, отталкиваясь от асфальта короткими, кривыми, крепкими лапами.

По прыжкам, по особой лохматости, по машущим, как флаги, ушам безошибочно можно было определить, что это терьер. И наверное, терьер особых кровей, особой живучести, раз нашел он в себе силы после такого ошеломительного и долгого полета, полета «вслепую» – в темной, закрытой на «молнию» дорожной сумке, – броситься по следам «шела». Того «шела», который он преследовал от самого аэровокзала.

Полицейский после облета составил служебный рапорт в несколько строк. Инспектор написал на рапорте заключение: «Обстоятельства не выяснены. Сумка не найдена. Убытки пассажиру оплачены авиакомпанией. Претензий нет».

Человек, который привез чемодан-контрабас, взял свою ношу и, шагая через ступеньку, поднялся по широкой металлической лестнице на третий этаж особняка.

Звали его Мик Урри. За сорок лет службы Урри сменил множество профессий: был борцом, сторожем, торговцем, наемным солдатом, шофером, полицейским, боксером. В одной из африканских экспедиций, куда Урри занесла судьба ловца редких зверей, он встретился с профессором Кругом и перешел к нему на службу. Эту работу Мик Урри считал для себя удачной: за несколько лет он стал первым помощником знаменитого барона фон Круга. Конечно, не по научным делам – здесь профессор доверял только себе, – по всем остальным. Урри был главным администратором. И хотя квадратно-непроницаемое лицо главного администратора обычно не выражало чувств, сотрудники научились угадывать, в каком он бывает настроении. Те, кто видел, как Урри вел профессорский «шел», конечно, понимали, что администратор чувствует себя значительной личностью.

«Урри не знает ученых формул, но что бы вы делали без Урри! – философствовал главный администратор, внося чемодан в комнату. – В этой коробке – одна железная штука, которая, как я понимаю, стоит больше, чем все ваши идеи. Мик Урри своими руками добыл гениальное открытие. Для господина профессора. Для всей вашей науки». Размышляя так, Мик Урри, как обычно, не оченьто почтительно обращался к своим ученым коллегам.

Поставив чемодан-контрабас, Урри позвонил по видеотелефону.

– Это я, господин профессор, – бодро произнес он. – Привез то, что обещал.

– Оставь машину в приемной. Я жду тебя, – сказал хозяин.

Урри молча поклонился экрану. Щелкнул замками, откинул крышку чемодана, пристально оглядел лежащего там мальчика. Электронный мальчик был очень похож на настоящего, и все же это, как говорят ученые, машина, модель. Длинными руками достал Урри из футляра модель, аккуратно уложил на диван. «Железный, а теплый, – негромко, словно удивляясь, пробормотал Урри. – Мотор работает – значит, я хорошо довез».

Электронный мальчик лежал без движения – ресницы опущены, рубашка чуть смялась, на ногах потрепанные кеды. Вот эти-то кеды чуть смутили администратора: он увидел на подошвах треугольное клеймо: «Луч». Неужели электронные модели носят фабричные кеды? Впрочем, Урри свое дело сделал, в деталях разберется хозяин…

– Здравствуйте, господин профессор фон Круг.

Всякий раз, входя в доступный лишь избранным кабинет, главный администратор невольно робел и называл хозяина полным титулом. Кабинет был без окон: профессор любил полутьму.

Хозяин сидел за массивным столом, окруженный экранами, телефонами, пультами. Тонкие нервные пальцы фон Круга, как обычно, на кнопках настройки. За спиной профессора во всю стену декоративный ковер: переплетение гибких, сильных тел, рога, клыки, когти, хвосты – тысячи и тысячи экзотических животных, уничтоженных человечеством.

– Садись, Урри, – сказал фон Круг, не отрываясь от экрана, на котором четко был виден диван с лежащим мальчиком. – Подробности изложишь позже. Я хочу посмотреть, что за модель ты привез.

– Что было заказано, – бесстрастно доложил администратор, испытывая спиной прочность кубического кресла. – Это модель типа «Электроник». А проще – обыкновенный железный мальчишка.

– Ну конечно, Урри, я не сомневаюсь в своей точности. – Профессор едва заметно поморщился: он не хотел повторять подробности деликатного задания. – Важна первая реакция машины на незнакомую обстановку. Понятно?

Мальчик лежал не шевелясь, в той же позе, в какой его оставил Урри. Прошло несколько минут – несколько минут в напряженном рабочем дне профессора. Фон Круг вопросительно смотрел на помощника. Разведенные руки Урри свидетельствовали: сделано все, что можно, дальше должна вмешаться наука.

Профессор нажал на одну из кнопок, и в комнату, где находилась модель, въехал металлический ящик, подкатил на колесиках к дивану. Красный глаз уставился в лицо спящему. Из корпуса выполз гибкий прут, коснулся обнаженной руки.

Мальчик вздрогнул. Веки на мгновение поднялись и сомкнулись. Губы чуть заметно шевелились. Профессор усилил звук.

– Рэсси, Рэсси, ты могуч… ‑Тишину кабинета прорезал жаркий шепот. – Ты, Рэсси, гоняешь стаи туч… – Экран крупно показывал ленивые, будто через силу открывающиеся губы модели. – Ты гу-ля-ешь, Рэсси, в море… Всюду веешь на про-сто-ре…

Профессор внимательно смотрел на экран.

– Кого он призывает? Похоже на рифмованный машинный бред.

А тот, кого призывал лежащий без сознания, в ту же секунду услышал свое имя и, изменив направление, помчался через цветочные клумбы к особняку…

Электрический прут машины пустил более сильный заряд тока.

Мальчишка внезапно сел, увидел направленный на него машинный глаз, забарабанил руками и ногами по дивану, закричал:

– Не хочу! Уходи! – И потом совсем непонятные слова: – Не боишься никого, даже черта самого! – и снова упал на диван.

Фон Круг нахмурился, встал из-за стола.

– Это напоминает мне систему свободного воспитания. Именно ее воспроизводит данная модель…

Профессор направился в соседнюю комнату. Он обращался не к Урри, который застыл в кресле, а к самому себе:

– Доктор Эссен выписал себе племянников из Англии… Его предупреждали, что дети обучены в модном стиле свободного воспитания, но доктор не обратил на это внимания. За первым же обедом юные родственники забросали стены свежими томатами… А когда дядюшка попытался открыть рот, ему в голову угодила тарелка… Итак, чем все это грозит мне?…

– Молодежь, – только и успел сказать вслед фон Кругу его помощник.

Мик Урри видел на экране, как профессор с минуту пристально смотрел сквозь темные очки на притихшую модель. Потом легким движением руки коснулся волос, подбородка машины… Внезапно дернул рукой, отскочил и почти бегом, оглядываясь через плечо, двинулся к двери.

Такой странной походки у хозяина Урри еще не видел. Он не успел сообразить, что произошло, но на всякий случай встал с кресла, вытянул руки по швам.

– Что ты привез? – каким-то хриплым, чужим и, как показалось Урри, зловещим голосом произнес профессор, вырастая в дверях. – Я спрашиваю тебя, Мик Теодор Макс Урри! Кого ты привез?

Мик Урри, которого впервые в жизни назвали полным именем, мужественно смотрел в бездонно-темные очки хозяина.

Он ничего не понимал. Разбуди его посреди ночи – он мгновенно описал бы машину модели «Электроник». Он выучил задание наизусть, он не мог ошибиться!

– Ты привез живого мальчишку, – очень тихим голосом сказал фон Круг. – Первого попавшегося мальчишку с улицы. Он меня укусил. Вот. Понятно, да?

Мику Урри почудилось, что за его спиной на ковре зашевелилось зверье, усмехаясь дерзкими мордами. Один Урри мог оценить состояние фон Круга: хозяин даже знаменитостям остерегается подавать руку. И вдруг – палец! Бесценный профессорский палец укусил какойто грязный мальчишка!…

Нелепая случайность могла оборвать карьеру главного администратора. Нахлобучив шляпу, Урри кинулся из кабинета.

– Убрать и водворить на место! – услышал он сухой приказ. – Чтобы не было никакого скандала. Это все, Урри…

Тяжело дыша, ввалился Урри в комнату, наполненную солнцем. Он еще не видел дивана, моргая после темноты от обилия света, но направился прямо к мальчишке. Раздался звон разбитого стекла. Урри застыл. На подоконнике лежало какое-то лохматое существо. Пряди шерсти закрывали его морду, но Урри отчетливо различал горящие, полные решимости глаза.

– Рэсси! – Мальчишка вскочил на диван, заплясал от внезапной радости. – Рэсси, ко мне!

Собака прыгнула, не коснувшись пола, к мальчишке, и тот схватил ее, прижал к груди.

– Рэсси, неужели это ты, Рэсси! Ты меня нашел! – задыхался мальчишка, а собака в ответ повизгивала.

Урри пятился к двери, ища глазами какой-нибудь предмет. Лохматый терьер, одним прыжком преодолевающий добрый десяток метров, мог показать и свои зубы…

Плечом Урри задел металлический ящик. Выхватил из машины стальной прут.

– Эй, ты, хватит здесь цирк устраивать! – хрипло сказал Урри.

Мальчик оглянулся. Глаза его блеснули.

– Рэсси, прогони его! – попросил мальчик, указав пальцем на квадратную фигуру.

Они познакомились совсем недавно – Сергей Сыроежкин и Рэсси.

В тот день Сыроежкин приехал из пионерского лагеря. Войдя во двор, он бросил чемодан у подъезда и со всех ног помчался к школе. Сергей совсем не думал, что он, вчерашний семиклассник, возвращается после лета уже восьмиклассником, – он бежал в школу. Бежал в кабинет математики. К своему другу – Электронику!

Вот кабинет. На двери – тетрадный лист: «Без вопроса не входить! Электроник». Сергей улыбнулся и распахнул дверь.

Мальчишка, очень похожий на него, на Сергея, сидел за столом и читал толстенную книгу. Сыроежкин даже удивился, будто впервые увидел своего электронного двойника: такой же курносый нос, оттопыренные уши, веснушки. И усмехнулся: как важно расселся Электроник! Ничего не скажешь – помощник самого Таратара, учителя математики!

– Здравствуй, Электроник! – крикнул Сыроежкин, от души хлопнув его по плечу.

Электроник отодвинул книгу, спокойно поднял голову. И вскочил.

– Здравствуй, Сережка! – Электроник сжал руку друга с такой силой, что у того нос сморщился и покраснел. – Что, каникулы окончились?

– Все! Я приехал навсегда! – Сыроежкин сиял. – Здорово живешь, Электроша! Так надо встречать друзей!

Они внимательно посмотрели друг на друга и улыбнулись, как заговорщики: каждый узнал самого себя – будто в зеркале.

– Я ‑это ты, – сказал Сыроежкин.

– А ты — это я, – подтвердил Электроник.

Понятна радость Сыроежкина, заставшего прилежного своего двойника в школе. Он точно предвидел: Электроник не теряет зря ни минуты. Для других каникулы – сплошной волейбол, футбол, купание, загорание и безделье. А Электроник – будущий ученый, чемпион мира по математике. Все лето день и ночь штудировал двойник Сыроежкина книгу за книгой. Может, обогнал и самого Таратара, – лето ведь длинное.

Разглядывая Электроника, Сергей сразу не заметил под столом черного взъерошенного пса. А когда заметил – удивился. Даже на корточки присел.

Пес смотрел на Сыроежкина из-под нависших прядей и не шевелился. Изучал.

– Кто это, Электроша?

– Это Рэсси, – спокойно сказал друг.

И хотя Сыроежкин с первого взгляда понял, что лохматый терьер сильнее дога, боксера, овчарки, сильнее и хитрее даже дикой собаки динго, было еще что-то таинственное в маленьком, очень спокойном Рэсси…

– Он твой — Рэсси?

– Моя конструкция.

Сыроежкин просиял: да разве его Электроник стал бы тратить силы на какую-нибудь заурядную собаку!… Рэсси – это вам не Рекс и не Рэм…

– Привет, Рэсси! – окликнул пса Сергей.

Рэсси молчал.

– Ты, Сергей, мой друг, – скрипуче произнес Электроник, – и потому с этой минуты Рэсси будет слушаться тебя, как и меня.

– Я — это ты… – напомнил Сергей. – Значит, и для Рэсси тоже?…

– Слышишь, Рэсси? – спросил Электроник, и пес послушно махнул хвостом. – Мой друг Сергей – твой хозяин, как и я. Его слово – закон!…

Рэсси внимательно глядел то на Электроника, то на Сыроежкина и молчал. Сергей почувствовал серьезность приказания. Но не представлял, насколько это важная в его жизни минута. Сергей не знал еще, что перед ним особая машина, которой не нужно повторять приказы дважды; не знал, что машина навсегда запомнит первое знакомство, что слово «друг» для нее теперь значительнее всех остальных слов – это особый его, Сыроежкина, пароль – и что вообще Рэсси – это Рэсси.

– Привет, Рэсси! – весело повторил новый хозяин. – Привет, лохматенция!

Пес, заглянув в глаза Сыроежкину, кротко тявкнул и неожиданно протянул лапу.

– Ха-ха, лохматенция! – проскрипел Электроник, наблюдая церемонию.

– Вот так Рэсси! – расхохотался Сережка, тряся мохнатую лапу.

И вот тут-то, под столом учителя, сидя на полу в окружении друзей, Сыроежкин окончательно поверил, что все случившееся с ним весной этого года было на самом деле. Он вспомнил зеленый косогор у реки, яркое солнце и прямо на него вылезает из кустов кто-то очень знакомый, в такой же синей куртке, – сбежавший от профессора Электроник. А за ним волочится по траве шнур с вилкой для включения в сеть. А потом этот двойник жмет ему руку так же крепко, как и сегодня, и называет его другом. Они сразу же поверили в крепкую дружбу, поверили в то, что их ждут необычайные приключения.

И сейчас, видя, как смеется его друг, Сыроежкин подумал, что они знакомы тысячу лет.

А если с тобой рядом такой друг, как Электроник, значит, впереди еще немало разных историй.

– Ну-ка, лохматенция, покажи, что ты умеешь! – приказал Электроник.

Они вылезли из-под стола. Рэсси подпрыгнул до потолка, дважды кувыркнулся в воздухе и приземлился на все четыре лапы.

– Дрессированная собака!…-изумленно протянул Сыроежкин. – Знаешь, я сразу понял, что Рэсси самый ловкий в мире пес. Терьеры – они легко поддаются дрессировке.

– Собака — это еще не все, – загадочно произнес дрессировщик.

– А что же?

Электроник подвел приятеля к доске. Среди длинных, непонятных формул Сережка прочитал:

«Технический паспорт.

Имя, Рэсси – редчайшая Электронная Собака, Страус. И так далее».

– Страус? – Сыроежкин вытаращил глаза.

– Лучший в мире стайер, – пояснил Электроник. – Стометровка – за три и две десятых секунды. Пожалуйста – вот формулы.

– Ого! Так не бегаешь даже ты! – похвалил конструктора Сыроежкин и стал читать дальше:

«Класс: Модель современная. Тип: Неуничтожимая».

– Здорово! – выдохнул Сыроежкин. – Неуничтожимая! Не горит, не тонет, не плавится, не ломается, не разбивается, двоек не получает и всегда в хорошем настроении. Так?

– Приблизительно так. По новейшей теории моего учителя профессора Громова. Это самая совершенная модель, – ответил Электроник, а Рэсси, лежавший у его ног, замахал куцым хвостом.

«Основное правило поведения, – читал дальше Сыроежкин, – четкое выполнение приказов, которые дает хозяин. Самостоятельность и свобода действий помогают модели соблюдать основное правило поведения».

В этом пункте Электроник мелом дописал после слова «хозяин»: «И его друг». На что Рэсси утвердительно гавкнул, словно умел читать.

Электроник вынул из кармана маленькую металлическую коробку, протянул Сергею:

– Возьми. Это транзистор. Теперь Рэсси услышит тебя хоть за сотню километров. Ты — хозяин. Ты – друг. Я это уже говорил, Рэсси запомнил. Возьми!

Сергей осторожно взял легкий серебристый транзистор, не веря, что это – ему.

– Но я за лето забыл все формулы, все теоремы, которые знал! Как я буду командовать Рэсси?

– Командовать можно и обычными словами. Рэсси переводит их сам на язык формул.

Сергей облегченно вздохнул, тихо сказал в серебристую решетку транзистора:

– Рэсси, ко мне!…

Пес одним прыжком подскочил к новому хозяину, замер у ног.

Сергей внимательно осмотрел терьера: стоячие уши – одно чуть длиннее другого, умные глаза за космами шерсти, хвост морковкой. Раздвинул усы и, заглянув в рот, увидел красный язык и кинжалы острейших зубов. Пощупал прочные, удлиненные ступни.

– Как настоящая! – вздохнул Сергей.

– Точность до последнего волоска, – похвастал Электроник.

– И лает.

– Лают не одни собаки. Умеют лаять шакалы, лисицы, гиены, белухи, некоторые рыбы. Даже воробей, когда очень рассердится, рычит, будто собака. – Электроник, как обычно, все на свете знал и не допускал неточности в речи собеседника.

– Постой, – сказал Сыроежкин, потирая ладонью лоб. – Ничего не понимаю, все перепуталось в голове. Неужели то, что здесь написано, – про Рэсси? – Он показал на доску.

– Я и так стою возле тебя, – серьезно отвечал Электроник. – Что тут непонятного? В первой же строке сказано, чей это технический паспорт.

– «Редчайшая Электронная Собака, Страус. И так далее», – перечитал Сергей. – Значит, и для меня Рэсси будет Страусом. И так далее?

– Конечно. Мы уже решили раз и навсегда.

– Но ведь Рэсси не страус, не кошка, не дельфин, не ворона, – задумчиво продолжал Сергей.

– Не дельфин, не ворона, – подтвердил Электроник. – Он – все вместе. Рэсси – это Рэсси, машина специальной конструкции.

– Гениально! – вздохнул Сыроежкин. – Как ты это придумал?

– Когда все разъехались на каникулы, – стал рассказывать о себе Электроник, – я сначала не знал, что мне делать. Я, конечно, читал, занимался с отстающими, подготовил учебный материал для Таратара, – все это пустяки. Заходила однажды старушка, просила найти пропавший бидон. Я нашел. Звонил Виктор Неделин, знаешь, из десятого “А”. Ему стало скучно на Черном море, и он решил потренироваться со мною в решении задач. Потренировался и больше не звонил… То и дело заглядывали разные люди. Придут, спросят: «Электроник?» Посмотрят на меня, покачают головой и уходят. Вот я и повесил на двери: «Без вопроса не входить». Без умного, конечно, вопроса…

Сереже стало жалко Электроника. Пока он в лагере гонял мяч, плескался в реке, уплетал завтраки и ужины, пел до хрипоты у костра, его друг проводил время в пустом и пыльном кабинете математики…

Правда, чуть позже, после встречи с учителем, жизнь Электроника переменилась. Профессор Громов привел его в институт и показал свою новую работу. Электроник внимательно читал страницы, заполненные мелким профессорским почерком. Он был хорошим математиком и достойным учеником Громова: не только мгновенно запоминал схемы и формулы, в них он видел смелое решение новых законов – законов движения, зрения, слуха, равновесия, выбора направления, защиты от опасности.

В эти минуты Электроник вообразил необычное существо…

– Ты все понял? – спросил Гель Иванович, внимательно поглядывая на ученика.

– Понял, – спокойно подтвердил Электроник.

– Видишь ли, мне нужна твоя помощь. Эти формулы для одного уважаемого научного журнала, который торопит меня со статьей. Но здесь не завершены некоторые расчеты. Я могу, конечно, сделать их сам, но ты считаешь гораздо быстрее меня.

– Завтра расчеты будут готовы.

– Прекрасно, – обрадовался профессор. – Значит, у меня в запасе еще один день, чтобы написать статью.

Электроник остался в лаборатории Громова. Он начал прилежно выполнять задание. Учителю он ничего не сказал о том существе, которое виделось ему в формулах, которое он потом назовет именем Рэсси.

Быть может, в ту ночь электронный мальчик представил свое появление на свет. Вспомнил громоздкие счетные машины, которые непрерывно проверяли сложные схемы. Вспомнил, как слой за слоем из тончайших пленок складывался его организм. И момент, когда он впервые увидел этот огромный сложный мир.

Утром Гель Иванович, подойдя к двери, услышал странное жужжание. Ни один из механизмов в его лаборатории не издавал подобных звуков. Профессор взглянул на табличку, убедился, что жужжание доносится именно из его комнаты.

Войдя в лабораторию, Громов застыл на месте. Сломанные приборы, пустые футляры счетных машин, разбросанные на полу блоки и детали свидетельствовали, что с его учеником случилось непоправимое. Вот и он – посреди груды деталей. Спокойно поднимается, увидев учителя, здоровается, говорит:

– Извините, профессор, я не закончил работу, не успел навести здесь порядок.

– Так… ‑сказал Громов, доставая из кармана свою знаменитую трубку. – Так-так… – повторил он, раскуривая трубку и немного успокаиваясь. – Итак, это – порядок… – Он оглядел разгромленную лабораторию. – Порядок, по-моему, совсем другое положение вещей. О каком порядке, Электроник, ты говоришь?

Его снова удивило непривычное жужжание. В углу комнаты работала какая-то машинка размером с портфель. Видимо, ради нее Электроник и разобрал столько техники. Маленькая, а шумит на всю комнату!…

– Не может она работать потише? – спросил Гель Иванович, подойдя к машине.

Электроник развел руками.

– Сейчас сюда сбежится весь институт, и мне нужно объяснить дирекции, что все это — идеальный порядок!… Придется разобрать твое изобретение.

Что мог возразить ему ученик?

Вместе они разобрали машину.

Сидя на полу среди разложенных деталей. Гель Иванович курил трубку. Потом он сказал:

– Любопытно… А что, если снова собрать эту модель? Может, она будет шуметь поменьше?

– Ручаюсь, что Рэсси будет очень молчаливым, – подхватил Электроник. – Он никому не помешает!

– Рэсси? – спросил Громов. – Почему Рэсси?

И тогда Электроник расшифровал имя того странного существа, той новой машины, которую он представил себе во всех подробностях, прочитав и обдумав работу профессора. Он говорил о нем как о живом, и Громова поразила его убежденность. Учитель слушал ученика, совсем забыв, что перед ним электронное подобие человека; слушал, забыв, что это его ученик; слушал, как коллега коллегу, и размышлял про себя: «Рэсси… Неплохо придумано… Даже электронному мальчику нужен друг… По-моему, есть все основания сделать Рэсси прежде всего собакой…»

Учитель и ученик собрали вновь маленькую машину. На этот раз она работала беззвучно. Потом приходили ученые из соседних лабораторий и улыбались, разглядывая новое творение: всем была известна привычка профессора придавать своим изобретениям необычные формы.

А на другой день сотрудники принесли альбомы и фотографии породистых собак, два доктора наук демонстрировали своих домашних четвероногих друзей. После долгих обсуждений учитель и его ученик выбрали за образец лохматого черного терьера.

Так родился Рэсси, любимец всего института.

– Значит, это ты изобрел Рэсси? – спросил Сыроежкин, выслушав друга.

– Нет. – Электроник покачал головой. – Это не моя идея.

Но мой учитель как-то сказал: «Мысли, которые пришли мне в голову, я мог бы превратить из-за собственной непрактичности в громоздкое сооружение. К счастью, мой ученик, обладая точностью и здравым смыслом, сумел за одну ночь разобрать все приборы и построить очень маленькую, прекрасно действующую машину».

– Ага, раз он так сказал, значит, ты конструктор! – настаивал Сергей.

– Не торопись с выводами, – предупредил Электроник. – Я мог бы давным-давно построить собаку. Но кем бы был Рэсси без новых формул? Глупым черным ящиком с хвостом, и все.

– Мне он кажется умным, – сознался Сергей.

Впечатлений было так много, что Сыроежкин забыл уточнить, что значили непонятные слова «И так далее» в имени Рэсси.

На другой день после знакомства Сыроежкина с Рэсси друзья отправились в институт, где, как загадочно сказал Электроник, должна состояться очередная тренировка модели. Сергей ожидал, что они придут на спортплощадку или на какую-нибудь просторную аллею, отмерят там стометровку и Рэсси промчится, ко всеобщему удовольствию, за три и две десятых секунды. Но они миновали газоны с крупными осенними цветами, взошли по мраморной лестнице и стали бегать между толстенными колоннами, совсем было забыв, зачем пришли в этот дом, пока их не прервал знакомый голос:

– Рад видеть дружную компанию.

Профессор Громов с удовольствием наблюдал игру ребят и собаки. «Все мы одинаковы в детстве, – подумал Громов, – любим бегать, толкаться, прыгать, визжать. Оленята скачут по поляне, белки перепрыгивают с дерева на дерево, выдры скользят на лапах по первому льду, даже глупые утки, замерев, несутся вместе с бурным течением – это особая радость движения, скорости, наслаждения миром. Вот кружат двое между колонн, лает собака – и им хорошо».

Но урок есть урок, время большой электронной машины расписано по часам, и Громов вынужден окликнуть друзей.

– Удивляюсь, как только Рэсси вас различает, – шутливо говорит профессор. – Вот что может натворить случайная фотография в журнале. Не успели мы сделать по этой фотографии Электроника, как тут же появился оригинал и все на свете запутал… Виноват, прошлое ворошить не буду, можешь не хмуриться, дорогой программист. Между прочим, Электроник, учти, что ты единственный электронный мальчик, который умеет смеяться. Ни одна в мире машина еще не наделена эмоциями. Ученые не знают, к чему это приведет. Можно сказать, Электроник, ты первый опытный образец, и мы с Сергеем отвечаем за все последствия. Прошу тебя как можно критичнее относиться к себе…

Гель Иванович Громов привел друзей в машинный зал, усадил на пружинящие стулья перед разноцветными кнопками пульта.

Рэсси, повинуясь знаку, лег на пол.

– Командуй, – сказал профессор, подавая Электронику исписанный лист. – Вот условия задачи. – Сам он остался стоять за спиной Сыроежкина. – Очень азартная, с разными хитростями, но, разумеется, математическая игра. Я постараюсь кое-что тебе объяснить, если пойму сам.

Электроник застучал кнопками, вводя условия в машину, и одновременно зажужжал каким-то странным комариным голосом. Громов кивнул на Рэсси, и Сергей догадался, что Электроник, не теряя даром времени, очень быстро читает задачу механической собаке.

Они отлично понимали друг друга – конструктор и его творение. Электроник мог отдавать команды Рэсси словами, цифрами или формулами – в полный голос, шепотом и даже молча, про себя: их миниатюрные передатчики работали на одной волне. Конечно, это не значило, что Рэсси понимал все слова человеческой речи и что он мог в одно прекрасное утро заговорить… о хорошей погоде, – будь так, Рэсси, наверное, звали бы не Рэсси, а иначе. Но если Сережа командовал собаке: «Рэсси, пожалуйста, возьми на столе синий том сочинений Бурбаки и отнеси Электронику, а мне принеси мяч от пинг-понга», – Рэсси немедленно исполнял просьбу, потому что особые механизмы внутри него переводили обычные слова на язык математических символов и потом в сигналы, которые мгновенно находили в схемах его памяти нужную информацию – то, что люди называют словами «синий», «возьми», «мяч». Транзистор, который подарил Электроник, Сергей зашил в карман рубашки, теперь во всем мире только два человека могли командовать Рэсси на расстоянии – Электроник и его друг.

Честно говоря, Сергей не уловил всех тонкостей погони, происходившей на маленьком экране, хотя Гель Иванович старательно объяснял ход событий. Но главное было ясно: светлая точка – охотник, за которого думала огромная умная машина, а темная точка в центре – Рэсси, который не хотел, чтобы его поймали. Рэсси был само спокойствие, он ни разу не взглянул на экран. Но его механизм напряженно работал, решая сложную задачу; сигналы от Рэсси шли по тонкому проводу к машине и отражались на экране. Две точки долго носились внутри какого-то цилиндра, скрученного и изогнутого, как причудливая раковина улитки или как фантастическая звездная спираль, и это закрученное пространство означало лес, поле, морские глубины или сам космос – все равно что, и жертва никак не давалась охотнику, все хитрила, делала петли, лишь бы не попасть в опасную, покрытую сумеречной тенью зону охотника, где он мог ее легко настигнуть.

Сыроежкин вспомнил, что так когда-то в поединке с громоздкой машиной обучался и Электроник. Профессор Громов сидел за пультом и давал ученику разные задачи; если Электроник ошибался, делал неправильный ход, профессор нажимал кнопку: стоп, ошибка! Электроник мгновенно запоминал ошибку и никогда не повторял ее… И вот теперь за пультом не Громов, а его бывший ученик. И профессор невозмутимо наблюдает не только Электроника, но и его новое изобретение.

– Отличный результат, – произнес Громов, – хотя две-три петли в действиях Рэсси были лишними. Я полагаю, Рэсси запомнит их и в следующий раз будет умнее.

Сергей сидел на корточках и гладил победителя. «Интересно, – думал Сыроежкин, – а в настоящей погоне сумеет он удрать от преследователя? Или я видел лишь математическую шутку?»

– Учись, Рэсси! – наставительно обратился Электроник к своему ученику. – Еще несколько уроков, и ты удивишь всех ловкостью и скоростью.

– Рэсси завоюет мир! – вспыхнул от внезапной догадки Сыроежкин.

– Мир очень сложен, – уточнил Электроник. – Но наш Рэсси – гибкая система, он умеет ориентироваться в меняющейся обстановке.

– Ты говоришь скучно. Рэсси рожден для подвигов. Иначе зачем его было изобретать?

– Проверка новых схем — разве этого мало? Я вот сам…

– Ты другое дело…

Они перешли из машинного зала в комнату лаборатории, потому что время их истекло и место у пульта заняли работники института.

Громов не вмешивался в спор наших друзей, ходил из угла в угол, повторяя любимые шекспировские строки: «Есть многое на свете, друг Горацио, о чем не снилось даже мудрецам…»

Потом они смотрели телевизор, и это тоже был урок для Рэсси. Зарубежное телевидение транслировало открытие зоопарка в далеком западноевропейском городе Теймере. Телекамеры, установленные на вертолетах, показывали зеркало прудов с журавлями, утками, фламинго, застывших на скале горных козлов, участок африканской степи с бегущими антилопами, мирное стадо слонов, дремлющих в зеленой роще.

Диктор объявил, что выступает хозяин самого большого в Европе зоопарка «Мир животных» доктор Манфред фон Круг. Доктор стоял в группе парадно одетых гостей и именитых горожан, негромким голосом говорил в микрофон:

– За последние сто лет на Земле исчезло более ста видов ценных животных. Люди уже никогда не увидят быстрого индийского гепарда, с которым выходили на охоту магараджи. Не коснутся доверчивого ленивца, не услышат пения морских сирен, пленивших спутников Одиссея. Сегодня на планете осталось четыреста тигров, семьсот леопардов, двести кашмирских оленей, сто двенадцать африканских носорогов и шестьдесят два индийских. Они тоже под угрозой вымирания — в последних уголках сохраненной природы, в заповедниках, в зоосадах, и наши потомки, возможно, будут знать тигра только по фотографиям.

– Мрачную картину нарисовал фон Круг, – заметил негромко Гель Иванович. – Можно подумать, что он и в самом деле заботится о будущем…

– А вы знаете его? – спросил Сережа.

– Встречались на заседаниях Международного Совета охраны животных…

– В наше время, – продолжал фон Круг, заняв своими темными очками почти весь экран, – в наши дни, когда весна приходит в город без пения птиц, без первых подснежников под деревьями, дети города неосознанно тоскуют по природе. Они хотят видеть зверей, слышать птиц! В этом «Мире животных», – доктор взмахом руки указал на живописные ворота зоопарка, – среди обычных носорогов, гамадрилов, цапель есть особенные животные. По своему поведению и внешнему виду они не отличаются от живых собратьев. Наука сумела продлить их жизнь на долгое время, заменив некоторые органы и ткани надежными механизмами и материалами. И спустя десятилетия наши внуки будут приходить в «Мир животных», кататься на спине верблюда, смеяться над проделками шимпанзе, рисовать тигра с натуры.

– Ура! – закричал Сыроежкин. – Да здравствуют вечные тигры!

И смолк, увидев, что Громов качает головой, а Электроник сидит неподвижно.

– Мы указали возможный путь сохранения редких животных, и дело тех, кто охраняет и ценит природу, принимать его или отвергнуть. Двери моих лабораторий открыты. Как и ворота в «Мир животных».

– Возмутительно! – громко сказал Громов. – Он загубил на свои опыты десятки редких животных.

– Загубил? – пробормотал Сыроежкин, ничего не понимая.

А Электроник педантично повторил:

– Десятки ценных животных…

Профессор включил видеофон, набрал номер.

– Слушаю вас, Гель Иванович, – произнес человек с резкими морщинами на лице.

Сыроежкин узнал академика Немнонова, который выступал перед школьниками.

– Вы видели, Николай Николаевич, новое открытие фон Круга?

– Наблюдал. Наш с вами старый противник, – усмехнулся Немнонов.

– То, что он сделал, – горячо продолжал Гель Иванович, – противоречит элементарной этике ученого. Он даже не спросил мнения Международного Совета…

– Признаюсь, я тоже не ожидал, что фон Круг так скоро пойдет в атаку. Ваши предложения?

– Протест в Совет охраны животных… Далее, я срочно пишу и публикую статью о вреде подобной теории. Наконец, нам надо встретиться, подробно все обсудить.

– Согласен, Гель Иванович. Сегодня же вечером.

Экран погас, но профессор не мог успокоиться.Он ходил по комнате, забыв про ребят, обращался сам к себе:

– Я тоже хорош: не сумел вовремя закончить статью. Теперь и ребенку ясно: то, что обещает фон Круг, похоже больше на машину, чем на живое существо…

– Гель Иванович, – громко сказал Сергей, – а как же… – И Сыроежкин выразительно посмотрел на Рэсси.

Громов остановился, усмехнулся, поняв неоконченный вопрос.

– Рэсси – это Рэсси, а тигр есть тигр, – загадочно ответил он. – Ты никогда не встречался с тигром?

– Не-ет.

– Вот то-то. У него усы одни чего стоят!… – Глаза Громова были серьезны, даже чересчур серьезны. – И еще вопрос, дорогой Сыроежкин: можно или нельзя сохранить на планете тигров…

Друзья выбежали в институтский двор.

– Рэсси, вперед! – командует Электроник.

И черный пес перепрыгивает высокий куст, мгновенно пробегает двор, скрывается в воротах.

– Рэсси, назад! – спокойно говорит Сергей, зная, что пес отлично слышит его в транзистор. Будь он за сто километров и позови Рэсси, тот примчится.

Рэсси возвращается к ребятам, садится у ног, смотрит в лицо. Что еще? Он ничуть не устал, бока не вздымаются, язык за зубами.

– Рэсси, отнеси записку профессору. – Электроник протягивает сложенный лист бумаги. – Я забыл с ним попрощаться.

– Рэсси, ко мне! Я тоже забыл…

Громов машет им в окно, шутливо произносит: «Ах вы, дети, ах вы, звери…»

Доктор Громов за свою жизнь создал немало механизмов, но всегда старался превращать неживое в живое, а не наоборот. Над ним подчас посмеивались, что он увлекается изобретением игрушек, – он не обижался, зная, что эти модели не менее ценны, чем большие машины. Его мотылек летел всегда на свет; рыжий лис с самыми правдивыми в мире глазами старался доказать, что он быстрее всех движется; болтливый попугай говорил на сорока языках… Громов вспоминал всех «своих детей», и ему было жаль их: они слишком старательно выполняли свою задачу, доказывая его, Громова, новые идеи. Верный мотылек, ежедневно прилетавший на свет ночной лампы, однажды был привлечен пламенем большого пожара и не вернулся… Почти все модели сломались и забыты, но схемы их вошли в книги по кибернетике – игрушки сослужили свою службу для науки. Остался Электроник да еще вот Рэсси. Сложнейшие механизмы. Что подскажут они ему, Громову, другим ученым? Трудно предвидеть…

Отгремели оркестры у всех двенадцати въездов в зоопарк. Воздушные шары в виде смешных зверушек уплыли в спокойное небо. Пестрые фирменные автофургоны с приглушенными моторами разъехались по дорогам. Взрослые и дети с любопытством смотрели в окна, ожидая, когда мелькнет в траве гибкое тело дикой кошки, пересечет дорогу задумчивый слон или промчится, хрустя ветками, носорог. В «Мире животных» звери бродили на свободе. В «клетках» на колесах путешествовали зрители, и это было необычно, забавно, слегка заставляло нервничать, хотя ни одно животное, как объяснили экскурсоводы, не нападало на машины. Иные зрители осматривали парк с бесшумных вертолетов, наслаждаясь соседством саванны и тайги, гор и пустынь, изучали в бинокли, азартно фотографировали ничего не подозревавших вольных жителей. Здесь можно было увидеть обитателей разных континентов Земли. Гиганты тропических стран – слоны, буйволы, гиппопотамы – протаптывают в зарослях дороги к водопоям и солончакам; под гигантскими надувными куполами «Арктики» и «Антарктики» блаженствуют на льдинах белые медведи, моржи, тюлени, пингвины; на лесистых островах живут обезьяны; а вот пустая еще чаша океанариума, где вскоре разместятся киты и дельфины.

От серых гранитных слонов, подпиравших спинами арку парадного входа, от причудливо изогнутых бронзовых деревьев, окружавших могилу естествоиспытателя прошлого века, чье имя, открывая церемонию, вспоминал профессор фон Круг, отъехал кортеж почетных посетителей. Хозяева торжествовали: их маленький скромный город Теймер, упомянутый в справочниках одной лишь строкой как родина великого зоолога, и сегодня привлекает внимание мира. Там, где несколько лет назад были пустыри, создан «рай животных всех континентов». Смешные воздушные шары – хвостатые, рогатые, глазастые – унес ветер, и, быть может, в каком-нибудь большом городе мальчишка поймает за длинную ногу цаплю, прочтет: «Мир животных». И навсегда запомнит название зоопарка и имя таинственного далекого Теймера – такова сила рекламы…

Приземистый «шел» профессора замыкал кортеж машин. Фон Круг был в мрачном настроении. Он не собирался осматривать «Мир животных», но пришлось сопровождать гостей.

Что поделаешь, у известного человека всегда много обязанностей, и даже если они неприятны, приходится их выполнять. Профессор в своей речи, которую транслировало телевидение на многие страны, обращался к детям, дарил им вечных животных. Фон Круга раздражали шум и непоседливость детей. Но он знал, что все великие изобретения должны быть обращены к потомкам. Детство самого фон Круга было суровым, он не любил его вспоминать. Приятны были лишь часы, проведенные в семейной библиотеке. Там, возле полок со старыми книгами, в немом разговоре с завоевателями прошлого, мальчик мечтал о славе, о могуществе, об управлении миром из полутемной комнаты старинного особняка…

Сидя неподвижно в машине, фон Круг видел, как неторопливым шагом, оглядываясь на автомобили, уходит от дороги группа львов, как наслаждаются в грязи бегемоты и носороги с белыми цаплями на спинах. Доктор различал среди животных свои «вечные модели», и ему казалось, что его жирафа чересчур заученно объедает ветки дерева, что его зебра скачет как-то деревянно, что его слон, посыпая спину песком, не выражает своим видом никакого удовольствия.

Другие животные, не механические, а живые, привезенные из заповедников и зоопарков, не выделяли их из стада, относились как к равным, но доктор Круг отлично знал, что в сложной лестнице подчинения стада – от грозного вожака до последнего рядового – его животные занимали самую нижнюю ступень. Они не умели постоять за себя, не ведали чувства страха, не ощущали боли, не играли от избытка сил. Их не волновал запах крови. Они не испытывали вообще никаких чувств!

Возле птичьих озер фон Круг внезапно приказал Мику

Урри свернуть, и профессорский «шел», отделившись от кортежа, направился к обезьяннику. Они проехали мимо острова с прыгающими в ветвях макаками, мимо лесного озера, посреди которого две группы шимпанзе устроили свой обычный «карнавал» с дикими криками, беспорядочной беготней, и выехали к вольеру горилл.

Автомобиль мягко затормозил. Фон Круг пошел дальше пешком. Туннель из прочнейшего стекла предназначался для посетителей, желавших встретиться лицом к лицу с грозными предками.

Двухметровая горилла показалась из леса и раскачивающейся походкой, опираясь одной рукой о землю, направилась к человеку. Спокойно и меланхолично подошла горилла к стеклу, выпрямилась во весь гигантский рост, остановилась, чуть заметно покачиваясь из стороны в сторону. Фон Круг снял очки, приблизил лицо к стеклу, сквозь которое отчетливо видна была волосатая, с вывернутыми ноздрями и глубоко запавшими глазницами безобразная морда. С минуту они смотрели друг другу в глаза…

Потом зверь отвернулся и все так же меланхолично заковылял прочь.

Фон Круг сжал кулаки. Проклятье! Истинная горилла, если ей посмотреть прямо в глаза, примет взгляд как вызов, вступит в бой. Одним взмахом гигант способен оторвать голову человеку, не отделяй его, конечно, толстое стекло от противника. Это был лабораторный зверь. Безразличная механическая горилла.

– Домой! – велел фон Круг шоферу.

Урри, оглянувшись, впервые увидел глаза хозяина: бледно-голубые, сощуренные, они казались не столь грозными, как за стеклами очков.

– Вот что, Урри, – сказал по дороге барон фон Круг. – Есть только одна машина, которая наделена человеческими эмоциями. На первый взгляд игрушка; возможно, и в самом деле игрушка. Но не это важно. Модель профессора Громова обладает чувствами, недоступными пока никакой другой машине. Мне она необходима. Понятно, Урри?

Мик Урри отбросил ногой контрабас-футляр и, держа в опущенной руке стальной прут, двинулся к дивану. Только теперь, увидев презрительно блеснувшие глаза мальчишки, Урри понял непоправимость случившегося: он привез не машину, а очень похожего на Электроника мальчишку, возможно, двойника. Урри всегда жил по принципу «да или нет» – победа или поражение, не допуская никаких случайностей. Случайности выводили уравновешенного Урри из себя. Он пролетел тысячу с лишним километров, благополучно миновал со своим «научным грузом» таможню, можно сказать, почти выполнил задание хозяина. И вот…

Урри не успел замахнуться на собаку: раздался сухой треск – зубы пса перекусили сталь. Нападавший со всей проворностью, на какую был способен, отскочил за квадратную машину.

«К дьяволу этого пса! – решил он, оценивая взглядом бешеного терьера. – Лучше перенести скандал, чем ходить без руки». Он нажал в машине кнопку высокого напряжения.

Железный ящик, медленно подталкиваемый человеком, двинулся на собаку. Мальчик, забившись в угол дивана, следил за страшным механизмом. Терьер замер на месте и, казалось, пытался понять, что за чудовище хочет на него напасть. За жесткими прядями шерсти отчетливо горели зеленые глаза.

– Не надо! – испуганно закричал мальчик.

Его голос слился с треском сильного разряда. Человек упал. Когда Урри открыл глаза, он увидел перед собой оскаленную пасть. Урри вскочил. Он не понимал, что случилось. На полу дымилась проводка от развалившейся машины…

Мик Урри сунул руку в карман. Он успел сделать только один бесшумный выстрел. В ту же секунду черная тень выбила пистолет. Рука Урри словно отнялась.

– Уходите скорее! – кричал мальчишка. – Уходите, а не то он вас… – И мальчишка прижал ладонь ко рту, вдруг вспомнив, что его предостережение может обернуться приказом.

Мик Урри толкнул плечом дверь, исчез в темноте профессорского кабинета…

– Пистолет против ребенка и собаки, – презрительно сказал фон Круг, наливая Урри воду. – Не кажется ли тебе, Мик Урри, что все это недостойно администратора?

– Это не собака! – Администратор осушил стакан, вылил остатки в ладонь, размазал по бритой голове. – Какая-то дьявольская штука!

Про оружие Урри ничего не сказал. Профессор, разумеется, знал, что пистолет стреляет сонными зарядами, мгновенно усыпляющими жертву. А если бы и пулями?…

У Урри сложилось странное впечатление, что собака старалась обезоружить его и не нападала всерьез.

– Отличная модель, – согласился фон Круг. – Узнаю руку профессора Громова. При всей его рассеянности и неповоротливости машина ему удалась. «Дьявольская штука»! Наконец-то, Урри, ты научился отличать модель от оригинала. Я доволен, что эта «штука» появилась в моем доме. Посмотрим, что она собирается предпринять…

Он усилил звук.

– Пойдем отсюда, Рэсси! – раздался просящий голос.

На экране мальчишка подбежал к двери и оглянулся. Пес сидел на полу.

– Ко мне, Рэсси!

Пес не шевельнулся.

– Что с тобой, Рэсси? – Мальчик вернулся к собаке. – Ты слышишь: я говорю – бежим!… – Пес не сдвинулся с места. Мальчик потер рукой лоб. – Кажется, я догадываюсь… У тебя другой приказ… – Он оглянулся на дверь: не сказал ли что-нибудь лишнее? – Хорошо, Рэсси… покажи мне, и я все пойму.

Пес прыгнул на диван. Мальчик сел рядом. Пес вытянул лапы, положил на них голову. И мальчик лег, вытянувшись во весь рост.

– Ты будешь меня охранять… – сонным голосом сказал мальчик. – Я согласен… С тобой ничего не страшно… Я так устал…

И пес радостно залаял.

– Кто у кого в гостях? – Фон Круг выключил звук.

Этого еще только не хватало! Нахальный мальчишка, укусивший его за палец, по-хозяйски улегся на диван. А помощник, который рукой может свалить быка, побежден машиной и выглядит беспомощным. Впрочем, Урри – слишком механическая конструкция, новые изобретения вне его понимания… Профессор иронически взглянул на администратора:

– Теперь, Урри, чтобы выйти отсюда, тебе придется пройти мимо дивана. Так, Урри?

Урри молчал.

– Или, может быть, вызвать полицию? – Доктор нервно рассмеялся, и Урри удивленно взглянул на него. – На сегодня, я полагаю, достаточно приключений, – сухо заключил фон Круг и решительно направился к двери. – Оставайся в качестве заложника. У тебя будет время подумать о своей ошибке.

Его вернул телефонный звонок.

– Господин доктор, к вам прибыл гость. Это русский профессор Громов, – доложила секретарь с первого этажа. – Господин Громов просит принять его немедленно…

– Я готов принять господина профессора… – Фон Круг чуть помедлил. – И пожалуйста, не провожайте господина профессора. Объясните, как пройти.

Сыроежкин не помнил точно, как его схватили, хотя это случилось сегодня утром, всего несколько часов назад. Был знакомый двор – и вдруг чужой дом, чужие лица.

Кажется, на пустынной улице к нему подошел грузный человек и как-то странно, по слогам спросил: «Э‑лектро-ник?…» – «Да», – кивнул Сергей: иногда в шутку он выдавал себя за знаменитого друга. И тут наступила темнота…

Мальчик успел лишь крикнуть: «На помощь, Рэсси!»

И Рэсси черной молнией выскочил из здания школы, услышав призыв. Огромными прыжками, удивляя прохожих и водителей, мчался он вдоль шоссе, слыша шепот мальчика и одновременно подавая сигналы тревоги Электронику, пока не прибежал на аэродром. Чемоданконтрабас уже погрузили в самолет, и Рэсси, пристроившись к чьей-то ноге, взбежал по трапу, на брюхе пополз под креслами. Он нашел то место, где под полом, в темноте багажника, в духоте чемодана, билось живое сердце, усиленное зашитым в карман транзистором, и стал царапать металл.

Рэсси получил приказ не отставать от Сыроежкина. Конечно, Рэсси не мог назвать Электронику ни аэродрома, ни номера рейса, но он точно указал направление, в котором бежал, время, когда он взлетел вместе с огромной машиной, и скорость полета. В пути он забрался в чью-то сумку и затих…

Профессор Громов и Электроник на аэродроме узнали по времени вылета пункт назначения – город Теймер. И тут впервые смутная догадка поразила профессора: «Неужели фон Круг?…» Город был знаменит зоопарком «Мир животных» и круговскими лабораториями.

Они приземлились в Теймере через час после Мика Урри, и Громов назвал шоферу такси адрес: «Особняк фон Круга». Сомнений больше не было: Электроник точно знал, что произошло в особняке.

– Без тебя как без головы, – сказал профессор Электронику, с любопытством разглядывая улицы незнакомого города. – Ну, как бы я догадался, где сейчас Рэсси, куда пропал Сергей и что вообще в наши дни может быть такое злодеяние?! Одного не могу понять: зачем фон Кругу потребовался твой приятель? Или он… – И Гель Иванович, взглянув на Электроника, загадочно прищурился…

Такси въехало в ворота, доставило гостей к подъезду особняка. Шофер откатил машину в тень. Громов и Электроник поднялись на третий этаж.

Хозяин встречал коллегу в приемной. Но прежде чем он успел сказать хоть слово, к вошедшим метнулась черная собака, а за ней – мальчик.

– Гель Иванович! Электроник! Это я… Сыроежкин!…

Громов обнял бледного Сыроежкина.

– Ты не ошибся… Мы здесь… Мы с Электроником очень волновались за тебя. Мы приехали за тобой.

– Я ждал… я знал… – смущенно забормотал Сергей. – Рэсси меня спас… А теперь вы… Электроник, как я рад…

И он счастливыми глазами смотрел на своих. Потом стал трясти руку Электроника.

Одного взгляда на мальчишек, которые, улыбаясь, хлопали друг друга по плечу, доктору Кругу было достаточно, чтобы понять, почему его помощник допустил оплошность. Единственная в мире машина умела улыбаться и потому была неотличима от живого мальчика. То, что на языке науки называется машинной эмоцией, то, чего не хватало его механическим животным, – в двух шагах, рядом. «Отлично, отлично, коллега Громов», – про себя сказал фон Круг.

Он пригласил Громова в кабинет. Мальчики и собака остались в приемной.

– Я надеялся увидеть вас, господин Громов… – начал фон Круг, предлагая гостю сесть.

Громов не сел.

– Объясните, что все это значит, доктор Круг! – резко сказал он.

– Произошло досадное и неприятное лично для меня недоразумение. – Фон Круг развел руками.

– Прошу ответить на мой вопрос! – перебил гость. – Почему мальчик оказался в вашем доме?

– Отвечу вам точно. – Фон Круг холодно взглянул на гостя. – Для завершения работы мне нужны схемы машинных эмоций.

– Так вот вы какой… – задумчиво проговорил Громов. Глаза его изучали фон Круга, словно видели впервые. Не на конгрессе, не на заседании Международного Совета, не на экране телевизора – здесь, в своем доме, застигнутый в странной роли похитителя, фон Круг неожиданно произнес фразу без привычных красивых слов, фразу откровенную и циничную, которая с головой выдавала его беспомощность как ученого. Это понимали оба собеседника.

Русский профессор казался чересчур спокойным. Фон Круг неожиданно для себя представил медведицу, которая лениво следит за своими медвежатами, но мгновенно даст знать случайному любопытному, что такое материнская забота.

После неловкого молчания хозяин продолжал:

– Я писал вам. Ответа не получил.

– Именно поэтому вы решили присвоить все мои схемы?

– Перейдем к делу. Здесь, за стеной, имеется модель… – Фон Круг кивнул на дверь, и Мик Урри, неподвижно сидевший в углу, понял этот знак по-своему: подскочил к двери и запер ее на ключ.

Громов обернулся.

– Главный администратор, – совсем некстати представил своего помощника хозяин особняка.

Мик Урри демонстративно держал в руке ключ. Доктор Круг сделал вид, что не замечает мрачной решительности помощника.

– Хотя я и уважаю ваш талант, – холодно продолжал фон Круг, – вы всегда были непрактичным человеком. Не поняли до сих пор, что жизнь есть борьба. Математики, к вашему сведению, так же лихо съедают друг друга, как и акулы. Если опоздал на день и не доказал сегодня теорему, то завтра уже гремит имя другого ученого. Мы с вами соперничаем давно, и вы, господин Громов, должны признать, что в соревновании новейших моделей я обогнал вас. Не хватает лишь деталей. Говорю все прямо, с глазу на глаз – эта груда мускулов не в счет! – Фон Круг кивнул на Урри.

– Господин фон Круг, – спокойно обратился Громов к противнику, внимательно выслушав его, – кто кого обогнал, я не знаю, потому что лично с вами не соревнуюсь. Надеюсь, что оценку наших работ дадут специалисты, и в частности Международный Совет. Я всегда считал вас человеком наблюдательным и педантичным. Очень жаль, что знакомство с моей новой моделью ничему не научило ни вас, ни вашего помощника, который к тому же так дурно воспитан, что закрывает гостя на ключ.

Упоминание о собаке взбесило Урри. Он покраснел от гнева, шагнул, сжав кулаки, к хозяину Рэсси.

– Меня зовут Мик Урри, господин профессор, – прохрипел он. – Я ошибся только раз в жизни… Мы тут одни, господин профессор… Мальчишки не в счет!

В тишине щелкнул замок, и слабый этот звук произвел впечатление выстрела. Фон Круг резко обернулся к двери. Его помощник туго соображал, что произошло: «Дьявольская машина отмыкает замки?»

Громов с улыбкой наблюдал, как в открытую дверь вошел невозмутимый Рэсси. Внезапно Урри схватил тяжелое кресло, поднял над головой. Маленький терьер вырос перед ним на длинных ногах.

Гигантская, как почудилось Урри, куриная лапа, странно согнувшись, мощным ударом отбросила его вместе с креслом. Урри потерял сознание.

– Ну, это уж слишком… – пробормотал фон Круг и, сдвинув стенную панель, вошел в лифт, которым пользовался только он. – Можете экспериментировать без меня! – крикнул он из лифта.

Панель скользнула на прежнее место.

– Совершенно с вами согласен, – сказал рассеянно

Громов. – Впрочем, доктор Круг… куда вы?… – Профессор совсем растерялся, наблюдая поспешное отступление хозяина. – Рэсси, что за странный поступок! Вернее, не Рэсси, Электроник…

А Рэсси, сложив и втянув страусовые ноги и снова став терьером, обежал вокруг кабинета, зарычал из-под стола, щелкнул какой-то кнопкой. Гель Иванович с осуждением взглянул на собаку, потом – на Электроника.

– Что тут происходит? Электроник, обдумывай строже команды. Я просил только отворить дверь… Но это вовсе не значит, что надо сбивать с ног и останавливать лифт между этажами.

– Он уже застрял, – скрипуче произнес Электроник.

– Пусть знает! – подхватил Сыроежкин. – В чемодане еще хуже.

Громов усмехнулся:

– Вы, пожалуй, правы: наш хозяин не очень гостеприимен. Теперь волей-неволей ему придется поскучать. Электроник, попроси Рэсси на всякий случай узнать, как там самочувствие доктора.

Рэсси встал у выдвижной панели, и Электроник хрипло объявил:

– Лифт между вторым и первым этажами. Шахта ведет в подвал. Никаких особых звуков из шахты не слышно.

Мягко прогудел сигнал, включился динамик.

– Алло, «пеликан», – прозвучал далекий голос, – вас вызывает двадцать шестой. Господина профессора срочно просит двадцать шестой…

– При чем тут пеликан? – удивился Гель Иванович. – Один профессор подойти не может, – сказал он, обращаясь к динамику, – а другой как будто не имеет полномочий отвечать за него…

«Там что-то случилось, ‑подумал Сыроежкин. – Кому-то срочно нужна помощь».

– Гель Иванович, скажите им что-нибудь!…

Гель Иванович стоял посреди кабинета и пускал из трубки клубы дыма. Двадцать шестой трижды вызывал пеликана. Потом другой голос, такой же далекий, но погрубее, отчетливо произнес:

– Докладывает командир двадцать шесть. Задание для «Мира животных» выполнено. Отловлено более пятидесяти первоклассных экземпляров. Завтра утром груз будет погружен в самолеты. Программа номер два тоже выполнена. Пеленгатор зафиксировал сто сорок восемь сигналов. Данные переданы на указанной волне…

Во время бесстрастного доклада Громов приблизился к письменному столу и как бы в раздумье опустил пальцы на пульт. Но он уже не колебался: включился в разговор.

– Двадцать шестой, где вы сейчас находитесь?

– Рад слышать вас, господин профессор. – Голос в динамике чуть смягчился. – В квадрате одиннадцать – сорок два. Сейчас привал, у нас утро. Двигаться можно только ночью.

– Жарко? – участливо спросил профессор.

– За пятьдесят! Прямо скажем – пустыня! Но ребята держатся. Сонные стрелки, господин профессор, не жалея сил, отрабатывают свое жалованье. – Голос в динамике задребезжал: далекий собеседник, видимо, засмеялся. – Вы будете довольны. Доброе утро, господин профессор!

– До свидания.

Сыроежкин, понимая, что случилось что-то необычайное, вопросительно смотрел на профессора. Электроник спокойно ждал распоряжений.

Громов, выключив динамик, опустился на стул. Потом встал, подошел к большой карте Африки, отыскал, сощурившись, нужный квадрат, пробормотал:

– Сонные стрелки… Вот они где…

– Здесь за стеной установлена электронная машина, – спокойно сообщил Электроник. – Рэсси чувствует ее тепловое излучение.

– Раз Рэсси чувствует, значит, машина работает, – согласился Громов. – Программа номер два… Что это такое? Как это я забыл спросить?

– Все данные есть в машине, – спокойно продолжал Электроник. – Я могу запомнить последние сообщения.

– Ох, Электроник, – покачал головой профессор, – трудные ты мне задаешь задачи… Что скажет на все это хозяин машины?

– Он в лифте. Он пока молчит. – Электроник слушал и докладывал.

– В последнем сообщении есть логика-

Громов не окончил фразу, потому что Электроник, приняв слова профессора за одобрение, скомандовал:

– Вперед, Рэсси!

Рэсси прыгнул к декоративной стене, где в едином клубке переплелись тысячи диких существ, отдернул висевший на кольцах ковер. Панель, похожая на дверь лифта, легко подалась, открыла вход в машинный зал.

Электроник, сев у пульта машины, читал мелькавшие на экране цифры. Их было много – нескончаемые колонки цифр, которые Электроник мгновенно запоминал. Профессор молча измерял шагами длинную машину.

Эта машина, подпиравшая стены железными боками, была огромна. Электроник, поглощая цифры, скоро пришел к выводу, что ему нужно сидеть здесь несколько суток…

И Электроник решился на подвиг, если можно назвать подвигом единственное правильное решение маленькой модели, которая должна была подчинить себе большую мудрую машину. Он вынул из круговской машины несколько блоков, переставил детали, потом достал из кармана коробочку транзистора и, упрятав ее в один из блоков, аккуратно поставил все на место.

Электроник подключился к машине фон Круга. Теперь он мог не смотреть на экран: он слышал все сигналы машины. По радио, на любом расстоянии.

– Я всего этого не запомню, – скрипуче сказал Электроник. – Миллионы цифр! Слишком большое количество информации…

Профессор положил руку на его плечо.

– Отключись, – посоветовал он. – Привыкать надо постепенно.

Учитель оценил подвиг ученика. С этой минуты они будут знать все действия фон Круга и его экспедиций. Спрятанный в машине передатчик настроен на волну Электроника.

– Пора возвращаться домой. На сегодня хватит впечатлений, – сказал Гель Иванович, и лицо его стало грустным. – Пора и проститься с Рэсси.

– Почему? – воскликнули мальчишки. – Почему проститься?

– Способен Рэсси за восемь – десять часов преодолеть более тысячи километров? – вместо ответа спросил Громов Электроника.

– Способен.

– Передашь ему по дороге вот это задание. – Профессор протянул ученику листок.

Электроник пробежал глазами формулы.

– Он справится!

– Но почему Рэсси не летит с нами домой? – недоумевал Сыроежкин, ничего не понимая.

– Сонные стрелки! – кратко пояснил Громов и удивленно взглянул на Сыроежкина. – Стоп! Ты подал мысль! В самом деле, почему Рэсси тоже не полететь? Зачем зря тратить ему энергию! Центральная Африка – это не близко.

Громов и его спутники вышли из особняка. Такси направилось в аэропорт. На заднем сиденье между двух мальчишек примостился лохматый пес. Одним ухом Рэсси слушал формулы, другим – скупые мужские слова о своей силе и ловкости. И еще он слышал, наверное, тихие слова профессора Громова:

– «И так далее»… Удачно придумано. Никогда не знаешь, какое испытание ждет впереди. И вот – серьезный экзамен. Пришла пора проявить ему свое «И так далее»…

… Перед отлетом профессор Громов позвонил из аэропорта секретарю фон Круга:

– Извините, пожалуйста. Я забыл сказать вам при прощании, что господин фон Круг, провожая нас, застрял в лифте между первым и вторым этажами…

Рэсси остался в группе пассажиров, ожидавших самолета в Африку.

… Есть два мира, где живут люди, называющие себя глубинниками. Глубинники редко бывают в привычных нам городах, а приехав, тоскуют по своей странной сфере глубин, где все изогнуто-кривое, легко-невесомое, необычайно тихое.

Первый мир – Космос. Второй – Океан.

Космическая и подводная эры в истории человечества начались почти одновременно: после полета вокруг Земли Юрия Гагарина и спуска в океан Жака Пикара и Дена Уолша. Разведка Мирового океана и планет Солнечной системы привлекала людей особой силы воли и прочности духа – специалистов, умевших работать в непривычной и враждебной для человека среде. Чудовищная тяжесть воды и бездонная пустота космоса – такие разные на первый взгляд условия – роднили жителей двух миров. Космические станции и ракеты, подводные дома и корабли во многом были похожи; глубинники одинаково нуждались в кислороде и пресной воде, чувствовали себя оторванными от привычной, твердой земли. Два мира исследовали неизвестное, соревновались, шутили друг над другом и вместе посмеивались над теми чудаками-землянами, которые из года в год живут под одной крышей, ходят привычной дорогой на работу и не помышляют нырнуть в океанскую впадину или пробежать по пескам Марса.

Космос и Океан держали постоянную связь. В короткие перерывы между рабочими разговорами диспетчеры обсуждали новости далекой Земли. Двое из них – Астронавт и Командор – были знакомы давно и не упускали случая обменяться взглядами с разных, так сказать, «полюсов».

– Алло, Астронавт, как тебе понравилась идея механических зверей в «Мире животных»? Ты видел, надеюсь, передачу из Теймера? Прием.

– Видел, Командор. Скучное зрелище. У меня таких «механических зверей» полные экраны. И вся эта электроника – спутники, станции и так далее – летит по заданным орбитам. Прием.

– Что-то ты сегодня не в духе, Астронавт. Пустота действует тебе на нервы… Я понимаю, тебе, звездному пустыннику, незачем глядеть на жирафу: тебе, чтобы вспомнить любое животное, достаточно информации о его параметрах. Но твоей дочери, Аст, когда она подрастет, надо увидеть жирафу с ногами и длинной шеей. Иначе она не поверит, что есть такой зверь. Ну как, Аст? Прием.

– Понял тебя. Командор. Я специалист по небесной механике и ничего не знаю про то, как выращивать жирафу. Скажи мне лучше, что ты видишь в своих иллюминаторах? Прием.

– В ближнем – мутный ил. В дальнем – теперь я понимаю, кто взбаламутил воду, – стая рыб активно работает хвостами. Вот и все, Аст. Прием.

– После твоих слов моя серая Луна позеленела от зависти. Живые рыбы!… А у меня одни камни. На твоем месте, Командор, я бросил бы работу и уплыл охотиться. Между прочим, ты знаешь, что самое большое удовольствие – охотиться с собакой? Прием.

– Лес на рассвете. Легкий туман между деревьев. И впереди тебя, изредка останавливаясь, нюхая воздух, бежит собака. Прием.

– Гонит на тебя, все ближе и ближе, вот-вот выскочит из кустов ошалелый заяц… Довольно, Командор! Как ты слышал, вслед за тиграми и жирафами пойдут механические зайцы. Разве интересно охотиться на такого зайца? Забудем все эти глупости. Прием.

– Ты прав, Аст. Такая жизнь не для нас. Приезжай в отпуск ко мне. Я приметил одно ущелье, где прячется хитрющий спрут. Разобьем на зеленом склоне палатку. Зарядка, завтрак, потом прогулка на дельфине, экскурсия на затонувшие корабли, после обеда – отдых в теплом течении. А когда все надоест, выследим и поймаем спрута для наших ребятишек. Как тебе это нравится, Астронавт? Прием.

– Отлично, Командор! Только, наверное, мне удастся вырваться к тебе не скоро. В ближайший отпуск договорился с приятелями взойти на самую высокую гору Луны. Я расскажу тебе, как все будет. Так что извини и спасибо… До скорого! Меня вызывает Юпитер. Отбой.

… В лунном свете полз по пустыне караван машин. Шагающие, как у лунохода, колеса, беспрепятственно проходящие сквозь пески, уминали красноватую землю Африки. Днем, в ярких лучах солнца, это однообразно плоская, унылая равнина, где попадаются иногда низкие колючие кусты да грязные ямы. Ночью луна преображала пустыню: блестели вершины песчаных холмов, тянулась впереди колонны серебристая дорожка, – ночная пустыня была похожа на притихшее море. Мягкая, безветренная лунная ночь – награда после раскаленного дня, когда даже павиана может хватить солнечный удар, после горячего, иссушающего кожу ветра и обманных миражей воды. Ночью над африканской пустыней висят близкие, почти ручные звезды.

Сверху караван похож на огромную, извивающуюся между холмов змею. Командир двадцать шестого отряда Пенн повис на воздушной машине в конце колонны, где движутся цистерны с водой, холодильники с молоком, фургоны с прессованным сеном. «Мой Ноев ковчег» – называет Пенн свою колонну. На открытых платформах вездеходов покачиваются слоны, носороги, гиппопотамы. Автокранами торчат над кабинами жирафы, в других машинах – зебры, антилопы, страусы. Львы в вездеходе с решетками, – скорее по традиции, чем из-за необходимой предосторожности. Пятьдесят с лишним животных, добытых для зоопарка «Мир животных», – все спокойные, будто ручные. Обычные трофеи сонных стрелков.

Пенн, командир стрелков, или, как его зовут следопыты за выдающийся рост, Пенн-долговяз, долгое время работал «белым охотником», унаследовав редкую профессию от отца и деда. Он умел делать все, что входит в обязанности охотника: выслеживать зверя, разбивать лагерь, готовить обед, проявлять фото – и кинопленку, водить самолет, машину и, разумеется, безошибочно стрелять. Правда, с тех пор, как охота на животных была запрещена для всех, стрелять Пенну приходилось крайне редко.

За последние годы белый охотник убил одного слона, который, услышав жужжание кинокамеры, прижал уши, свернул кольцом хобот и с такой яростью бросился на открытую машину, что смял бы ее, как пустую жестянку, не останови нападающего пуля в лоб из тяжелого нарезного ружья. Слон рухнул на колени возле самых колес. Хладнокровный турист из Европы, до последнего метра снимавший нападение слона, спас Пенна от тюрьмы: эффектная кинопленка подтвердила грозившую людям опасность. Кроме того, турист, назвавшийся профессором фон Кругом, предложил охотнику новую работу. Пенн-долговяз стал сонным стрелком.

Сонные стрелки охотились на самых редких зверей, причем выбирали лучшие экземпляры. Они носили с собой мощные ружья и презирали охоту с автомобилей, когда привыкшие к технике звери подпускают человека на несколько шагов; уходили в заросли, выслеживали там жертву, спускали курок. В этой охоте все было, как и десятки лет назад: азарт и осторожность охотника, хитрость зверя, странная тишина перед решающим моментом и мгновенность нападения – почти все правдоподобно. Зверь падал не мертвым, его мгновенно усыпляла сонная пуля.

И хотя Пенн, став уже командиром стрелков, называл свою работу «врачебной охотой», он отлично помнил, что родился в другое время, чем его дед и даже отец, которые охотились по-настоящему. Когда не в кого стрелять разрывной пулей, «врачебная охота» – лучшее занятие для таких азартных, сильных, жаждущих погони за зверем парней, как он сам. Сейчас сонные стрелки отдыхали, переживая во сне, быть может, еще раз свои приключения; спали все, кроме тех, кто вел машины вместе с проводниками.

Пустив аэромобиль на малой скорости, командир с удовлетворением поглядывал на свой Ноев ковчег. Пятьдесят голов – гордость любого охотника. Добыть пятьдесят голов, когда почти вся саванна превращена в поля и пастбища, когда звери скрылись в колючих зарослях, – значит месяц бродить с пересохшим от жажды ртом по пустыне. Месяц адской работы! Там, на платформе, были и его, Пенна, «охотничьи рекорды»: носорог с мощным рогом и лев с редкой черной гривой. Лев выскочил из травы в пяти шагах от Пенна и, остановленный выстрелом, свалился тяжелым мешком, чуть не царапнув его по плечу; носорог, которого охотник выслеживал больше недели и встретил на узкой тропе, со свойственным ему яростным упрямством не пожелал уступить Пенну дороги…

Была и вторая программа, о которой командир двадцать шесть докладывал фон Кругу. Цель ее профессор не объяснил даже Пенну, но для стрелков она представляла особый интерес: состязание в меткости. Надо было попасть особой радиопулей в определенное место головы или тела. Зебры и страусы, антилопы и жирафы, помеченные радиопулей, убегали галопом. Более агрессивные мишени, если они обнаруживали охотника с бесшумным ружьем и нападали на него, получали вдобавок сонную пулю. Такую жертву не трогали: через несколько часов зверь просыпался, вставал на ноги.

Сонные стрелки не интересовались задачами такой необычной охоты. Считали, что у науки свои причуды; они же получают от этих причуд удовольствие, не нарушая – что очень важно – правил закона о браконьерстве: радиопули не убивали животных. А кроме удовольствия, стрелков ожидала специальная награда. Командир всегда знал, кто попадает точно в цель: в радиоящике пеленгатора, который он возит в своей машине, каждая радиопуля попискивает своим сигналом.

… Пени посмотрел на часы и убедился, что ночь подходит к концу. Звезды вскоре погаснут, и огненный шар начнет свое привычное кружение над пустыней. К тому моменту колонна выберется на каменистый кряж. Кряж ведет к реке и зеленым холмам. Дальше – шоссе. На этом шоссе можно развить скорость и через несколько часов доставить груз на аэродром.

С востока, опережая на полчаса солнце, к каравану приближалось странное существо. Если бы Сергей Сыроежкин мог видеть сейчас своего лохматого друга, он ахнул бы от изумления: вытянувшись в воздухе стрелой, Рэсси летел на крыльях. Впрочем, для любого наблюдателя с земли шесть прозрачных плоскостей, похожих на крылья насекомого, были почти неразличимы, как незаметны бывают крылья летящей мухи – одно лишь мелькание в глазах. Крылья вращались сверху вниз мощными взмахами, делая петли в виде восьмерки, лапы были спрятаны, уши крепко прижаты – все подчинено скорости.

Рэсси пространствовал.

Это не значит, что он просто летел на большой скорости, отмеряя километры. Он искал цель, и все его существо, все тончайшие механизмы излучали, исследовали то, что простиралось под ним и вокруг него.

Со своей высоты Рэсси обозревал на десятки километров плоскую равнину, блестевшую в лунном свете, будто алюминиевая сковорода. Как лев, как леопард, как любая кошка, он прекрасно различал в темноте каждый холм, каждый куст и осторожные силуэты хищников между ними. Но лев, разумеется, никогда не сможет подняться в такую вышину и увидеть четкую грань земли и неба – плавно выгнутую линию горизонта; лев никогда не увидит так близко звезды Африки. А для Рэсси, стремившегося вперед с легкостью птицы, были важны луна и звезды: по ним он ориентировался, зная с точностью до минуты, когда солнце сотрет их с небосвода.

Встречный ветер не заглушал для Рэсси звуков обычной жизни. Он слышал хохот гиены, глухое ворчание самого властелина пустыни – льва, топот сорвавшегося с места табуна антилоп. Рэсси узнавал мимоходом многие ночные секреты – для него были понятны даже те звуки, которые не улавливает человеческое ухо.

Но Рэсси не вмешивался в ночной быт хищников. Он слушал: нет ли сигналов особой опасности, предупреждающих о приближении каравана машин?…

Попав в полосу тумана, многокрылый летун узнал по слабым теплым волнам, что он пересек шоссе и следует вдоль берега реки, где в вязком иле попискивают готовые вылупиться из яиц крокодильи младенцы, призывая мать-крокодилиху разрыть лапами свою кладку.

Все обостренные чувства, пробудившиеся в Рэсси, и были тем особым состоянием, которое необходимо ему, чтобы выполнить поручение, и которое названо словом «пространствовать». Это особая работа сложнейших механизмов, из которых состояла новая модель… Пространствовать для Рэсси означало найти цель, решить множество задач, проявить все способности, зашифрованные в кличке одной таинственной буквы “И” – «И так далее»…

Рэсси пространствовал над ночной пустыней и еще издали обнаружил караван вездеходов. Он приблизился на большой высоте, а потом, снизившись, некоторое время парил над машиной командира, подробно изучая противника, заранее составляя и проигрывая, как опытный теоретик, программу действий. Сложив четыре крыла, планирующим полетом на двух раскинутых в стороны плоскостях Рэсси резко направился вниз.

Пенн, отмерявший на карте расстояние до шоссе, услышал пронзительный, резкий, многократно повторенный в ночи звук, от которого он вздрогнул: как будто закричали разом все звери Африки. То, что увидел Пенн сверху, поразило даже его, охотника, родившегося в Африке, командира дюжины отчаянных парней.

Звери словно взбесились. Слоны с боевым трубным воплем молотили хоботом по кабинам. Ревели, сотрясая воздух, львы. Носорог, обратившись в живой таран, одним ударом разнес борт вездехода. И еще Пени заметил в серой мгле совсем непонятное существо: оно скользнуло вниз на длинных, блеснувших в свете фар крыльях и пропало на фоне черной земли. Пенн включил сирену тревоги. Машины остановились. Из фургона высыпали сонные стрелки.

Блеснули вспышки выстрелов. Но пули опоздали.

Львы, страусы, зебры, носороги, жирафы бежали, подгоняемые протяжными, все не стихающими звуками тревоги. Быстрым глазом охотника Пенн успел заметить, что на платформе после первых ударов слонов откинулись борта и гиганты сошли на землю.

– Двое в «лягушку», – командовал Пенн в микрофон. – Остальным охранять машины. Включить все прожектора!

Сам Пенн устремился за беглецами к реке, развив предельную скорость. За ним, легко соскочив с платформы, резво отталкиваясь от каменистой почвы, прыгала машина-лягушка с двумя стрелками.

– Наш друг змея! – хрипло сказал Электроник.

И Сергей растерянно спросил:

– Змея? Какая змея?

– Наш друг змея помогла Рэсси увидеть в тумане шоссе. Его антенны, чувствительные, как особые точки на голове змеи, уловили слабое тепло…

За тысячи километров от африканской пустыни, в школе юных кибернетиков, в обычном кабинете математики, Электроник чутко слушал далекого Рэсси. Для Сергея он повторял все вслух, а для себя писал на доске формулы. Сыроежкин постепенно узнавал, как пространствовал Рэсси над ночной пустыней. Наконец-то он начал понимать, что значит таинственное «И так далее» в имени их лохматого друга!

– Наш друг кошка, – скрипуче произнес Электроник, стуча мелом по доске, и пояснил: – В темноте у Рэсси стопроцентное зрение, как у кошки. А по глазам кошки можно даже определить точное время: в полночь они идеально круглые и горят.

Глаза Рэсси, точнее, его многоглазие особенно удивляло Сережку. Если черепаха глядит как бы сквозь зеленые очки; собака, корова, лошадь не различают никакие цвета; орел, страус, осьминог видят, как человек; стрекоза делит мир на голубой верх и пестрый низ, а пчела ясно различает невидимую часть радуги, то Рэсси смотрел на расстилавшийся перед ним мир так, как ему было удобно. Рэсси мог превратить его в черно-белый и в обычный цветной, мог совмещать желто-зелено-оранжевые краски и различать недоступные человеку тона. Мог, если бы очень захотел, увидеть мир вокруг себя переливающимся тончайшими оттенками, медленно текущим, как цветная река, как бесконечная мелодия красок, таким разноцветно-ярким, что у обычного человека, будь он на его месте, закружилась бы голова. Рэсси мог увидеть все богатства солнечного мира здесь, на Земле, а не на поражающем воображение Юпитере.

Когда Рэсси парил над колонной, следя двумя глазами за вездеходами и третьим, невидимым «глазом рака» – за воздушной машиной командира, Электроник затих, решая вместе с далеким разведчиком сложную задачу. Но вот Рэсси издал пробудивший пленников клич, и Электроник подскочил на месте, а потом произнес:

– Это что-то новое, надо запомнить. На первый взгляд – крик крайней опасности, составленный из сигналов разных животных. Точнее проанализирую позже. – И он улыбнулся.

– Не вовремя улыбаешься! Что там произошло? – Сергей нетерпеливо дергал друга за рукав.

– Животные бегут к реке. Я улыбаюсь необычной информации.

– Хотел бы я видеть это! А где Рэсси? Что случилось с ним?

– Рэсси ведет их за собой.

– А что сейчас? А сонные стрелки? Ну, отвечай же, отвечай!

– Когда однажды сороконожку, – спокойно ответил Электроник, – спросили, как ей удается передвигать все сорок ног, она сразу же разучилась ходить. Не мешай мне, пожалуйста. Я все скажу, что сумею узнать. Связь действует отлично. Спокойствие и анализ… И не отвлекай, пожалуйста, Рэсси лишними словами. Ведь он тебя тоже слышит…

Яркое африканское солнце осветило речные заросли. Птицы, ящерицы, змеи, крокодилы, насекомые, лягушки, черепахи – все разом пробудилось; наступила привычная пора охоты, песен, игр.

И словно невидимая рука отдернула вдруг мелко сплетенный занавес мошкары; смолкли невидимые в тумане птицы. Речные жители притаились и будто исчезли. В клубы тумана, в прохладные воды реки, тяжело стуча ногами, спускалось с откоса грозное стадо. Рядом с зебрами и антилопами прыгали львы, жирафы спешили за страусами, слоны и носороги, с треском ломая тростник, пробирались к противоположному берегу. Там защитная стена кустарника, оплетенные лианами деревья.

Над бегущими, испуская призывные крики, парил крылато-мохнатый разведчик. Странные «рога» на голове, которые видел издали командир Пенн, – вовсе не рога, а выдвижные антенны глаз, как у некоторых мух. Рэсси зорко наблюдает за преследователями: в верхних клетках сетчатки его глаз медленно перемещается воздушная машина, скачущая «лягушка» – в нижних, и Рэсси точно определяет расстояние до зеленых холмов и скорость преследователей. Пленники успеют. Успеют добежать до выстрела.

Пенн понимал, что звери скроются в колючих зарослях. Однако его волновали не «охотничьи трофеи» – он был уверен, что стрелки выследят бывших пленников, – Пенн с холодной яростью следил за многокрылым летуном, который увел его добычу. Кто это был, Пенн не знал, но интуиция подсказывала охотнику, что перед ним сейчас опасный противник.

А тот словно дразнил стрелка: завис на серебристых крыльях над бамбуком, будто знал, что человек приземлит свой аэромобиль.

Машина командира в зарослях была бесполезна. Пенн, выбравшись из кабины, подождал, пока по склону холма взберется «лягушка». В подоспевшей «лягушке» были один из стрелков и оруженосец командира – Зузу, державший наготове два электронных ружья.

– Со мной поедет Зузу, – сказал Пенн стрелку. – Извини, парень, хочу настигнуть вон ту штуковину.

В колючих зарослях машина – лягушка” незаменима, хотя, разумеется, не столь комфортабельна, как аэромобиль. Пенн-долговяз, надев на голову шлем, втиснулся на водительское место, так что его колени оказались возле подбородка, привычно нащупал подошвой армейского ботинка педали, нажал на кнопки управления. Машина, оттолкнувшись четырьмя лапами, гигантским прыжком взвилась над кустами и с треском приземлилась в сухом бамбуке.

Пожалуй, прыжки в «лягушке» можно сравнить со спуском горнолыжника с опасного склона: коварные бугры и ямы способны внезапно подбросить в воздух, свалить в сторону, разбить о вырастающее на пути дерево. Здесь все внимание – трассе, мгновенному выбору площадки до следующего прыжка, ну и, разумеется, цели погони. Водитель «лягушки» должен быть опытным, хладнокровным преследователем.

Рэсси на своих крыльях тоже лавировал. Двигаясь рывками, он облетал деревья, скользил между кустов.

А главное, что бесило преследователя, – лохматый летун угадывал, куда именно прыгнет «лягушка», и удирал чуть ли не из-под самого носа машины. Пенн вскидывал на ходу ружье, которое протягивал ему оруженосец, но всякий раз опаздывал на какое-то мгновение: Рэсси не давал стрелку прицелиться.

Пот катился из-под шлема, на рубашке выступила соль. Охотник, сжав зубы, посылал машину вперед. Он видел, что многокрылый превосходит любого зверя по быстроте реакции, но не отступал.

Внезапно «лягушка» увязла. Пенн нажимал на кнопки – бесполезно: болото. Он выскочил из машины и, провалившись по колено в жижу, выпалил из обоих стволов в небо, где в последний раз мелькнула тень, – просто так, чтоб разрядить свою ярость. Как это он не заметил и угодил прямо в болото! Охотник махнул оруженосцу: надо возвращаться пешком, вдвоем «лягушку» не вытянуть…

Они пробирались сквозь заросли, искали тропу. Весь мир вокруг охотника и его следопыта был колючим: острые, как рыболовные крючки, согнутые шипы царапали кожу, рвали одежду. А сверху жалило солнце. Пенн был недоволен собой: он стрелял, хотя цель уже исчезла, – что может подумать о нем черный оруженосец?… Но Зузу, казалось, забыл позорное для охотника происшествие: молчаливо скользя среди кустов, он выводил спутника из зарослей.

Иногда они ползли в густом, переплетенном вверху кустарнике, и Пенн видел перед носом лиловые пятки следопыта. Выбравшись на простор, Зузу вытаскивал из рубашки охотника колючки; сам он был без единой царапины.

А где-то в кустах бежал носорог — его, Пенна, рекордный трофей…

Ухо охотника уловило в знойном воздухе медленные звуки барабана: неподалеку, у реки, была деревушка. Пенн выругался про себя: еще не вечер, а уже передают новость. Кто-то стучал по натянутой на огромную чашу коже слона: «Рум-ра-та… ра-ра… дум!» И это значило: «Слушайте все, слушайте! Звери белых охотников разбежались. Каравана больше нет…»

Тяжелый, глухой звук плыл над рекой…

… Несколько дней сонные стрелки выслеживали беглецов. Те, кто уходил к зеленым холмам за рекой, возвращались без добычи. Самые опытные охотники спешили по свежему следу, но не сделали ни одного выстрела: звери словно превратились в привидения. Пенн был уверен, что во всем виновато странное крылатое существо, которое он не догнал. Час за часом под раскаленным солнцем патрулировал командир в своем аэромобиле, но не замечал ни одного подозрительного силуэта. Это было какое-то проклятое место! Как будто подходящее для охоты, с бродившими рядом «живыми целями» и – пустое. Пенн-долговяз уже колебался: может, ехать дальше и начать охоту заново?…

Несколько дней Рэсси пространствовал в тропических зарослях и вел себя как прирожденный африканец. Прыгавшие на ветках обезьяны, пестрые крикливые попугаи, притаившийся в развилке дерева леопард, мирно сопящий на пустынной тропе носорог, которому все уступают дорогу, зная его дурной характер, строгая шеренга слонов, идущих к ночной реке, – ничто не ускользало от острого взгляда Рэсси.

Он слышал звуки африканских джунглей, понятные всем зверям: ведь только безнадежно глухой не уловит крик боли теленка, на которого прыгает большая кошка. А кроме того, каждый зверь, каждая птица говорили друг с другом почти неслышно для соседей: зебра фыркала своему жеребенку беззвучно для рыскавшей рядом гиены, а переговоры шакалов, сопровождавших львиное семейство, были для львов лишь слабым шепотом. Чуткие уши Рэсси невольно подслушивали лесные тайны – любви и рождения, гибели и утоления жажды, гона добычи и свержения сломавшего ногу вожака. Рэсси мог даже вмешаться в чью-то чужую жизнь, подавая особые сигналы для каждого животного. Но он вел себя, как все: звери по природе своей молчаливы и не говорят без причины; даже царь пустыни, чей рык сотрясает землю, подает голос очень редко. Так, внимательно слушая окружающий мир, Рэсси проверял то, что знал раньше: в любом крике зверя, в любой песне птицы есть важная нота, и смысл песенки меняется, если переставить ноты.

Огибая препятствие с ловкостью летучей мыши, Рэсси следил за небом и землей, не теряя из виду преследователей. Как ни были опытны и осторожны охотники, разведчик замечал их первым. То, что человеку могло показаться промелькнувшей смутной тенью, для глаз Рэсси было точной фигурой; он определял расстояние до нее и скорость ее движения. Вот тут Рэсси подавал знак опасности резким голосом. А когда охотник был близко, лохматый страж ощетинивался, принимал угрожающую позу, предупреждая: спасайтесь! Обнаружив стрелка в засаде, он оставлял пахучие метки на тропе, кустах, стволах деревьев, и все шедшие на водопой обходили страшное место или возвращались обратно; сиди стрелок в секрете хоть несколько дней – ни один зверь не переступит опасной черты.

Если бы звери имели обычай выбирать среди своих вожаков наиглавнейшего, которого почитал бы не из одного только страха каждый житель леса, Рэсси несомненно был бы избран «царем зверей». Даже в короткие минуты передышки оберегал он своих подданных, решая сотни задач.

Как всякая машина, Рэсси никогда не думал о себе в превосходной степени и вообще не думал о себе. Разве только в моменты опасности. Да и тогда он представлял себя в третьем лице – как игрока в честном поединке, который непременно должен выиграть. Несмотря на особую чувствительность, не был он электронным поэтом, наподобие тех машин, которые сравнивают шелест травы с тихим дождем, а звон ручья с пением птиц. Но это не значит, что Рэсси был просто механическим набором схем. Его электронное нутро жило своими ритмами, его обостренные чувства – слуха, зрения, погоды, направления, движения, опасности – непрерывно изучали окружающий мир, чтобы угадать, предвидеть действия противника, опередить его. Иначе бы Рэсси просто не был Рэсси!…

Непрерывно посылая информацию Электронику, Рэсси получал от него ответные сигналы. Он не знал, конечно, что происходит в далеком от него городе. Не видел, как Электроник дает листы бумаги, испещренные математическими знаками, учителю; как тот, лукаво улыбаясь, говорит: «Ну что еще преподнесло нам наше таинственное „И так далее“?»

И хмурится, и качает головой, и радуется, читая листы.

А потом Громов на свободной части листа набрасывает уравнение, протягивает Электронику: «Пошли-ка Рэсси эту поправку. Возможно, она ему пригодится…»

Электронный Рэсси, редчайший механизм, – он слишком старательно выполнял поручение. Убедившись, что самые стойкие, самые сильные, заметные всем издали сигналы опасности – пахучие метки, разведчик подобрался на рассвете к каравану и, как маленькая химическая лаборатория, оставил свои знаки на шагающих колесах вездехода. Затем скользнул в открытую дверь фургона, где дремали сонные стрелки, и очень внимательно осмотрел ботинки охотников.

– Смотрите, – изумленно сказал, просыпаясь, один из стрелков, – собака. Ребята, да ведь это терьер!

Вслед за лохматым терьером стрелок выскочил наружу и увидел странное существо, убегающее на длинных ногах с огромной скоростью.

На этот раз радиопуля поразила цель. Любитель собак сообразил, что обычный терьер вряд ли станет улепетывать на страусовых ходулях.

Пенн-долговяз ухмыльнулся от такого везения. Выслушав стрелка, он сразу понял, кого отметила радиопуля. Теперь надо только дождаться солнца, чтоб выследить наверняка и прикончить боевым зарядом проклятое многокрылое существо. Разбойнику не уйти, кем бы он ни был. Радиоящик, стоявший в багажнике машины, издал характерный писк.

Приземлив аэромобиль, Пенн побежал в фургон к стрелкам – поздравить счастливца.

Когда он вернулся к машине, то не поверил своим глазам. Багажник с дорогой аппаратурой был сплющен мощным ударом, будто на него наступил слон.

Пенн растерянно осматривал остатки аппаратов, соображая, что он теперь доложит фон Кругу. Без уникального пеленгатора охота радиопулями не имела никакого смысла: машина фон Круга не получит ни одного сигнала и хозяин очень скоро догадается, что экспедиция провалилась.

Через полчаса колонна пустых вездеходов направилась к шоссе…

– … Ничего не понимаю в этом ящике с хвостом. Модель вышла из подчинения. – Электроник развел руками. – Несколько дней наш Рэсси изучал и синтезировал запахи опасности, раздражения, приманки и забыл главный для путешественника знак – чувство дома. Он даже не слушался моих приказаний. Только теперь Рэсси возвращается.

– Победителя не судят! – авторитетно заявил Сыроежкин. – Вот Колумб. Поехал в Индию, а открыл Америку. Никто ему и слова не сказал. А наш Рэсси открыл Африку! Африку для свободных зверей…

Как обычно, друзья встретились в кабинете математики и обсуждали приключения Рэсси. Электроник аккуратно чертил формулы на доске, стирал их и писал новые.

– Конечно, Рэсси – особая личность и, как предусмотрено основным правилом, имеет свободу действий, – скрипуче продолжал Электроник. – Но я не думал, что он проявит такую самостоятельность… Вероятно, постоянное усложнение системы в результате накопленного опыта рождает новые свойства, которые невозможно предвидеть…

Электроник монотонно бормотал, и лицо его было очень скучное, почти тоскливое. Хотя в этих неинтересных научных словах и угадывалось новое открытие Рэсси, Сыроежкину стало жаль друга. Его Электроник, математическое светило, чего-то не понимает!… Не может этого быть! Он просто устал от напряжения. Его надо развеселить, помочь ему развеяться.

– Ты хочешь сказать, что Рэсси умнее тебя? Че-пуха! – Сыроежкин рассмеялся. – Погоди, вот он вернется, мы ему устроим экзамен и выясним, кто лучший в мире фокусник и математик.

– Не к месту смеешься, – сделал ему замечание Электроник. – Когда система не подчиняется и дает странные результаты, их прежде всего надо понять. Я должен все спокойно проанализировать.

Ого! «Система не подчиняется»! Ставит в тупик самого Электроника… И он в этом признается…

– Молодец, Рэсси! – не выдержал Сергей. – Эх, будь я на его месте…

Да, Рэсси – гениальная личность… Уметь слышать шелест змеи, который не слышит даже лягушонок, понимать песни иволги, подражать трубному крику слона. А летать в темноте, приманивать зверей, узнавать все новости пустыни…

А пространствовать! Видеть, слышать, бегать, планировать, чувствовать, искать, находить – все это сразу – каково, а? Пространствовать в небе, в джунглях, в море, а завтра, возможно, и на Луне, среди звезд!

Да любой человек, решил про себя Сергей, захочет стать такой собакой!

– Кто же из нас не прав? – размышлял Электроник. – Я хозяин Рэсси, значит, мои распоряжения неоспоримы, а он меня просто не слушается. (Нет, не хотел рассудительный Электроник превратиться в гениальную собаку!) А Рэсси, может быть, старается доказать, что выполняет задание хозяина, исходя из обстановки. Но хозяин, к сожалению, этого не понимает…

– С ума сойдешь, какая-то страшная путаница, – взмахнул руками Сыроежкин. – Быстрее решай свою задачу! Делай мировое открытие!

– К счастью, я не впадаю в панику, сталкиваясь с логическими тупиками, – хрипло продолжал Электроник. – Я применяю в таких случаях первую теорему Геделя: не все истины можно доказать. И оставляю пробел в своей памяти.

– А вдруг Рэсси прав? Вдруг он сделал открытие?

– И здесь есть выход. Надо спросить профессора. Учителю я полностью доверяю.

– Мудрая теорема, – согласился Сыроежкин. – Как ты сказал – Геделя?

– Великая теорема о неполноте формальных систем. Повторяю ее суть: не все истины можно доказать. Если бы я не знал ее и не применял на практике, я давно бы перегорел от бессмысленных рассуждений.

– А как же профессор?

– Профессор обычно отвечает: «Благодарю тебя, мой друг. Ты еще раз напомнил мне, что человек изобрел машину, а не наоборот. Придется мне подумать…» А потом он вдруг находит решение. И я заполняю свой пробел.

– Голова! – восхищенно произнес Сыроежкин. – Лучшая в мире голова – профессора Громова. И ты скоро станешь профессором, Электроник. Бедняга ты, бедняга. День и ночь следишь за Рэсси, слушаешь машину фон Круга и считаешь, считаешь, считаешь… Брось все это, Электроша! Давай погоняем мяч или прокатимся на велосипеде… А то в самом деле перегоришь раньше времени…

– Опять ничего не понимаю. – Электроник сказал это так хрипло, что Сыроежкин мигом понял: что-то случилось.

– Ну? – Сергей подошел к другу.

Электроник застыл. Несколько минут стоял он тихо, прислушиваясь к себе и раздумывая. Сергея смутило его молчание: неужели Электроник перегорает на его глазах?

– Что с тобой?

Электроник молчал.

«Куда бежать? – лихорадочно соображал побледневший Сергей. – Ему, кажется, плохо… В аптеку?… Что я, в какую это аптеку? Теоремы в аптеках не продаются… Что делать? Ведь я не знаю Геделя…»

– Не все истины правильны… – горячо сказал Сергей. – Верно, Электроник? Отвечай!

– Отвечаю. Уже несколько часов Рэсси летит над стадом, – прервал молчание Электроник. – Бегут тысячи антилоп. Ряд за рядом. Там есть страусы и даже лев. Лев никак не вырвется из стада. Ревет, кусается, но он в плену… Они поднялись на гору… Впереди обрыв, пропасть!… Рэсси ничего не может сделать. Он пугает, кричит, бежит впереди, увлекает за собой. Стадо не сворачивает… Рэсси не знает, как сбить их с пути. Я тоже ничего не могу придумать. Не могу подсказать… Осталось несколько минут…

– Звонить Громову! – крикнул Сергей.

Громов понял их с первых же слов.

– Сколько до пропасти? – спросил он отрывисто.

– Пятьсот метров, – ответил через несколько секунд Электроник.

– Поздно, – прозвучало в трубке. – Пусть Рэсси внимательно слушает на разных волнах, нет ли радиосигналов от антилоп.

– Есть. Сигналы исходят от животных, которые бегут вперед. Такие же, как от пули, которая застряла в Рэсси… Они уже прыгают! – крикнул Электроник. – Ряд за рядом, все до одного с большой высоты – в пропасть. И разбиваются! Рэсси кружит вверху… Я ничего не понимаю, Гель Иванович.

– Передай Рэсси: немедленно возвращаться!

– Господа, я благодарен вам за то, что вы пришли выслушать меня. Сообщение, которое я хочу сделать, думается, заинтересует правление фирмы «Пеликан».

Доктор фон Круг торжествующе оглядел длинный ореховый стол, за которым сидели правители могущественной фирмы «Пеликан». Фирма, имеющая заводы и лаборатории в десяти странах, выпускала все: электронику для ракет, обшивку для подводных судов, приборы для промышленности, косметику, мясные и рыбные консервы, механических зверей для зоопарков. Сложный прибор и консервную банку венчала знаменитая этикетка: веселый пеликан, ловящий на лету в свой мешок золотую рыбку. Сейчас золотую рыбку для «Пеликана» держал профессор фон Круг. Наступила минута, к которой он готовился всю жизнь. Если правление фирмы доверит ему, он получит неограниченную власть. Сейчас не нужны никакие; формулы. Его аргументы – энергичное изложение идеи, точные слова.

– Выводы, к которым я пришел, изучая живые организмы, в кратком изложении выглядят так: возможно управление всем животным миром планеты. Технически это несложно: миниатюрный радиопередатчик, введенный в болевой нерв организма, не мешающий его нормальной жизнедеятельности, в любой момент может быть включен простым нажатием кнопки. Животное под влиянием боли будет двигаться в заданном направлении. На свой страх и риск я проверил систему управления в разных условиях, дав задание некоторым нашим экспедициям. Система действует безотказно.

Я вижу мир разумного будущего, в океане пасутся стада китов, дельфины направляют косяки рыб, исследуют глубины океана, спасают жертв с тонущего корабля, олени и антилопы сами направляются на тучные пастбища, стаи птиц уничтожают вредных насекомых. Моя фантазия не в состоянии представить всех выгод для человечества.

Я кончил, господа!…

Негромкие аплодисменты свидетельствовали, что докладчик поймал невидимую рыбу удачи.

– В этой трагедии надо разобраться. Кто-то должен ответить за гибель тысяч животных!

Гель Иванович Громов говорил горячо. Отрывистые слова вылетали вслед за маленькими клубами дыма из длинной профессорской трубки, и казалось, каждое слово мягко взрывается в воздухе. Друзья, которых профессор пригласил на чашку чая, видели, что он волнуется. Друзья вспоминали, как когда-то в этом кабинете испытывались кибернетические модели, которые любил собирать хозяин: черепахи, лисицы, электронный мальчик. И Рэсси, который действует где-то за тысячи километров.

– Но что же, в конце концов, ваш Рэсси? – спросил академик Немнонов.

– Произведение искусства! – Глаза Громова радостно сверкнули. – Да, да! Как бывает шахматный этюд или литературное сочинение, так и Рэсси – произведение бионики.

Резкие морщины на лице Немнонова чуть разгладились. Он с удовольствием пил крепкий чай из лаковой, почти невесомой чашки.

– Надеюсь, Гель Иванович, ваш Рэсси не очень самостоятелен?… Как тот красный лис с самыми правдивыми в мире глазами?… – Александр Сергеевич Светловидов, самый молодой из собеседников, улыбнулся.

– Ах, вот вы о чем! – Громов рассмеялся, представив хитрую мордочку своего лиса. – Вы, Николай Николаевич, – обратился он к Немнонову, – вероятно, не слышали про этот случай. – И он рассказал, как рыжий лис долго водил за нос его, не говоря уже о работниках милиции, пока однажды в нем не кончился заряд электроэнергии и беглец не остановился.

– Но Рэсси…

– Рэсси, – живо подхватил профессор, – был изобретен, как вы понимаете, не для борьбы с фон Кругом и его сонными стрелками – совсем для других целей. Я долго занимался изучением нервной системы человека и пришел к выводу, что в информации, которую она передает, есть большие пропуски. Мы часто не видим мир таким, какой он есть, даже таким, каким его видит ребенок. Недаром говорят, что все дети – талантливые художники: они воспринимают все ярко и точно. Словом, у меня появилась потребность взглянуть на мир другими глазами, осмыслить его заново и целиком. И прежде всего – представить, как относятся к природе и человеку звери, птицы, обитатели моря. Здесь, понятно, главное – сохранение животного мира планеты. За образец я и взял способности разных животных, их особую чувствительность, их таланты, а Электроник по схемам построил модель…

– И неплохо справился с задачей, – заключил Светловидов. – В схватке с сонными стрелками Рэсси подтвердил ваши идеи.

– Дело еще в том, что Рэсси обладает свободой действий, которая помогает ему выполнять все задания. Между прочим, его поведение в среде животных любопытно. Каким-то образом ему очень ловко удается воздействовать на них. Правда, антилоп он не сумел спасти.

– Я думаю, – размышлял вслух Светловидов, – что ударом по пеленгатору в машине командира стрелков Рэсси замкнул какие-то контакты. Антилопы, носившие в себе радиопули, получили болевой удар и увлекли за собой стадо. Разумеется, это только предположение, требующее проверки… Сам Рэсси, вероятно, не почувствовал раздражения…

– К счастью или несчастью для себя, Рэсси не имеет нервов, – подтвердил профессор. – Пуля сидит в его толстой шкуре… Однако если Александр Сергеевич прав, то это опасная своими последствиями история.

Хозяин разлил гостям чай.

– Просто не верится! – прервал молчание старый академик. – Какая-то дикость в наши дни – сонные стрелки, радиопули, наконец, доктор Круг. Мы строим машины вероятного будущего, а сталкиваемся подчас с невероятным, отсталым миром!

– Такие, как фон Круг, – спокойно и строго произнес Громов, – уничтожили очень многое на Земле: саванну и прерии, гепардов и ленивцев, цветы и травы. Уничтожили, так и не поняв всей ценности для людей этого наследия природы. А теперь замахиваются на все остальное.

– «Свободное экспериментаторство», которым так гордится фон Круг и его компаньоны, и подлинное будущее человечества несовместимы. Фон Круг – человек из прошлого, он разрушитель.

– Я благодарен вам, Николай Николаевич, за то, что вы подтвердили мои мысли. В последнее время я раздумывал: что ждет людей, если они постепенно уничтожат природу? Без лесов, трав, животных – без привычного за миллионы лет мира – человек просто переродится…

– Не будем ждать, когда сфинкс засмеется, – шутливо заключил Немнонов, и его собеседники вспомнили выразительную древнюю надпись на базальтовой стене: «Когда человек узнает, что движет звездами, сфинкс засмеется и жизнь на Земле иссякнет».

Где-то в черноте космоса, над этим домом, над городом, над Землей кружили межпланетные станции, мчались ракеты и спутники, но человек еще не знал, что движет разбегающимися во все стороны галактиками… Сфинкс — вечная собака фараонов – молчал…

– Вы предупредили Совет охраны животных? – спросил академик.

– Не только предупредил, – отозвался Гель Иванович, – но и получил задание. Завтра улетаю с Электроником в Индию.

– С Электроником? – Светловидов от неожиданности привстал со стула.

– С вашего разрешения, – иронически поклонился Громов и от души рассмеялся, увидев недоумение на лице коллеги. – В этой истории все непостижимым образом переплелось: дети, звери, сфинксы, тропики и еще один старый рассеянный профессор. Авторитетно могу вам заявить, что еще не научился вещать формулами, как Электроник. Моим Рэсси удивительно управляет именно Электроник. И еще его давний приятель Сыроежкин.

– Тот самый, – вмешался академик, – что выдавал себя за Электроника?

– Совершенно верно, только все было наоборот… Кроме того, я уже рассказывал, как Электроник держит связь с машиной фон Круга и получает все отчеты сонных стрелков. Как видите, я буквально ни на один день не могу расстаться с Электроником.

– Кое-что начинаю понимать в этой истории, – кивнул Немнонов. – Ну, а вы-то, дорогой Гель Иванович, ни с того ни с сего и вдруг – в Индию?

– Завидуете путешественнику, да? – хитро спросил Громов. – А я рад: проблемы, волновавшие меня в молодости, не утратили всей остроты и поныне. Раз уж есть на свете Рэсси, надо посмотреть его в действии!… А если говорить серьезно, то именно в Индии наиболее активны сонные стрелки. Международный Совет разделяет мои опасения: посланы экспедиции в места промысла стрелков, усилена охрана заповедников. И самое главное – должна быть кем-то создана теория, которая не только покажет всю лживость доводов фон Круга, но положительно решит проблему? Что вы на это скажете, Николай Николаевич?

– С удовольствием наблюдаю вашу юношескую задорность и потому не сомневаюсь в успехе. – Академик Немнонов встал. – А пока вы не улетели, нам надо решить очередное уравнение Громова-Немнонова.

И они стали ходить по комнате, говоря друг с другом на точном языке математики. В разговоре среди прочих строгих законов мелькало и уравнение Громова-Немнонова; оно произносилось обычным тоном, как самые простые слова, – ведь им давно уже пользовались ученые разных стран. Сейчас коллеги разрабатывали новую теорию. Если ее удастся доказать, мир еще больше откроется человеку.

– На чем мы остановились в прошлый раз?

С этими словами в восьмой “Б” вошел математик Таратар, и класс отозвался дружным смехом: «последний раз» был весной.

– От имени учителей и редколлегии стенной газеты «Программист-оптимист» поздравляю с началом новой жизни! – продолжал шутливо-серьезно старый друг программистов Таратар Таратарыч, и распущенная щеточка его усов подчеркивала торжественность момента. – По вашим лицам я вижу, что вы решили завоевать мир формулами и уравнениями. Похвальное намерение!

Новая жизнь, а для Сыроежкина – конец приключениям. Каникулы окончились, начинались трудные времена, а все были почему-то радостно возбуждены. Все, кроме Сыроежкина. Даже вынырнувший из толпы обугленный до черноты Макар Гусев, который насмешливо приветствовал Сережку: «Это кто – Сыр Сырыч Сыроежкин или Электрон Электроныч Электроник?» – получил от него только дружеский хлопок по спине.

– Все на месте. Не вижу одного Электроника, – сказал Таратар, оглядывая класс. – Если мне не изменяет память, на последнем уроке именно Электроник был назначен моим помощником – за выдающиеся успехи в математике.

– Он в Индии, – буркнул Сыроежкин, вызвав неудержимое веселье товарищей.

Усмехнулся и Таратар, дернув густыми усами, подумал: «Сколько в ребятах веселой энергии!»

– Чего тут смешного? – нахмурился Сыроежкин. – Я ведь русским языком сказал: он в Индии, выполняет важное задание. – И махнул рукой: разве все объяснишь!

– Хорошо. – Таратар привычным жестом успокоил класс. – Пока не вернется мой знаменитый ассистент, на эту неделю помощником назначается… – Он обвел взглядом загорелые лица. – Будет назначен тот, кто отличится сегодня!

И словно пробили невидимые склянки. Плавание в неведомое началось.

– Мы познакомимся с новейшей математикой и ее важнейшим разделом – теорией управляющих машин. Это могущественная теория, так как с ее идеями можно смело браться за изучение мозга, давать задания машинам, самим строить электронно-биологические системы…

“Рэсси! – подумал после этих слов учителя Сережа. -

Где он сейчас, крылато-хвостатая система? Летит в далекую Индию? Или атакует новый отряд сонных стрелков? Теперь ничего не узнаешь про Рэсси – как там его успехи, пока не вернется Электроник”.

– Итак, о формулах, – продолжал математик. – Лучше всего, на мой взгляд, о них сказал знаменитый Генрих Герц. Когда он узнал, что свет – лишь частный случай электромагнитных волн, открытых математиком Максвеллом, то заметил: «Нельзя избавиться от ощущения, что эти математические формулы имеют независимое существование и собственный разум, что они мудрее, чем мы; мудрее даже, чем их первооткрыватели; что мы получаем из них больше, чем в них было первоначально заложено…»

Сыроежкин поднял руку.

– Пожалуйста, Сыроежкин.

– Герц сказал правильно, но он был знаком только с первой частью работы современного программиста, – решительно заявил Сергей.

Гул удивления пролетел над партами. Сыроежкин поправляет Герца!

– Если на основе формул построить электронную модель, – спокойно пояснил Сергей, – она может дать неожиданные результаты.

– Ты что, агитируешь за монтажников? – ехидно бросил Вовка Корольков.

Класс насторожился: вечный спор между программистами и монтажниками, возникший вместе с рождением школы юных кибернетиков, спор о том, кто важнее для науки – теоретики или практики, учителя или конструкторы вычислительных машин, продолжался.

Сергей обернулся к соседу по парте.

– Сто лет назад, – спокойно ответил он Профессору, – сразу же после спуска на воду утонул вместе с экипажем английский броненосец «Кептен». Утонул только потому, что лорды адмиралтейства осмеяли опыты с моделью броненосца. Модель-игрушка переворачивалась даже при слабых волнах. А потом пошел ко дну и сам броненосец. И ты знаешь, Профессор, какая мемориальная доска висит в Лондоне?

Профессор, не ожидавший такого вопроса, молчал. Вокруг него была такая пустая тишина, точно он внезапно очутился на необитаемом острове.

И громом прозвучал голос учителя математики, цитировавшего первый исторический параграф устава современного кибернетика:

– «Вечное порицание невежественному упрямству лордов адмиралтейства!»

От грохота задребезжали стекла. Казалось, вместе с классом хохочут над своей глупостью сами невидимые лорды адмиралтейства. Вечный вопрос на сегодня был решен. Сыроежкин сел с видом победителя.

– Ну зачем ты так? – проговорил, хихикая, Вовка Корольков. – Шепнул бы мне на ухо…

– Читать надо, Профессор, – строго сказал Сережка. – И не одни только логарифмические таблицы…

Таратар, подождав, пока класс успокоится, вновь обратился к победителю:

– Но ты не закончил, Сережа. Идея твоя интересная. А доказательства?

И Сыроежкин, став у доски, начал рассказывать о сложной биоэлектронной системе – то, что он знал о Рэсси. И хотя он ни разу не назвал его имени, ребята почувствовали, что речь идет о какой-то необычной личности: вот она, набросанная в уравнениях, обретает плоть в электронных схемах, учится распознавать образы, обнаруживать цель, формирует свои понятия о внешнем мире, тренируется в математических играх, изучая полет, движение в воде, погоню, пожар, ранение, аварийное состояние, даже землетрясение, – и все запоминает. Каждый, кто слушал Сергея, как он рассказывает о следах памяти, представил снежный рисунок на стекле, или серебристую паутину, натянутую между деревьев, или звездную нитку Млечного Пути – словом, какой-то сложный, мгновенно сверкающий узор, – так запоминает важные события память машины и человека. Хитросплетенные узоры остались после обучения в схемах Рэсси, сложной модели, которая должна принести миру новые важные открытия.

– Кто это? – спросил тонкий голос, когда Сережка умолк.

– Рэсси, – кратко ответил Сыроежкин и испуганно пощупал карман. К счастью, транзистор был в другой рубашке, и Рэсси не слышал лекции. – Я покажу его, когда вернется Электроник.

Все сразу поверили, что есть на свете Рэсси. А Макар Гусев, махая над головой кулаками-гирями, закричал:

– Это не Сыроежкин! Я сразу догадался… Это Электроник. Он слишком умный!

Сыроежкин молча погрозил Макару, и тот с уважением вспомнил, что у Электроника железный кулак.

– По данному мною обещанию, – сказал Таратар, – я должен назначить ассистентом Сергея Сыроежкина. Но я не могу этого сделать. Сергей уезжает по заданию научного института.

– Что?! – Сергей не верил своим ушам.

– Ты еще не знаешь, – мягко сказал Таратар. – Сейчас будет звонок. Иди к директору, он тебе объяснит.

Сыроежкин покраснел и, забыв портфель, выскочил из класса.

Последнее сообщение потрясло класс. Индия, Рэсси, научное задание – и все это на одном уроке! Шум стоял такой, что никто не слышал звонка.

– От Института бионики! – торжественно выговорил учитель, застегивая портфель. – Вот так, программисты-оптимисты!…

А Гусев приставал к приятелям:

– Потрогай-ка плечо. Еще сегодня утром меня хлопал сам академик Сыроежкин.

На морском берегу в маленькой бухте сидят на плоском камне мальчик и собака. Они отделены от мира подковой зеленых гор, от их ног начинается синее полотно моря. Мальчик и собака смотрят на спокойное зеркало залива.

Они встретились здесь, на берегу. Рэсси, издали приметив знакомую фигуру, спланировал сверху на серебристых крыльях. В первый момент Сережа даже вздрогнул: он не представлял, что летящий Рэсси похож на гигантскую стрекозу. Крылья бесшумно сложились, уползли под густую шерсть, Рэсси вновь стал привычным Рэсси, бросился навстречу хозяину. Они катались по горячему песку, и визг собаки смешался с радостными криками мальчишки. Потом Сергей сел, подобрав под себя ноги, и, все еще изумленно глядя на Рэсси, сказал:

– Это ты, Рэсси? Как я рад… Сядь рядом. Слушай…

Сергей вынул из кармана листок со срочным заданием для друга…

Его, единственного из людей, кого слушался Рэсси, провожали, как важную персону: Таратар и кибернетик Светловидов приехали на аэродром, а мама даже пробралась в самолет и, тревожно оглядываясь, защелкнула на его поясе тяжеленную бляху ремня. Когда самолет взревел, развернулся и в иллюминаторе мелькнули далекие, трепетавшие в воздухе руки провожающих, Сергей наконец-то поверил, что именно он летит выполнять ответственное поручение.

Листок с заданием для Рэсси, который лежал у Сергея в кармане, был сочинен профессором Громовым. Точнее, написан рукой кибернетика Светловидова, а продиктован самим Громовым из далекой Индии. Светловидов, вручая Сергею листок, так и сказал: «Мне звонил Гель Иванович. Случилось непредвиденное: экспедиция морских охотников преследует уникального синего кита. Его имя – Нектон. Найти и выручить синего кита может твой Рэсси. Ты передашь ему содержание этого листа. Ведь Рэсси слушается тебя, не так ли?»

Сыроежкин кивнул. Он почти ничего не понял в профессорских формулах, но после объяснения Светловидова запомнил, как читать с листа каждый знак. Встреча состоится на берегу моря, в бухте Тихой, куда по команде Электроника летит сейчас Рэсси…

В южном аэропорту, где приземлился самолет, радио пригласило пассажира Сыроежкина Сергея в комнату дежурного, и там человек в белой рубашке с закатанными рукавами, научный сотрудник морской станции, крепко пожав руку восьмиклассника, пригласил его в машину. Он отвез Сыроежкина в приморский поселок, поселил в маленьком белом доме, и хозяйка, накормив гостя обедом, показала с обрыва, как пройти по узкой кромке берега в бухту Тихую. Мягкие линии гор, золотой песок, синева моря, сливающаяся с синевой неба, понравились Сыроежкину. В прекрасном настроении спустился он в бухту Тихую, где приземлится Рэсси. Кроме того, в бухте была назначена еще одна встреча.

«Ты должен понять всю сложность поручения, Сергей, – подчеркнул в разговоре Светловидов. – Рэсси, прекрасный разведчик пустыни, станет на этот раз морским жителем…»

«И так далее»?” – спросил, сощурившись, Сергей.

«Ты прав: как сказал Гель Иванович Громов, Рэсси выручит именно его знаменитое „И так далее“. Когда ты прочитаешь ему задание, включатся схемы поведения морских жителей. Но Рэсси, понятно, не сможет плыть один, ему нужен опытный проводник. Институт бионики дал нам в помощь специалиста – молодого, но уже опытного дрессировщика. Его дельфин поможет Рэсси. Запомни это имя: морской смотритель Дон».

Сергей и Рэсси ждали больше часа. В глазах Сыроежкина плыли круги от солнечной ряби. Вот Рэсси насторожился, приподнялся, и Сергей увидел, что из моря выходит светловолосый парень, шлепая по мелководью ластами.

На берегу пловец снял очки и ласты, пустил изо рта струю воды, присел, подпрыгнул несколько раз, хлебнул воздуха и только тогда обратил внимание на Сыроежкина.

– Сергей?

– Да.

– Меня зовут Дон. – Пловец протянул руку. Он был на несколько лет старше Сыроежкина. – А это, насколько я понимаю, Рэсси. – Дон кивнул на лохматого терьера.

Но Рэсси, не заинтересовавшись Доном, подбежал к воде. Из моря вылезала собака.

– А, Малыш, ты догнал меня!

Дон нагнулся, взял собаку и, держа ее за задние лапы, стал трясти, как мешок. С шерсти стекала вода. Дон положил бездыханную собаку на песок.

– Нахлебалась воды? – шепотом спросил Сыроежкин.

– Сейчас отдышится, – небрежно ответил юноша и, увидев широко открытые глаза нового знакомого, усмехнулся: – Ты что, не знаешь, как плавают сегодня на глубине?

Мальчишка покачал головой, пробормотал:

– Как сказал бы наш главный силач Макар Гусев: на

Уроках не проходили.

Он нагнулся над несчастной дворнягой. А та вдруг вскочила и, обдав Сыроежкина мокрым песком, с лаем бросилась на Рэсси. Подбежав к невозмутимому терьеру, дворняга внезапно смолкла, словно почувствовала какой-то подвох. Потом обнюхала незнакомца, завиляла мокрым опущенным хвостом.

– Ну вот, знакомство состоялось. Малыш – славная морская дворняга, ты на нее не обижайся, Рэсси, – улыбнулся смотритель. – Сергей, ты не заметил тут Бочку?

– Не-ет. А что это?

– Не что, а кто. Мой дельфин. Дельфин Белобочка.

– Ах, Белобочка! Мне про него говорили. Но я сразу не понял. Дельфина пока не видел.

– Я его зову Бочка – так проще. Бочка-Белобочка поплывет с Рэсси искать Нектона.

– Знаю. – Сергей с облегчением вздохнул: кажется, он точно выполнял сложное задание.

Все шло так, как объяснил ему Светловидов. Вот Дон, вот Рэсси, скоро прибудет Белобочка. Но как Рэсси поплывет с незнакомым дельфином – этого Сыроежкин не представлял. А ведь именно они – Рэсси и Белобочка – должны спасать Нектона.

– Нектон? – с удовольствием сказал Сергей. – Красивое, мужественное имя.

– Да, – подхватил Дон. – Свободный кит.

Синий кит, морской гигант, одиноко бороздил просторы океана. Кит был известен морякам разных стран, хотя и избегал встреч с кораблями. Потому и имя ему было дано Нектон, что значит по-древнегречески «свободно плавающий» – свободный кит. Мало кто сталкивался с Нектоном в просторе океана: он любил спокойные прохладные глубины. Но те, кто хоть раз видел, как из зеленых пучин, пустив ввысь радужный фонтан, выплывает острая, расщепленная таинственной улыбкой бархатно-черная морда с серпом усов и умными глазами; как мощным рывком, оставляя за собой тонны взбитой пены, выпрыгивает кит в небо и, сверкая на солнце иссиня-темной спиной с белым пятном, летит свободно над волнами, набирая в мешки своих легких порцию воздуха, необходимую для погружения; как потом, перевернувшись, словно ныряльщик с вышки, отвесно входит в воду, медленно и без брызг, исчезает на несколько часов в загадочных глубинах, на прощание шлепнув море лопастью сильного хвоста, отчего еще долго бегут белые барашки волн, – те счастливцы, кто видел Нектона, рассказывали о его силе и редкой красоте, смелости и особом чутье, их скупые слова со временем превращались в легенды.

Подлодки не рисковали спускаться в морскую пучину, где чудовищной тенью скользил свободно Нектон: там крепкую сталь мгновенно разорвет давление воды. Но на судоходной глубине, среди обычных кораблей, шедших своим курсом, одна подлодка специально искала встречи с Нектоном. Подлодка «Тунец», принадлежавшая фирме «Пеликан», изучавшая жизнь дельфинов, получила срочное задание найти и загарпунить сонным снарядом Нектона. Несколько строчек в одной из газет Теймера о том, что новейший зоопарк «Мир животных» готовится принять необычный экспонат – синего кита, известного среди моряков под именем Нектон, – встревожили Международный Совет охраны животных. Совет дал поручение морским станциям, всем экспедициям найти и задержать подлодку. Тогда же профессор Громов предложил в помощь свое новое изобретение.

Так в одной точке планеты, в бухте Тихой, сошлись пути Рэсси, его проводника дельфина Белобочки, дрессировщика дельфина Дона и Сыроежкина. Два хозяина должны были познакомить морских разведчиков, объяснить им сложность задачи.

– Если бы Земля стояла, как думали древние, на трех китах, то одним из них был бы Нектон, – задумчиво сказал Дон, вспоминая то, что он знал о синем ките. – Даже не верится, что в наши дни может быть первобытная охота на такого кита!…

Сергей представил особняк в Теймере, хозяина «Мира животных» и молча кивнул.

– Скажи, – Дон с подозрением взглянул на терьера, – а твой Рэсси угонится за Белобочкой? Я слышал о его талантах и, разумеется, верю каждому слову Александра Сергеевича Светловидова, но ведь Бочка – быстрый пловец.

– У Рэсси скорость меч-рыбы, и сам он обтянут дельфиньей кожей, – с гордостью сообщил Сыроежкин. – Только не видно под шерстью. Это изобретение Громова.

– Отлично сказано! Авторитет Геля Ивановича Громова настолько высок, что я уже начинаю беспокоиться за способности моего Бочки… – Дон засмеялся и тут же нахмурил выгоревшие брови. – Но где же Белобочка? Где этот неуклюжий, болтливый Бочка?

Дон поднес ко рту свисток, который висел на металлической цепочке. Сережа не услышал привычного свиста – вообще никакого звука не издал свисток. Дон вскочил на камень. Мальчик встал рядом с ним, приложил ладонь к глазам. Из-за гигантской глыбы, миллионы лет назад брошенной вулканом в море, блеснув серебром спины, выпрыгнул дельфин и направился к берегу.

Морской смотритель бросился в воду, поплыл навстречу дельфину, крикнув: «Это он!» Собаки, кружившие по песку, остановились, повернули морды к морю…

Дон, встретившись с дельфином, протянул ему руку, а Бочка раскрыл рот, словно смеясь, осторожно сжал руку зубами, потянул человека за собой в море. Но Дон, ловко изогнувшись, обхватил скользкое серебристое тело и даже поставил дельфина на хвост, вызывая на борьбу. В первый момент Бочка как будто растерялся, беспомощно взмахнул плавниками, а потом, изловчившись, ткнул нападавшего мордой в грудь, сшиб ударом хвоста. Падая, Дон ухватился за плавник, и дельфин стрелой утащил его в прохладный простор залива. Чуть позже пловцы вернулись к берегу.

– Каков мой Бочка, а?! – кричал, подплывая, Дон. -

Самолюбив, упрям, зато смел! Видел?

Сергей кивнул. Дон вышел из моря.

– Бочка с радостью исполняет все поручения, но он свободный дельфин, – сказал хозяин. – Он никогда не примирится с неволей – утонет от тоски или разобьет себе голову о камень.

Сергей понимающе улыбнулся: Бочка с первого взгляда показался ему симпатичным.

– Не будем терять время, – предложил Дон. – Надо их познакомить… Но твой Рэсси знает задание?

– Знает, я уже прочитал ему формулы. – Сергей достал из кармана и махнул в воздухе листком, который вручил ему Светловидов. – Мне кажется, он умеет говорить по-дельфиньи…

– Умнейшая у тебя собака. – Дон усмехнулся. – Понимаешь, Серега, мой Бочка по-своему способное существо, но он не понимает формул, как твой Рэсси. Вообще для него человеческая речь звучит слишком медленно. Он свистит гораздо быстрее и, как говорится, без лишних «слов». Стараюсь научиться свистеть, как он. – И Дон щелкнул пальцем по свистку, висевшему на его шее.

– Я читал, что дельфины свистят, – вспомнил Сергей.

– Вот я и свистел Бочке, но ты солжешь, если скажешь, что слышал что-то. Это не для наших ушей – ультразвук. Слышит один Бочка. Может, еще и Рэсси… Но теперь я должен с ним объясниться. Скоро увидимся.

И Дон побежал к морю, где его ждал, беспокойно выпрыгивая из волн, Бочка, одинаково хорошо видевший в воде и в воздухе. Подплыв, Дон лег на спину и взялся рукой за дружески предложенный плавник. Он вернулся очень скоро, присел на камень.

– Теперь дело за Рэсси.

– Что ты ему сказал? – нетерпеливо спросил Сыроежкин.

– Все в порядке. Мы договорились.

– Так быстро? О чем?… Пожалуйста, расскажи!

– Я просвистел ему… – медленно начал Дон. – Ты, Сергей, этого не поймешь: надо знать моего Бочку, чтоб угадать все оттенки его интонации. Свист дельфина с трудом укладывается в человеческие слова, и ты, выслушав меня, чего доброго, можешь подумать, что Бочка – свойский парень, чуть ли не твой одноклассник, только в дельфиньей шкуре. Это не так… Я рискну переложить наш свист в обычные слова, но ты помни, что я неопытный переводчик. Вот разговор.

«Бочка, твой брат в опасности», – просвистел я энергично, чтоб он уловил всю важность просьбы.

Он сразу свистнул призыв своему брату и тут же атаковал меня сигналами:

«Я ничего не слышу. Брат не отзывается. Кто в опасности? Что с ним?»

«Он тебя не услышит, – ответил я, – он очень далеко, может, за тысячи миль. Но ему надо срочно помочь».

«Я всегда готов мчаться навстречу опасности, когда приходит беда и надо выручить брата. (Белобочка азартен, как любой дельфин, и, кроме того, очень смел.) Кто он – афалина, гринда или мой соплеменник, белобочка? – страстно откликнулся Бочка. – Отвечай! Только свисти быстрее. Не теряй времени».

«Это кит, – просвистел я так быстро, как только мог. – Синий кит, самый большой и сильный из всех китов. Люди зовут его Нектон. Наверное, ты слышал о нем…»

«А– а, кит… Я видел однажды этого громадного Нектона. Он всегда одинок…»

“Да, он кит, твой брат по крови. Ему надо помочь,

Бочка…”

«Ты опять тратишь драгоценные секунды. Человек, как всегда, очень неповоротлив и многословен. Я знаю, кто такой кит, знаю и Нектона. Что с Нектоном?»

“Его хотят загарпунить. Плывет подводный корабль

«Тунец», ищет Нектона и когда найдет, то всадит в его голову гарпун”.

«Гарпун? Я видел однажды гарпун – это страшно. Но гарпун для громадины кита – все равно что для меня камешек».

«Ты прав. Нектон даже не почувствует удара гарпуна. Но когда тот застрянет в его облепленной ракушками коже. Нектон перестанет быть Нектоном. Он сразу потеряет свободу и послушно поплывет к берегу. Там его поместят в бассейн, и Нектон начнет задыхаться».

«Я плыву. Я предупрежу Нектона».

«Погоди, Белобочка. Ты, как всегда, отважен и нетерпелив. Подумай немного, как ты предупредишь Нектона: это – кит, он не станет слушать дельфина, просто тебя не заметит».

«Я слушаю тебя внимательно, Дон».

«С тобой поплывет морская собака Рэсси. Вон она бегает на берегу вместе с моей дворнягой».

«Эта покрытая шерстью, неуклюжая, медлительная малявка? Да она сразу же пойдет ко дну, и я буду ее спасать».

«Не волнуйся, Рэсси плавает не хуже тебя. Он знает язык китов».

«Тогда немедленно в путь».

«Не торопись, Белобочка. Только что ты назвал Рэсси медлительной малявкой и тут же готов плыть с ним на край света. Познакомься, пожалуйста, с Рэсси, поиграй, посмотри, на что он способен, привыкни хотя бы к нему. Трудный путь могут проделать только товарищи – ты знаешь».

«Где он, этот лохматый Рэсси? Может, он подкинет мне носом мяч? Или пустится со мной наперегонки? Или поймает мне рыбу?»

– Вот приблизительно весь наш разговор, – закончил серьезно Дон. – Он был, конечно, не таким многословным, длился минуту или две. Но я специально рассказал с подробностями, чтоб ты, хозяин Рэсси, знал, с кем ему придется искать Нектона. – И морской смотритель испытующе взглянул на хозяина Рэсси.

Восьмиклассник поскреб пальцами затылок. Вот это задача! А он всего-навсего прочел Рэсси формулы…

– Ко мне, Рэсси, – тихо позвал Сыроежкин, и пес одним прыжком оказался у его ног.

Встав на колени, обняв ладонями голову друга, Сергей стал объяснять, кто такой Белобочка. Он говорил, говорил, но в душе своей не надеялся на силу медлительных человеческих слов. В конце концов достал из кармана листок и еще раз прочитал вслух важные формулы задания.

– Это все, – хрипло сказал Сыроежкин, вставая на затекшие ноги. – Иди познакомься с Белобочкой. Вперед, Рэсси!

Рэсси на глазах изумленного Сыроежкина вдруг начал толстеть, будто надуваемый изнутри воздухом; голова и плечи слились в единый шар; хвост завибрировал, распустился веером, превратившись в руль или движитель. Неуклюже переваливаясь на кривых лапах, Рэсси, похожий на игрушечного кита, пошел к воде и ловко поплыл, рассекая носом волну, оставляя за собой пенистый след, – маленькой черной торпедой ринулся наперерез дельфину. Сыроежкин с облегчением вздохнул.

Дон залез на камень, прищурился, изучая скорость пловца.

Они встретились на середине залива – Белобочка и

Рэсси – и некоторое время плыли рядом. Потом дельфин продемонстрировал свои обычные грандиозные прыжки, и Рэсси, как камешек, отскакивающий рикошетом, подпрыгнул над водой, правда не столь ловко и умело, как соперник. Дельфин, зарыв голову в волны, показав серебристый серп спины, поплыл в открытое море. Рэсси последовал за ним. Пловцы скрылись в волнах.

– Молодец, Рэсси! – крикнул Дон.

– Ай да Бочка! – подхватил Сергей.

Дрессировщики торжественно пожали друг другу руки.

А Малыш с лаем носился по песку, почему-то не решаясь влезть в теплую воду, хотя еще недавно поднялся со дна морского.

Когда пловцы вернулись, каждый из них держал в пасти пойманную рыбину.

Проглотив добычу, Белобочка поддел мордой товарища, подкинул его в воздухе. И Рэсси, бросив свою добычу, которую Белобочка немедленно съел, маленький Рэсси, ловко нырнув, к изумлению дрессировщиков, перевернул толстого жирного Бочку. Дельфин, махнув хвостом, тотчас высунул из воды улыбающуюся морду и довольно фыркнул. Его темные пуговичные глаза, казалось, говорили Сыроежкину: «Я все понимаю и беру назад свой свист о медлительности Рэсси. Но почему этот ловкач, этот артист отказывается от вкусной рыбы, которую поймал?…»

Торжествовал главный закон дельфиньей жизни, который подметил еще древний философ Плутарх: «Дельфины – единственные существа, нашедшие великий философский принцип: дружба не за вознаграждение».

Сережка и Дон были довольны, что их питомцы подружились. Но что ожидало пловцов – акулы, штормы, может быть, даже кругосветное путешествие – разве угадаешь?… Наступила грустная минута прощания.

– Счастливо, Белобочка! – сказал Дон и свистнул в неслышный свисток.

– До свидания, Рэсси! – крикнул Сергей.

Вместе с Доном он взобрался на большой камень и с него наблюдал, как удалялись два пловца. Вот уже искристый след стал расплывчатым, исчез в блеске моря. Море было огромно. Оно сливалось с океаном, и где-то в этом беспредельном просторе плавал Нектон. Его надо было отыскать, как одинокого космонавта в звездной галактике.

Рэсси и Белобочка пространствовали в океане.

Они миновали прибрежные районы, где люди жили в подводных городах и трудились на подводных заводах, добывая золото и нефть, марганец и уголь, пресную воду и уран; электростанции, работавшие на ядерном горючем; подъемные краны, передвигавшие грузы взмахами щупалец; экскаваторы, дробившие и перемалывающие челюстями коралловые рифы, подводные комбайны, расчищавшие джунгли водорослей, – все, что ползало, плавало, трудилось на дне, помогая человеку завоевать Великий океан, еще издали замечал Рэсси. Гонцы обходили стороной подлодки, глубинные дирижабли, танкеры, грузовые баржи – быстроходные, безопасные подводные суда, которым не страшны были волны, ветер, бури. Рэсси мгновенно отличал змеиный силуэт танкера от стремительного катера «летучая рыба». Но среди множества кораблей спутникам не встречалась подлодка «Тунец» с характерным горбом плавника.

Океан для острых глаз Рэсси был большим прозрачным аквариумом; линии жизни и смерти его обитателей проходили где-то совсем рядом, иногда странно переплетаясь. Как в математической игре-погоне, которую Рэсси, обучаясь когда-то, вел с машиной. В этой морской игре, как убедился Рэсси, наблюдая жителей океана, побеждали быстрейшие, хитрейшие, зубатые. Серой безмолвной тенью скользили в сумрачной глубине акулы, обреченные природой на вечное движение – ни единой минуты сна, чтобы не утонуть без спасительного для всех рыб плавательного пузыря; парили похожие на птиц скаты, изящно взмахивая плавниками, зорко выслеживая свою добычу; реактивные кальмары, вытянувшись стрелой, скользили по своим маршрутам хвостом вперед; летучие рыбы разгонялись у самой поверхности и, расправив крылья, маленькими самолетами летели над волнами. Все было в движении, в погоне, в борьбе.

Морские жители не говорят очень громко и без причины, чтобы не привлечь врагов. И все же, несмотря на свист ветра и плеск волн, шум кораблей и подводных городов, рокот быстрых струй и далеких землетрясений, уши Рэсси слышали необычные звуки. Если бы он умел сравнивать с привычными людям понятиями, он бы сказал так: весь океан наполнен гудением, тарахтением, криками, плачем, скрежетом, мурлыканьем, свистом, воем, грохотом, щелканьем, кваканьем, мычаньем, барабанной дробью. Рэсси особенно не интересовался, кто из рыб какие звуки издает, но одна только белуха, по его наблюдениям, умела свистеть, стонать, хрюкать, плакать, как ребенок, звенеть колоколом, пищать, играть на флейте и передразнивать птиц, которых она никогда в своей жизни не видела.

… Вот в зарослях водорослей плавает обломок бревна, но это не бревно, а лежащая на спине морская выдра. На груди у нее заснул детеныш. Выдра медленно опускается в глубину, зорко наблюдая за спящим, а ее сына баюкает волна. Когда он проснется, мать мгновенно подплывет, вылижет его густую шерсть – в награду за первый урок плавания. А потом путешествия в морских глубинах, бесконечные игры и новый урок с приходом сумерек – устройство на ночлег. Выдра, прижав к груди детеныша, тщательно укутывается листьями гигантской водоросли, и волна океана будет качать их в зеленом одеяле до утра.

Но что для Рэсси какая-то случайная выдра! Надо проплыть сотни миль с Белобочкой, вместе хлебнуть немало морской соли, чтобы понять, какое это быстроходное, любопытное, преданное другу существо – вольный морской дельфин. Наши путешественники состязались в скорости, ловили самую крупную рыбу, оскаливались на приближающуюся мрачную акулу и часто свистели друг другу. Одинокий дельфин молчалив, в паре разговорчив, в стае болтает без умолку. Бочка, следуя этому правилу, пересвистывался между делом с приятелем, иногда произносил монотонное, почти человеческое «ха-ха», а когда Рэсси слишком долго плавал на глубине, щелкал челюстями, отыскивая пропавшего, и печально-призывно свистел.

Белобочка знал массу разных историй, как всякий путешествующий дельфин, но одну из них повторял спутнику не раз.

“Я слышал, – свистел Белобочка, разумеется, не словами и не голосом, а особыми, неслышными человеческому уху звуками, – я слышал и верю, что это сущая правда, а не пустой свист. Я слышал, что когда-то стада дельфинов и китов вышли из моря на сушу и стали жить на твердой земле, как жил до сих пор ты, Рэсси, пока не встретился со мной. Это были счастливые времена, потому что на земле нет штормов, в которых гибнут стада дельфинов, – на земле мягкая трава, много плодов, рыба в реках и пахучий, ароматный воздух. Звери не нападали на нас: у дельфинов, ты знаешь, очень много зубов, а киты сами по себе грозные. И мы уже забыли совсем про море и считали, что родились и всегда жили на зеленой земле.

Но однажды на рассвете, когда мы скользили по мокрой траве, пришла злая обезьяна с толстой палкой. Ни один из нас не знал, кто обидел эту обезьяну, во всяком случае – не кит и не дельфин, а обезьяна кинулась на лас, стала бить направо и налево по гладкой коже, а мы уже не могли двигаться так проворно, как злая обезьяна, потому что солнце высушило росу. Дельфинов и китов, Рэсси, нельзя бить, как и детей: у них нежная кожа, они очень обидчивы и запоминают несправедливость на всю жизнь.

Мы вернулись в море…

Мы навсегда вернулись в родную стихию. Но были уже не теми, что раньше. После жизни на суше в нас пробудился страх: страх утонуть, когда волна оглушает тебя, страх захлебнуться в пучине. Мы по-прежнему свободны, но не можем забыть, что жили когда-то на твердой земле… Вот почему, наверное, каждый дельфин, каждый кит, если даже ему грозит опасность, мчится спасать тонущего, едва заслышит призыв о помощи…”

«Просвисти мне этот главный сигнал», – попросил Рэсси, выслушав древнюю историю.

Бочка издал два продолжительных, почти сливающихся друг с другом сигнала.

И Рэсси запомнил их навсегда…

Из зеленых волн навстречу им неожиданно вынырнули, громко свистя, быстрые афалины и, подскочив к Бочке, стали подбрасывать его мордой в воздух, словно он уже тонул. Бочка, перевернувшись в воде, начал пояснять причину своего крика, а потом спросил усердных афалин – ведь все в мире дельфины объясняются на одном языке, – не встречался ли им кит, которого люди называли Нектоном. Афалины, поняв, что Белобочка подшутил над ними, разом прощебетали что-то возмущенным свистом – вроде «как только не совестно» – и, мигом умчавшись, ответили издали: «Нет, не встречали».

Наши разведчики, развлекаясь и разговаривая в пути, ни на минуту не забывали о синем ките, разумеется, они не слышали мрачной фразы фон Круга капитану подлодки «Тунец», которая охотилась за Нектоном: “Попадите ему в болевой нерв, а потом этот неуловимый кит добровольно, своим ходом приплывет в «Мир животных»; они не знали, как профессор Громов кричал в телефон: «Алло, прошу срочно передать мне сведения о чувствительности медузы к бурям!» – наши друзья не имели пока никаких сведений о Нектоне, но помнили, что должны отыскать синего кита. И Белобочка спрашивал всех встречавшихся им дельфинов, а Рэсси по-своему решал сложную задачу. Из наблюдений за дельфинами и из сигнала, который просвистел Бочка, Рэсси сделал вот какой важный вывод: как всякого кита. Нектона можно извлечь из таинственных глубин криком крайней опасности, на который тот откликнется мгновенно…

Оставалось разгадать карту жизни одинокого Нектона. А она, несомненно, была очень запутанной. Ведь если даже оглянуться на их путь в море, он будет выглядеть как странно изогнутая нить – из-за течений, ветра, гроз, встречных кораблей, которые они обходили. Нектон, знавший просторы мирового «подводного космоса» лучше Белобочки, петлял в океанах хитрее и осторожнее – по своим китовым орбитам.

Однажды Рэсси и Белобочка натолкнулись на стадо черных гринд, отбивавшихся от акул. Выстроившись полукругом, прикрыв собой беззащитных детенышей, эти дельфины ударами круглой, как бы надутой головы откидывали нападавших, страшно хлопали челюстями, рвали зубами чертову кожу зазевавшегося хищника.

Акулы не отступали.

С каким-то хриплым лаем, странно отозвавшимся в ушах Рэсси, его спутник бросился на акул; в его пасти зубов было не меньше, чем у пяти гринд. В одно мгновение Рэсси обогнал Белобочку, на которого надвигались горящие глаза и сотни кинжальных зубов, всадил — электрический заряд в чувствительный нос нападавшей акулы.

Вряд ли что поняли в этой короткой схватке храбрые дельфины-гринды и отчаянный Белобочка. Но все они пронзительно засвистели, приветствуя победу Рэсси. После ударов электричеством несколько извивающихся тел медленно опустились в глубину, и акулья стая набросилась на своих оглушенных собратьев. Кровожадность – главный закон морских пиратов…

Гринды, кивая темными головами, пропищали путешественникам, что несколько дней назад видели синего кита. Быть может, в глубинных слоях еще остался пахучий след, если его не размыли течения…

Расставшись с толстыми гриндами, похожими на раздутого Рэсси, наши разведчики опустились на дно. Они плыли в темноте, не обращая внимания на стаи пугливых рыб. Бочка, когда у него кончался запас воздуха, выныривал на поверхность, а Рэсси оставался и петлял в глубине.

Рэсси наткнулся на слабый след кита, когда вернувшийся сверху Белобочка сообщил, что надвигается шторм.

Они бросились по следу, как две гончие, теряя едва различимый даже носом Рэсси китовый запах и неожиданно находя его вновь.

Но как ни был увлечен Белобочка погоней, он не мог бесконечно долго, подобно Рэсси, плыть в глубине: его легкие требовали свежего воздуха. И когда Белобочка в очередной раз всплыл вверх, Рэсси услышал призывный крик. Главный сигнал дельфина, на который спешат его собратья, жалобная мольба о помощи заставила Рэсси забыть о следе Нектона, погнала его со скоростью, на которую он был способен, к тонущему другу.

Он точно рассчитал по сигналу место встречи, с ходу поддел крепким носом неподвижного Бочку, и опять гигантская волна ударила дельфина о скалу, увлекла пловцов за собой…

После проливных муссонных дождей приятно путешествовать в индийских джунглях. Солнце ласковое, нежаркое. Под ногами густая ярко-зеленая трава. Деревья в золотисто-оранжевой листве. А на горизонте сверкают шапками вечных снегов далекие горы.

Главный инспектор заповедника Радж Манас выехал с гостями – профессором Громовым и мальчиком – на рассвете. Индиец, втайне презиравший вездеходы и вертолеты, с легким поклоном предложил для путешествия своего любимого слона Замбу. Инспектор считал: чтобы увидеть и услышать джунгли, лучше всего идти пешком или передвигаться верхом на слоне. Профессор с улыбкой встал на заднюю ногу Замбы, которую слон предупредительно согнул, и, ухватившись за веревку, вскарабкался на широкую спину слона, точнее, на деревянный помост, прикрепленный ремнями. Потом Громов подал руку Электронику, и тот сел рядом с учителем. Инспектор Радж Манас, строгий и аккуратный в своей белой чалме, возглавил экспедицию. Впереди него, обхватив шею слона ногами, сидел старый погонщик с палочкой в руке – махаут.

Замба шел не спеша, срывая и перемалывая ветки, и в животе у него урчало, будто там работал старый мотор. Конец одного бивня у Замбы был обломан. В схватке с диким свирепым махна, бродячим слоном без бивней, но с очень сильным хоботом, Замба чуть испортил красоту своих длинных костяных стрел, зато спас хозяина.

Профессор Громов, оглядываясь по сторонам, не совсем представлял, как они на слоне догонят сонных охотников, но раз инспектор сказал: «Поймаем», ему следовало верить.

– Носорог. – Радж Манас обернулся к гостю и вытянул руку.

Вероятно, впереди была яма с жидкой грязью, в которой блаженствовал носорог: серый панцирь спины, торчащие уши да воинственно изогнутый рог – вот все, что было видно путникам. Услышав топот Замбы, носорог вылез из ямы, а за ним выскочил детеныш. Сквозь грязь было видно, что у младенца розовая кожа.

Нагнув голову, выставив опасный рог, самка бросилась на слона. Она приближалась с пыхтеньем и хрипом; за безрассудно храброй матерью резво скакал младенец. Замба не свернул, он лишь замедлил шаг и поднял хобот. Инспектор не шевельнулся.

Подбежав к спокойному Замбе, самка вскинула голову. Злобные глаза уставились на людей.

– Укусит или не укусит? – пробормотал инспектор. Он знал: индийский носорог редко бодается – чаще всего кусает противника.

Неожиданно сзади раздался какой-то рев. Инспектор обернулся. Кричал мальчик с невозмутимо спокойным лицом.

Носорог круто повернулся и, уступив тропу Замбе, бросился с детенышем наутек, показав короткий толстый хвост, забавно венчавший броню доспехов.

– Ваш Э‑лек-тро-ник, – сказал инспектор профессору, с трудом выговаривая трудное имя, – знает язык носорогов?

– Немного знает, – ответил Гель Иванович. – Учил в школе. – Громов усмехнулся, вспомнив, как он обучал когда-то Электроника разным премудростям.

– Он может быть хорошим махаутом, – сдержанно похвалил Радж Манас. – Замба один только раз удирал от носорога, и сегодня мой гость помог ему.

Они двинулись дальше. Электроник хрипло произнес:

– Тигр.

– Где тигр? – шепотом спросил Громов.

– Я не вижу, – проскрипел Электроник. – Но я слышу крик павлина: мэй-оу!…

– Он прав: близко тигр, – подтвердил инспектор. – Видите?

Замба концом хобота стучал по утоптанной тропе, издавая глухой металлический звук. Он, как и павлин, чуял тигра.

В траве промелькнула красно-черная спина, потом высунулась круглая голова с пушистыми баками. Бледно-голубые глаза равнодушно взглянули на путников. Замба сделал шаг вперед, угрожающе качнул бивнями. Он не боялся большой кошки, только свернул кольцом уязвимый для острых зубов хобот. Несколько минут слон и тигр изучали Друг друга. Но стоило Громову пошевелиться, как кошка, мелькнув полосатой молнией, скрылась за скалой.

– Королевский, – сказал Громов, с любопытством глядя вслед трехметровой кошке. – Не удалась ему охота.

– Спугнули, – подтвердил Манас. – Мы еще встретимся с этим багхом, профессор. – Багхом индиец называл всех тигров своего леса. Он отлично знал каждого в «лицо», характер и повадки, только не давал им имен.

Тигр охотился за детенышем носорога, которого выгнал из теплой ямы Замба. Может быть, в открытом взгляде тигра и был немой упрек слону: зачем ты лишил меня любимого лакомства?… Но тигр, конечно, не знал, что рядом идет еще одна охота, что его самого выслеживают невидимые противники – сонные стрелки!…

Слон быстрым шагом обогнул скалу. Инспектор, дав знак махауту, остановил Замбу, спрыгнул на землю. Под развесистым деревом стояла клетка из прочнейшего бамбука. Поднятые с двух концов решетки словно ожидали какого-то пленника.

– Вам лучше остаться здесь, профессор, – сказал Радж Манас, снимая с плеча ружье. Громов, приказав Электронику ждать, слез со слона и решительным шагом направился за инспектором. Они исчезли в густом кустарнике.

Замба подошел к дереву, стал лакомиться сочными ветвями. Погонщик уселся в тени. Электроник кружил возле клетки.

Тишину оборвал выстрел. Электроник замер. И тут прямо на него выскочил из зарослей тигр – тот самый, с бледно-голубыми глазами, что охотился на детеныша носорога. Грациозными прыжками промчался он на мягких лапах в двух шагах от Электроника. Маленькое красное пятно проступало на полосатой груди.

Электроник вскрикнул протяжно-жалобно: «Вау!… Хуаб… Вау!» Пожалуй, никогда еще в своей странноэлектронной жизни не бегал он так быстро – быстрее любого знаменитого спринтера, потому что тигр, услышав знакомый сигнал испуга на своем языке, мигом повернул и прыгнул вслед. Махаут, бледный от ужаса, прилип спиной к шершавому стволу. Слон, громоподобно затрубив, выставил бивни и попятился: впереди тигра бежал мальчик.

Наверное, тигр настиг бы свою быстроногую добычу только в клетке, куда он влетел вслед за мальчиком. Но Электроник успел выскользнуть в проем, обрушив перед самым носом тигра решетку. Слон, оберегая мальчика, ударом бивней захлопнул вторую решетку.

Раздался оглушительный рев. Тигр в бессильной ярости грыз скользкий бамбук, и в его крике, страшном для людей, только чуткий слух Электроника мог уловить жалобные ноты и отрывисто-сухой кашель. Мальчик был совершенно спокоен, словно, спасаясь, случайно поймал не тигра, а котенка, и бледный погонщик, трясясь всем телом, смотрел на него изумленными глазами.

Над кустами проплыла белая чалма, за ней шляпа. Это бежали Радж Манас и Громов. Чуть позже помощники инспектора, дежурившие в зарослях, вывели здоровенного парня в армейских ботинках – сонного стрелка, который стрелял в тигра.

– Что случилось? – спросил инспектор. Он был очень удивлен, увидев своего багха в клетке.

Гель Иванович разглядывал Электроника, мял в руках шляпу, не зная, куда ее девать. Потом, рассеянно нахлобучив ее на ученика, спросил:

– Ты не пострадал?… Ты так и ловил – в шляпе? Сними, очень жарко…

Профессор протянул шляпу слону, и тот водрузил ее себе на спину.

Немногословного до сих пор махаута будто прорвало. Жестикулируя, подпрыгивая, протягивая к мальчику сухие руки, погонщик долго говорил о том, что случилось всего за несколько секунд.

– Я надеюсь, вам нужен именно этот тигр, – скрипуче сказал Электроник. – Я его заманил после того, как прозвучал выстрел.

– Мы его выпустим. Только прежде вынем из него пулю. – Радж Манас внимательно посмотрел на сонного стрелка, который ничего не понимал во всей этой истории: тигр, только что подбитый радиопулей, очутился в клетке.

– Молодой человек, отойдите, вы мнете своими ботинками прекрасный цветок, – сказал профессор сонному стрелку.

Тот шагнул, пожал плечами: чудак, цветок пожалел.

Инспектор повернулся к помощникам:

– Отвезите багха и этого бравого охотника на станцию. Извлеките пулю. Багха пустите в джунгли, а стрелка задержите. Мы должны узнать, почему он охотился на тигра… И, кроме того, найти его сообщников.

… Несколько дней гостил Сыроежкин в морском поселке, но не в том, что стоит у самого обрыва на берегу, а в подводном, где жил его новый знакомый Дон.

В голубом просторе висят на якорях дома-колокола. В таком доме все как обычно, только чуть прохладнее. Правда, дверь уже не в стене, а в полу, и в эту дыру надо нырнуть в маске, ластах, с прозрачным мешком за плечами. Мешок наполняется водой, расправляется в крылья, и уже паришь невесомый на больших крыльях, вдыхая кислород из этих искусственных жабер, и видишь ровные дорожки из моллюсков, очищающих воду, и густые джунгли водорослей, преграждающих путь ползучему песку. А поднимешь голову – увидишь изогнутый линзой воды круг далекого солнца, и вспомнишь об остальном мире, и тут же о нем забудешь, потому что море есть море. И в глубине его не только поселки, но и подводные города – с улицами, стадионами, зоопарками. Это особый мир: в нем можно плавать, нырять, кувыркаться, дельфинить, кашалотить, акулить, белужить – словом, жить под водой, подражая вольным морским обитателям, совсем как Рэсси.

Сопровождавший Сыроежкина Дон плавал без мешков-крыльев. Перед тем как нырнуть в дверь, Дон проглатывал какую-то магическую пилюлю, которая помогала мышцам долго хранить кислород и поглощала углекислоту. Вдохнув всей грудью, Дон прыгал ласточкой в люк двери, а на глубине, пустив вверх несколько пузырей, набирал в легкие воды. Теперь он был готов плыть, шевеля ластами, куда угодно, как кит или дельфин, а вслед за морским смотрителем, отмахиваясь лапой от любопытных рыб, по-собачьи перебирая лапами, следовал Малыш.

– Что ты хочешь? – спросил Дон, и Сергей услышал его голос в кнопке микрофона, вставленной в ухо. – Искать подводные клады? Гоняться за рыбами? Поймать акулу?

У Сыроежкина захватило дух, он глухо произнес в своей маске:

– Акулу…

– Вперед! – скомандовал Дон. – Тут недалеко я поставил капкан и давно не проверял.

Дон направился к подводной скале, где был установлен капкан. Еще издали он увидел: есть добыча! Охотник изо всех сил заработал ластами.

Сыроежкин с осторожностью приблизился. Он разглядел под металлической сеткой гладкую серую голову и горящий мстительным огнем глаз. Капкан представлял собой петлю с проволочным сачком, в котором лежала приманка. Сунув голову в сачок, хищница затянула петлю. Акула почти смирилась с неволей, но, заметив пловцов, заработала яростно хвостом.

Дон приблизился к акуле.

– Смотри, Серега! – крикнул он и, изловчившись, прыгнул на пленницу, схватил ее за спинной плавник.

Как дикая лошадь, оседланная акула повернулась на одном месте, а затем понеслась по кругу, удерживаемая крепким поводком. Сергей в страхе отпрянул, увидев надвигавшуюся на него морду в проволочной сетке. А всадник, обхватив ногами шершавые бока, держась за плавник, со смехом проделывал головокружительные петли. Акула вертелась в воде, била хвостом, бросалась вверх и вниз – всадник не падал. Наконец он нагнулся, протянул руку, беззвучно щелкнул замком, соскочил с рыбины. Акула скрылась. Живучесть ее казалась неправдоподобной.

– «Лучшая акула – мертвая акула» – так говорят моряки. А моя добыча в наморднике никому теперь не страшна, – проговорил смельчак. – Поплыли, Серега, дальше.

Они остановились у огромной, в рост мальчика, странно скрученной раковины, которую Дон нашел в одной из экспедиций. Отличный дом, надежная палатка для одинокого путешественника! Дон достал из раковины длинный треугольный зуб.

– Это мое главное открытие, – гордо сказал он. – Зуб доисторической акулы! Кархародон – ее имя. Я готовлюсь к охоте на кархародона…

– На доисторическую? – прохрипел под маской Сыроежкин. Он начал привыкать к разным морским чудесам, но сейчас ничего не понимал.

– Смотри внимательно: зуб – не окаменевший. Я его откопал в иле, вернее, откопал экскаватор, а я поднял. Вот тебе и доисторическая! В океане есть глубины, куда никто не заглядывал. Кто же в них скрывается? Вдруг кархародон?

– Он, наверное, огромный, – пробормотал Сережка.

– По моим вычислениям, при таких зубах размер кархародона метров двадцать пять, не меньше. Пасть во какая – пещера на шесть человек. А хвост! Ты представляешь, какого эта акула даст шлепка, если ее оседлать?!

Тут Сергей захохотал и вдруг вспомнил Рэсси. А если ему встретится кархародон? Пусть даже не такой огромный – все равно страшно…

Если бы Рэсси плыл по вечернему океану, он бы услышал «голос моря» – особые звуки, которые ветер высекает из волн, – и узнал бы про надвигающийся шторм: откуда он идет, какой силы и как скоро настигнет их. Но Рэсси уже несколько часов следовал в глубине за синим китом, и когда волна оглушила его спутника и он вынырнул спасать Белобочку, пловцы оказались в самом центре свирепого шторма, который моряки называют просто и страшно: «глаз бури». Волны, взлетавшие на высоту семиэтажного дома, образовали гигантскую воронку. «Глаз бури» в изломах молний, казалось, с любопытством смотрит сверху в эту воронку: что же там, на самом дне?

Пловцов захватил водоворот воронки. Рэсси обнял лапами беспомощного, слабо попискивающего дельфина и напряг все свои электронные силы, чтобы быстрое течение не унесло Бочку. Он включил внутри себя механизм аварийного управления – сотни резервных электронных схем стали определять верх и низ, скорость вращения, глубину и границы шторма, чтобы в нужный момент воспользоваться реактивным двигателем. Белобочка вдруг шевельнул хвостом и вдохнул дыхалом порцию воздуха, но Рэсси не отпустил товарища: водоворот с силой увлек их вниз. С нарастающей скоростью приближалось дно океана.

В эти критические секунды Рэсси включил двигатель на полную мощность, и тот вытолкнул пловцов из круговерти.

Потом Рэсси вернул Белобочке свободу, в чернильной мгле стал выводить товарища из зоны бури. Все, кто мог спрятаться, почуяв шторм, – медузы, рыбы, водяные змеи, скаты – опустились в спасительные глубины, притихли. Лишь туманными дисками медленно проплывали какие-то светящиеся безмолвные существа, разглядывая пришельцев сверху. След Нектона был потерян, размыт бурными подводными течениями. Нечего было пытаться искать в этих водах слабый китовый запах.

Они плыли всю ночь, а утром увидели безмятежно спокойное, пустынное до горизонта полотно океана…

Рэсси давно уже пришел к выводу, что «карта жизни» Нектона, его путь в морях и океанах был очень сложным: ведь он угадал близкий шторм и ушел от него. Как всякий кит, Нектон опасался, наверное, берегов, узких проливов, подводных городов. Но, в отличие от своих собратьев, синий кит не возвращался зимой и летом в привычные места. У Нектона не было любимых морей; он, презирающий китовые правила свободный кит, жил во всех океанах; Земля, которую он окольцевал орбитами своих путешествий, представлялась ему, вероятно, гигантской чашей соленой воды с враждебными островами суши. Все же неуловимого пловца можно было догнать, найдя слабый запах следа.

Как-то на рассвете Белобочка и Рэсси услышали призывный крик тонущего кита и бросились на помощь. То, что они увидели, заставило их остановиться и сделать осторожный круг: в легкой пелене тумана глаза Рэсси и дыхало дельфина нащупали стальной корпус всплывшей подводной лодки. Характерно вытянутый горбатый корпус с острым ножом плавника и распущенным хвостом рулей выдавал тип подлодки -«Тунец». Противник, охотящийся на синего кита, по странному совпадению или по природной хитрости людей, придумавших рыбьи подлодки и сложные электронные машины, применил тот же прием, что предвидел и Рэсси: вызывал сиреной Нектона из его глубин.

То, что произошло в следующие несколько минут, обсуждалось потом учеными и породило среди моряков новые легенды об особой чуткости и смелости синего кита.

Из тумана послышался шум быстро плывущего тела и короткое сильное сопение: «У‑уф, ш‑ши… у‑ф, ш‑ши…» Рэсси и Белобочка увидели синюю с белым пятном спину. Легендарный Нектон огромной ракетой несся к подлодке «Тунец», посылавшей сигналы бедствия на языке китов.

Вот сильно расщепленный рот с крутым сводом верхней челюсти и прямой линией нижней – казалось, что Нектон чему-то улыбался. Маленькие глаза кита не различали тонущего, но чуткий слух вел Нектона кратчайшим путем на призыв. Как вдруг синий кит резко повернул, услышав еще более отчаянный крик – зов о помощи.

Прямодушный, безрассудно храбрый Нектон не знал, что крик невидимого в тумане Рэсси спас ему жизнь. В тот момент, когда Нектон разворачивался, подлодка «Тунец» выплюнула вместе с пламенем блестящий предмет. Гарпун попал в голову кита, но капитан, глядя на экран, чертыхался: из-за внезапного разворота Нектона стрелок промахнулся – гарпун не попал в болевой нерв.

Синий кит почти не обратил внимания на легкий удар по голове. Но вскоре ему стало ясно, что железная рыбина, подманивая его сигналами бедствия, вовсе не тонула, а, наоборот, нападала, и кит, разъярившись, решил атаковать это лживое многоглазое существо с плавниками глупого тунца. Сигнал крайней опасности заставил кита подпрыгнуть над водой и отвесно, почти вертикально, уйти вниз. Одни из немногих в океане, Рэсси и Белобочка наблюдали, как сверкнула широченная фарфорово-голубая грудь Нектона, прорезанная глубокими темными бороздами складок. Мелькнул над водой хвост. Второй выстрел «Тунца» не состоялся.

Нырнув, синий кит изменил направление, гладким срезом головы поддел снизу коварную подлодку. Судно, погружавшееся, чтобы преследовать кита, было отброшено мощным ударом и стало срочно всплывать…

Рэсси и Белобочка долго еще сопровождали в глубинах Нектона. Подводный терьер, плывя рядом с синим китом, объяснял Нектону, что произошло. Выслушав маленького Рэсси, Нектон распахнул пасть и, показав все пластины своих усов, проревел. Рев этот был так ужасен, что во все стороны брызнули стаи рыб. Но те, кто был на дне, в теплых и прохладных течениях, в игривых океанских волнах, прислушивались к крику самого большого на Земле животного. И если перевести быстрые китовые звуки в человеческую речь, то получатся примерно такие фразы, обращенные одиноким гигантом к своим соплеменникам:

«Опасность! Когда встретите многоглазого тунца, знайте, что этот медлительный на вид тунец, едва заметив вас, выплюнет острый гарпун. Тот самый, что рвет тело наших братьев и сестер и делает их мертвыми, если даже они не захлебнутся. И никто уже не придет на помощь несчастным. Напрасно будет тыкаться китенок в живот матери: он, глупый, не понимает, что она уже не накормит его. Спасайте китят, спасайтесь сами от лодки-тунца…»

Синий кит плыл из моря в море, изредка ревел, пугая акул, оповещая китов. Он знал, что, как и прежде, услышав крик о помощи, будет спешить, презирая опасность, на выручку к своему брату по крови.

Два диспетчера – Океана и Космоса – как обычно, делились новостями:

– Алло, Астронавт, у нас происшествие: пока мы с тобой дремали в глубинах, здесь, в океане, над моей головой какие-то злоумышленники чуть было не загарпунили Нектона. Ты слышишь меня, Аст? Прием.

– Понял тебя. Командор. Одного не понял: новость приятная или печальная? Кто такой Нектон? Прием.

– Да ты в самом деле спишь в своей пустоте, Аст.

Спишь с открытыми глазами! Ты, который помнишь каждый кратер на Луне, должен знать Нектона: тот самый синий кит… Может, у тебя провальный сон, Аст? Это самая страшная глубинная болезнь, когда все в мире кажется одинаково серого цвета, как твоя близкая Луна. Прием.

– Ты прав, Командор, меня тошнит от такого однообразия: Луна быстро надоедает. Я вспомнил Нектона! Наш брат, кит-глубинник! Что с ним, Командор? У кого это поднялась рука палить в своего парня? Прием.

– Точно не знаю, какая-то подлодка. С Нектоном в порядке. Правда, в его шкуре засела радиопуля. Прием.

– На твоем месте. Командор, я разыскал бы подлую подлодку, посмотрел бы в глаза этим лихачам. Но зачем им метить кита, Командор? Не метеор, не какойнибудь отработанный спутник на трассе – совсем не мешает кораблям. Живой кит! Прием.

– Я еще не разобрался, Аст. Самое интересное: знаешь, кто спас Нектона? Электронный пес, который умеет плавать не хуже рыбы, и еще дельфин… Дельфин – обыкновенный, а пес – Рэсси или что-то в этом роде – загадочная личность. Какова история, Аст, а? Прием.

– У вас на дне одни фантазии. В дельфина я верю. Но пес-дельфин, пес-рыба – какая-то чушь. Или ты не расслышал, Командор, или у тебя слуховые галлюцинации от тишины. Прием.

– Клянусь свободным Нектоном, Астронавт! Все до единого слова – правда. Не могу доказать, но пес существует. Я в него верю. Расспрошу наземных диспетчеров, потом все тебе передам. Прием.

– Даже если ты математически докажешь, что твой электронный пес – гений, считай, что для меня он не существует. Когда на мои планеты начнут ввозить земных зверей, я первый предложу закон: механических не надо! В космосе слишком много всякой электронной всячины, а живого – почти ничего… Прием.

Профессор Громов и Радж Манас совершали последнюю прогулку по заповеднику. После захвата сонного стрелка, ранившего тигра, были пойманы и его сообщники. Профессор располагал доказательствами: теперь не только Совет охраны животных, но и весь научный мир убедятся, что фон Круг и фирма «Пеликан» замахнулись на самое ценное для человечества – Природу.

Утром Громов улетал домой. А пока он вел неторопливую беседу с инспектором, сидя на спине слона Замбы, наблюдал зверей и птиц, любовался красками индийской осени. Инспектор рассказал, как однажды Замба встретил свирепого носорога и он, Радж, упал со слона, скатился в траву и лежал смирно, потому что носорог не нападает на неподвижную жертву; зверь тяжело дышал над ним, но человек не шелохнулся, пока умный слон не прогнал носорога.

– Я слышал, профессор, что ваша новая модель знает привычки и законы многих животных не хуже иного зоолога, – сказал Радж Манас.

– Честно говоря, – признался Громов, – Рэсси меня удивляет. Ничего, разумеется, сверхъестественного в нем нет – всякая машина лишь подтверждает или отрицает какую-то идею. Но Рэсси попал в необычные условия. Преследуя сонных стрелков, он накопил богатый опыт. И, пожалуй, слишком быстро проверил те мысли, которые я продумывал много лет. Необходимо еще раз оценить его результаты. Чересчур ответственна та теория, которую я хочу предложить вниманию ученых.

Радж Манас не расспрашивал профессора. Того, что он услышал, было достаточно: вскоре появится работа, которую ожидает научный мир.

– Смотрите! – Инспектор указывал на поляну. Там, сцепив рога, наступали друг на друга два оленя. – Совсем как мальчишки, – с удовольствием произнес Радж Манас. – Это зомбары, мои любимцы.

– Ваши зомбары еще раз доказывают, что для измерения сил не обязательна стычка. – Гель Иванович мягко улыбнулся. – Вспоминаю себя школьником. Бывало, уже в споре чувствуешь: противник сильнее тебя, но приятели подзадоривают, подталкивают в спину, и ты лезешь в драку… А зачем? Расквашенный нос никого не украшает. И как мы были поражены, когда учитель объяснил основные правила борьбы стадных животных: смелому достаточно принять угрожающую позу, и слабый удирает…

Зомбары, потоптавшись на месте, расцепили развесистые рога и как ни в чем не бывало стали щипать траву. Боролись они не всерьез, но зато установили, кто старше рангом.

– Я наблюдал множество схваток в джунглях и видел, что все дуэли у животных – лишь состязание в силе и ловкости, – подтвердил инспектор.

В лесу слышались отрывистый лай и особое завывание – улюлюканье, которое лучше всяких слов говорило: красные волки преследуют в чаще оленя.

Эти волки, дикие собаки Индии, гнали жертву по кругу, на смену уставшим загонщикам выскакивали все новые – участь оленя была решена. Но люди не вмешивались в эту охоту. Природа сама выбраковывала больных и слабых, право сильного было неоспоримо. Радж Манас пояснил гостю, что олени, спасаясь от диких собак, бегут обычно на богатые пастбища и там чувствуют себя привольно. Он, инспектор, много раз подсчитывал соотношение красных волков и оленей, леопардов и коз в своем заповеднике. Они необходимы друг другу, хотя одни из них – хищники, а другие – жертвы. Но хищник никогда не убивает зря жертву; можно наблюдать, как стадо оленей мирно пасется на виду у волков и не бывает встревожено до тех пор, пока волки не начинают свою охоту. Когда же волки исчезают на время из этих лесов, появляются больные олени, распространяются эпидемии. Природа чутко сохраняет равновесие всего живого.

– Если бы вашу лекцию послушал один мой ученый противник!… – невесело улыбнулся Гель Иванович. – Впрочем, что ему лекция. Он весьма сознательно портит природу.

– Природа – зеленый дом, в котором мы родились и выросли. Только безумцы способны уничтожать свой дом.

– В каждой школе, – продолжал Громов, – есть особые обитатели задних парт, «Камчатки», которые от души радуются, когда отменяется очередной урок. Исчезли бабочки – ура! Выпали из программы стихи – так им и надо!… Бедняги, они не понимают, что потеряли несколько минут удивления миром и никогда уже не восстановят их. Невежество опасно и противоречит многообразию природы.

Спутники встретили по пути золотого в солнечных лучах носорога, который куда-то спешил и не пытался напасть на Замбу; снежно-белых цапель, дремавших на одной ноге в мелком пруду; трех диких слонов – неразлучных борцов, которые повернулись к Замбе серыми спинами, считая, очевидно, его пленником. Инспектор Радж Манас знал почти всех зверей в своих лесах и рассказывал Громову про каждого, будь то осторожный шакал, вышедший из кустов павлин или спящий в осенней листве толстобрюхий питон. Громадина питон, как оказалось, был самоотверженный родитель: силач, способный задушить в своих объятиях быка, он, когда приходит время, осторожно высиживает яйца, ничего не ест и ни на минуту не покидает будущее потомство.

– Меня часто удивляет не только забота о сохранении рода, но и героизм, который проявляют многие животные, защищая своих детей, – сказал Громов. – Когда птица, припадая на одно крыло, уводит врага от гнезда, в ней борются два инстинкта: уберечь птенцов и сохранить свою жизнь. И если опасность для детей слишком велика, она возвращается, вступает в борьбу, жертвует собой.

Шапки пеликаньих гнезд были нанизаны на ветви акации; птенцы неуклюже ковыляли из гнезда в гнездо; взрослые птицы, подобрав ноги, запрокинув шею, выставив длинный клюв, выделывали в воздухе фигуры, высшего пилотажа; иногда беспокойная мамаша приносила с озера полный мешок рыбы, и птенец нырял с головой в широко открытый клюв.

“Наш долг – защищать снежных цапель, диких кошек, упрямых носорогов, гордых павлинов, – думал Гель

Иванович. – Защищать не от исконных врагов, с которыми они живут бок о бок, а от тех, кто действительно им опасен”.

А на поляне резвились оленята.

Это была особая поляна душистой травы, вся в солнечных бликах, с зелено-золотисто-синим небом; как только олененок, отойдя от стада, вступал на нее, он валился на траву, кувыркался, вскакивал, мчался галопом, бодал кусты, ловил собственный хвост. Будто внутри каждого срабатывал невидимый механизм, призывавший играть, наслаждаться, радоваться, жить…

Наблюдая резвящихся оленей, Громов повеселел.

«Эх, ребята, эх, телята, до чего вы похожи друг на дружку! – смеялся он про себя. – Тот, кто не бегает, не сможет понять, какое это удовольствие, какая радость даже, казалось бы, бессмысленные прыжки».

Оленята старались подпрыгнуть выше кустов. Сами того не подозревая, они учились обнаруживать крадущегося врага. А потом, когда прыжки надоели, игруны, смешно задирая ноги, принялись гонять по поляне какую-то деревяшку.

– Удар! Еще удар! Ай-ай, какой промах!… – комментировал профессор.

– Хорошо быть маленьким, – улыбнулся Радж Манас. – А наш укротитель тоже сейчас играет? – Инспектор вспомнил Электроника, так ловко пленившего тигра.

– Он учит древний язык Индии – санскрит, – ответил Громов. – У него гора книг. Я запер Электроника в номере гостиницы, чтоб ему не мешали.

– Классический санскрит таит много мудрости, – подтвердил инспектор. – У вас очень способный ученик.

– К счастью, он лишен моих недостатков. – Профессор смущенно хлопал себя по карманам. – Я, как всегда, растяпа. Забыл специальные очки для дали! Поневоле позавидуешь Рэсси с его глазами.

Радж Манас протянул ему бинокль.

Сильные линзы приблизили горы. Сверкали в голубом просторе неба далекие вершины. Над одной из них искрились какие-то точки. «Неужели гуси забрались так высоко? – подумал удивленно профессор. – Впрочем, уже осень. И гуси летят теми же путями, что их предки…»

Замба вошел в тень развесистого дерева, и профессор опустил бинокль. Он так и не разглядел летящего над горами Рэсси.

Доктор фон Круг перебирал пачку радиограмм. Экспедиции сонных стрелков провалились. Подлодка «Тунец», охотившаяся на Нектона, задержана. Международный Совет охраны животных разъяснил, что охота специальными пулями представляет опасность для животного мира планеты. В Гренландии, в Австралии, даже в антарктической пингвиньей пустыне инспектора, добровольцы-охотники, ученые выслеживали круговских стрелков.

Фон Круг отчетливо понимал, что он разорен. Компания «Пеликан» спишет убытки за его счет – так принято в мире свободных предпринимателей, и он, независимый изобретатель фон Круг, потеряв свои деньги, земли, лаборатории, станет обычным служащим фирмы.

Фон Круг оглядел кабинет. Дубовый стол, аппараты – все деловито, знакомо. Доктор не любил большие города, огромные залы, скопища людей. Всю жизнь мечтал он о чем-то очень простом и в то же время важном для человечества. Отсюда, из кабинета, он мог бы управлять всем живым миром обычным нажатием кнопки…

Доктор Круг вспомнил свою гориллу из «Мира животных», которая отвернулась от него. Теперь он признает, что это была самая заурядная машина. Но с прошлым покончено. Фон Круг не собирается складывать оружие. Он хладнокровно глядит в глаза грозящей опасности.

Доктор вызвал по телефону Мика Урри.

– За последнее время было много неудач, – холодно сказал профессор помощнику. – У меня сложилось впечатление, что кто-то пользуется нашей информацией. Понимаешь, Урри?

Урри знал о провалах, но что из этого следует, не мог предположить.

– Вот посмотри, что я нашел. – Фон Круг вынул из стола и передал помощнику транзистор.

– Понятно, – буркнул Урри.

– Ты знаешь, где он был спрятан?

Фон Круг отдернул ковер, нажал на дубовую панель, пригласил:

– Прошу.

Они вошли в зал, где стояли вычислительная машина и радиоаппаратура.

– Эту безобидную на вид коробку я обнаружил в одном из блоков машины. И положили ее в тот самый день (в бесстрастной речи фон Круга мелькнула маленькая, но грозная пауза), когда ты, Мик Урри, привез вместо модели мальчишку. Теперь понятно?

Лицо Урри покраснело. Опять эта дурацкая история. Неужели за одну ошибку, за то, что он перепутал мальчишек, надо расплачиваться так долго?…

Фон Круг вынул блок, аккуратно вставил транзистор на прежнее место.

– Что мне делать? – прохрипел Урри.

– До сих пор мы играли с закрытыми глазами. Видели лишь одно: решения противника умнее наших. Сегодня моя машина передаст последнюю информацию для двух других машин. И ты поймаешь одну из них, доставишь мне. Все.

– Адскую собаку? – догадался Мик Урри. – Да я возьму ее голыми руками, господин профессор.

– Вот что, Мик Теодор Макс Урри. – Хозяин вторично полностью произнес его имя, и это что-то значило. – Называй ее как хочешь, хоть адской собакой, однако запомни: грубой силы не применять, оружия с собой не брать.

– Но…

– Машину доставить в сохранности. Мне надоело разгадывать ее по частям, мне нужна вся система. А здесь она станет послушной, совсем ручной.

– Ясно. – Щеки Урри дернулись, изображая улыбку.

– Ящик с капканом на аэродроме. Открывается он снаружи. – Фон Круг пожевал тонкими губами, вспомнив, как Рэсси отомкнул дверь. – Идея простая: мы располагаем образцом голоса господина Громова. Ты должен досконально знать, как перехитрить две умные машины.

Он включил магнитофон, и зазвучала давняя запись. Профессор Громов говорил по радио с Пенном-долговязом, командиром бывшего африканского отряда:

«Где вы находитесь?»

«Рад слышать вас, господин профессор! В квадрате одиннадцать – сорок два. Сейчас привал, у нас уже утро…»

«Жарко?»

«За пятьдесят!»

Фон Круг выключил запись.

– Итак, самолет в Индию летит через сорок минут… Для машины Громова, которая связана с моей радиостанцией, будет передана информация о похищении знаменитого белого тигра. Не сомневаюсь, что Электроник вместе со второй моделью по кличке Рэсси попытаются спасти тигра. В этой машинной битве должен победить ты, Мик Урри. На месте тебя ждет эмптометр… Надеюсь, понятно…

… На окраине города, за колючей изгородью и заросшим водорослями каналом, как немой свидетель былого могущества, возвышался дворец магараджи. Поражавший когда-то гостей росписью и богатым убранством залов, дворец давно уже не собирал любителей охоты и пиров – был превращен в скромный музей. Музей привлекал посетителей не чучелами, рогами и бивнями, а одним уникальным живым экспонатом: белым тигром. Даже в Индии белый тигр большая редкость. Люди всегда любовались им. Считалось, что обидеть такого тигра – значит навлечь на себя величайшее несчастье. Сегодня ночью рушились священные обычаи древности: белого тигра должны были похитить.

Электроник, запертый в номере гостиницы, сидел у стола, заваленного книгами. С той минуты, как Электроник услышал по радио приказ фон Круга сонным стрелкам достать ему белого тигра, он отложил изучение древнего санскритского языка и, вызвав Рэсси, стал считать, сколько времени осталось до назначенного часа. Успеют ли они встретиться? По всем расчетам, успеют: Рэсси сейчас летел над морем, включив резервные двигатели. Электроник принял единственно правильное решение: профессора, путешествующего на Замбе, не найдешь ни по одному видеофону, а вдвоем с Рэсси они сумеют помешать похитителям…

Оставалось тридцать минут до полуночи, до обусловленного фон Кругом срока, когда мягко повернулся дверной замок и в комнату заглянула мохнатая морда Рэсси. Электроник был наготове.

– Вперед, Рэсси! – хрипло сказал Электроник, притронувшись к волнистому затылку собаки.

Они промчались мимо прижавшегося к стене швейцара, выскочили на улицу. Электроник изучил карту города и точно представлял, где дворец магараджи, но на всякий случай объяснил Рэсси:

– Точно на юго-запад. Пять километров четыреста метров.

Они миновали центр города с деловыми небоскребами и стеклянно-металлическими домами, углубились в старый район. Мальчик и собака бежали по кривым узким улочкам, вдоль нескончаемо длинных глиняных стен, куда не выходило ни одно окно. Пустынная, мощенная камнем дорога вывела их к заброшенному дворцу. В свете луны блестели белые башни и купола.

Вот железный мост над рвом… Арка входа. И дальше – залы дворца. Комнаты, комнаты, гулкие темные комнаты – бесконечные покои магараджи. Силуэты чучел, блестящее в лунном свете оружие… Где же белый тигр в этом лабиринте залов, коридоров, узких лестниц, колоннад, балконов, каменных кружев стен? Рэсси уверенно бежал по пустому дворцу, словно держал в зубах нить, выводящую из лабиринта.

Они ступили на балкон и увидели внизу каменный дворик; когда-то здесь магараджа перед выездом в джунгли осматривал своих охотничьих гепардов – длинноногих, пятнистых, легко догонявших самых резвых оленей. Нет больше магараджи, исчез с лица земли последний индийский гепард, но остался охотничий дворик, спрятанный в самом центре дворца-крепости.

На мраморном полу в сумеречной тени притаился огромный тигр. Он был неестественно белый, с кольцами темно-серых волос, с серебристыми бакенбардами. Тигр глухо рычал.

Мальчик и собака, выглядывая из-за колонны, увидели, что напугало белого тигра: над квадратом двора висел на вращавшихся плоскостях эмптометр, похожий на чудовищное насекомое. Глаза тигра следили за воздушной машиной.

Тигр вдруг прыгнул на середину двора. Оглушительный рев разнесся по пустым залам, затих где-то в дальних комнатах. Убедившись, что ночной дворец привычно отзывается на его голос, тигр вернулся в свои угол, оглядываясь на машину.

Разошлись створки на брюхе эмптометра, из люка пополз вниз на тросах тяжелый ящик. Под рукой Электроника дрогнула голова Рэсси, но мальчик удержал его: рано. Ящик опустился на мраморный пол – закрытый, таящий немую угрозу стальной ящик. Выдвинулась боковая стенка, словно приглашая жертву войти. Оскаленный, с прижатыми ушами тигр затаился в углу, и было что-то страшное в этой сцене.

Громкий голос позвал: «На помощь, друзья!» – и Электроник мгновенно узнал голос Громова. Он звучал из ящика. Учитель звал их на помощь!…

– Вперед, Рэсси! – крикнул Электроник, перескакивая балюстраду.

А Рэсси еще до команды хозяина, едва услышав знакомый голос, прыгнул с балкона во внутренний двор, скользнул молнией по гладкому полу, нырнул в ящик. В то же мгновение с лязгом замкнулась дверца, стальная коробка рывком поднялась вверх вместе с эмптометром.

Глухой рык зверя, крик мальчика, лязг стали – все звуки быстрой охоты на мгновение заполнили сонный дворец.

И стихло. Эмптометр удалялся к звездам, оставив в каменном мешке человека и тигра.

– Отстань ты! – железно-скрипучим голосом сказал Электроник белому привидению, изготовившемуся к прыжку, и тигр, поднявшись с неожиданно равнодушным зевком, сделал несколько мягких шагов, вернулся в угол. – Эх ты, вау-ху-аб!…

Слишком поздно догадался Электроник, что клетка не для тигра, а знакомый голос – всего лишь приманка. Если бы он первым вскочил в ящик и дверца захлопнулась, Рэсси несомненно освободил бы своего хозяина. Но Электроник был не в силах догнать воздушный эмптометр: он не умел летать, как Рэсси. И даже не разгадал обычную охотничью хитрость.

Мальчик вылез из каменного мешка по приставной лестнице и побежал, не обращая внимания на колючки, рвавшие его рубашку, туда, где он слышал слабый звук удалявшегося эмптометра.

Электроник бежал до тех пор, пока не почувствовал, что в нем иссякает энергия.

Пять мальчишек и девчонка сидели на спинке скамейки, как нахохлившиеся птицы на плетне. Они слушали Электроника.

Его встретили в школе веселыми криками, нетерпеливыми вопросами. Но Электроник отвечал кратко и, как всем показалось, вел себя очень сдержанно. Несколько дней бурлил восьмой “Б” после приезда с южного моря загорелого подводника Сыроежкина. И хотя скачку на акуле восьмиклассники оценили как достойное и современное испытание воли человека, они ждали с нетерпением Электроника. Он один мог рассказать все подробности спасения синего кита! И конечно, ждали неуловимого Рэсси: хотелось взглянуть на него, понять, что значит это таинственное «И так далее»?… И вот вернулся Электроник и очень сухо говорит о носорогах, акулах, подлодке, как будто рассказывает какую-то научную книжку, а не настоящие приключения Рэсси.

Таратар, правда, остался доволен своим ассистентом. За лето он так начитался, что объяснял решение задач языком высшей математики, как лектор студентам. Никто его, конечно, кроме Таратара, не понял, и учителю пришлось самому решать задачу. Один лишь Вовка Корольков, классный Профессор, слушал Электроника с горящими глазами; как он хотел быть таким же умным!

«В жизни Электроника наступил сложный период, – подумал Таратар. – Пожалуй, этого не мог предположить даже Гель Иванович Громов. Электроник чересчур быстро обогнал по развитию всех ребят. Он говорит с ними, как академик с коллегами: совсем забыл, что высшую математику его товарищи еще не проходили…»

Но вот у доски встали два близнеца, и Таратар решил разрядить серьезную атмосферу в классе:

– А ведь Сыроежкин перегнал тебя за каникулы, Электроник!

Все улыбнулись и с удивлением заметили, что Сыроежкин чуть выше своего двойника. Это была истина, но все же чуть печальная, когда ее вспоминаешь: машины не растут.

После уроков Сыроежкин шепнул приятелям новость, которую ему удалось выведать у Электроника: «Пропал Рэсси!» И тут уж Электроник не смог отделаться скучными ответами. Пять мальчишек и девчонка привели его в пустынный парк, чтобы узнать, как все было на самом деле.

Электроник говорил вялым голосом, но каждый представлял себя в каменном мешке с белым тигром: как он подпрыгивает, пытаясь уцепиться за висящий стальной ящик, а руки соскальзывают, и вот уже мрачный эмптометр на полном ходу втягивает в себя груз.

– Что ты сказал тигру, Электроник? – спрашивает Макар Гусев.

– При чем тут тигр! – машет рукой Вовка Корольков. – Скажешь сам, когда встретишься… Куда девался эмптометр – вот вопрос.

– Я бы, – вмешался Витька Смирнов, – угнал первое попавшееся воздушное такси и преследовал эмптометр.

– А потом, – подхватил Гусев, – приземлился бы рядом, вытащил бы из кабины похитителей – и вот так… – Круглые кулаки первого силача замелькали в воздухе, атакуя невидимого врага. – И освободил бы Рэсси! прозвучал скрипучий голос Электроника.

– Там не было воздушных такси.

Наступила тишина. Все молчали. Лишь изредка падали с дуба желуди: тук-тук…

– Эх, ты! – сказал Сережка другу. – Недоглядел…

– Такая собака! – вздохнул Витька.

– Такой страус! – вспомнил Профессор.

– И так далее, – баском поддакнул Макар.

– Перестаньте! – произнес девчачий голос. Майя, восьмиклассница школы химиков, презрительно оглядела мальчишек. – Набросились все на одного! Носы повесили! Где ваши великие формулы, программисты?! Нука, придумайте, как выручить из беды Рэсси!

Приятели соскочили со скамьи, разошлись в разные стороны. Они шагали по дорожкам, усыпанным желтыми листьями. Они думали. Но что толку? Все великие теоремы мира бессильны были объяснить, где сейчас Рэсси!

– Дайте мне новые материалы, я построю другое гениальное животное, – пробормотал Электроник.

Но приятели лишь махнули рукой. А Сыроежкин, услышав слова друга, подскочил к нему и свистящим шепотом протянул:

– Что‑о?

– Попробую построить, – хрипло ответил электронный мальчик.

– Смотри, Электроник! – Сергей погрозил ему пальцем. – Ты слишком просто отказываешься от Рэсси…

И Сергей зашагал по дорожке. Потом оглянулся на неподвижно застывшего Электроника, пожалел его: «Ведь это он собирал Рэсси, учил его, держал связь за тысячи километров, давал команды. И еще… подружил меня с Рэсси…»

Сергей тихо подошел к Электронику, дотронулся до плеча.

– Не сердись…

– Я не сержусь. Я машина, понимаешь? – жалобноскрипучим голосом сказал Электроник.

Внезапное признание вновь возмутило Сыроежкина, привыкшего к победам своего двойника.

– Зачем же ты тогда создан, раз не можешь найти выхода? – отчеканил он.

Электроник как-то странно взглянул на Сергея. И вдруг затрясся всем телом.

Зазвучала резкая музыка – это внутри Электроника включился транзистор. И двойник Сыроежкина, к всеобщему изумлению, смешно сгибая ноги в коленях, приседая, покачивая головой, хрипло запел:

– Э‑э-э, бали-бали… Э‑э-э, бали-лей…

– Что с тобой? – вытаращил глаза Сыроежкин. – Ты болен?

Электроник, качаясь в такт музыке, проговорил нараспев:

– Неразрешимый для меня вопрос: зачем я создан? Э‑э-э… Я могу перегореть… э‑э… Или навсегда замолчать, решая эту задачу… бали-лей…

– Он может перегореть! – сообщил Сергей подбежавшим приятелям. – Я случайно задал ему неразрешимый вопрос…

– Какой? – с любопытством спросил Профессор, на что Сыроежкин пригрозил любителю математики кулаком: не видишь, что творится с человеком?

– Стараюсь не перегореть, бали-бали, – уточнил, пританцовывая, Электроник. – Согласно второй теореме Геделя… Э‑э-э… Ищу выход из логического тупика… балибали… переключился на другой ритм… э‑э-э… бали-лей… Музыка отвлекает меня от неразрешимых вопросов… Э‑э-э…

Сергея не успокоила даже знакомая фамилия теоретика формальных систем Геделя. Электроник никогда не позволял себе подобных выходок. Сыроежкин был растерян.

– Ты меня не так понял, Электроша. Я что хотел сказать: очень жалко терять не просто какую-то систему, а друга. Ведь я к нему привык.

Электроник сразу успокоился, выключил транзистор.

– Хорошо, – сказал он хрипло. – Я вычеркну из своей памяти слово «друг». Так будет лучше. И тебе советую.

– Постараюсь, – согласился Сыроежкин, не споря с товарищем, чтобы случайно не задать ему новый неразрешимый вопрос, а сам подумал: «Мне так просто вычеркнуть невозможно…» – Мы все равно будем вызывать Рэсси! Верно, Электроник?

– Эту задачу я решаю каждую минуту, – подтвердил Электроник: он непрерывно ловил сигналы от Рэсси.

– А ты. Электрон, современный парень! – В голосе Макара Гусева звучало уважение. – Что за танец?

– «Бали-бали». Я выбрал этот танец, чтоб быстрее отвлечься, – ответил Электроник.

– Я тоже применяю на себе вторую теорему Геделя, – подтвердил Профессор. – Только иначе, чем Электроник. Как только я в плохом настроении, сразу углубляюсь в математику.

– Все вы хвастуны, – сказала Майка. – Только и слышно: математика, формулы, теорема Геделя, а где Рэсси – никто не скажет. Не люблю воображал, люблю спортсменов!

– Долой сухотку-математику! – во все горло заорал Макар Гусев. – Да здравствует сила!

– В самом деле, – продолжала Майка, покраснев, – все вы прекрасно рассуждаете, а когда залезете в бассейне на десятиметровую вышку и увидите оттуда близкое дно, тут ни одна теорема не поможет: ныряй или ползи назад.

– Майка – за спорт! – радостно подытожил Макар и, захохотав, одним пальцем подцепил за ручки три портфеля, выжал их над головой.

Электроник, посмотрев на Гусева, молча пошел к пустынной беседке-читальне. Приятели, предчувствуя неожиданное соревнование, направились за механическим мальчиком.

В беседке Электроник указательным пальцем поднял стул за спинку. Макар показал коронный номер: одной рукой – стул за ножку.

Электроник приблизился к массивному столу. Одной рукой спокойно поднял стол за одну ножку.

Макар, покраснев от натуги, пытался приподнять стол за две ноги, но только прыгал на месте и чуть не продавил пол беседки. Наконец, перевернув стол вверх ногами, он подлез под крышку и, встав на четвереньки, завибрировал с тяжелой ношей. Электроник спокойно водрузил громоздкий предмет на место, жестом показал Макару: «Прошу на помост». Макар, отдуваясь, влез на крышку и только собрался раскланяться перед зрителями, как стол вместе с ним вознесся вверх. Зрители захлопали силачу.

– Вот эта сила! – кричал Макар, топая по крышке стола над головой Электроника.

– Электросила, – уточнил победитель, опуская рекордный груз.

… Вечером Сергей сидел над учебником. Уже час читал одну и ту же страницу. Геометрия Вселенной не укладывалась в его сознании. Впрочем, учебник мало интересовал Сыроежкина. Во всех подробностях представлял мальчик лохматого, забавного Рэсси.

– Рэсси, ты слышишь меня, Рэсси? – бормотал Сергей.

В кармане рубашки зашит транзистор для связи с Рэсси. Поглядывая в учебник, Сергей бубнил в карман:

– Алло, Рэсси, это я, Сергей. Ты слышишь меня?

Но Рэсси не отзывается. Может быть, потому, что голос Сыроежкина звучит слишком не похоже: ведь он волнуется…

«А если Рэсси взял да стер в своих схемах одну строку? Как раз ту самую, где был след памяти обо мне, Сыроежкине? А?… Нет, Рэсси не мог так поступить!… Просто он сейчас спит и видит все самое чудесное, самое удивительное, что может быть только во сне: пески Марса, серые камни Луны, радуги Юпитера. И ничего не слышит…»

– Рэсси, отвечай!

Такая гениальная собака – и пропала! Еще неизвестно, кого лишилась мировая наука… Ведь при своих способностях Рэсси мог бы стать знаменитостью в любом деле. Например, в шахматной игре – гроссмейстером… Даже чемпионом мира!… Вот за столиком сидит международный мастер. Напротив него – лохматая собака. Собака обдумывает решающий ход… Бросок слона – мат! Аплодисменты!… Чемпиона венчают лавровым венком. Главный арбитр объявляет: «Тренер нового чемпиона мира Сергей Сыроежкин!…»

Сергей уронил голову на стол и мгновенно очнулся. Он отбросил учебник, увидев знакомый заголовок: «Кривизна Вселенной». Подумаешь! Кривизна Вселенной знакома каждому со дня рождения: хоть скройся в пещеру, хоть залезь под кровать – тебе не уйти от звезд, ты все равно живешь в своей Галактике. Зачем тогда изучать все детали кривизны: достаточно знать и использовать главные законы!

Сейчас он сосредоточит свою волю и пробьется наконец к Рэсси…

Сыроежкин представил себя в космическом корабле, летящем рядом с колесом обитаемой станции. Там, на огромном колесе со спицами коридоров, осью реактора и кругом жилого отсека, случилась авария. Космонавтам нужна помощь.

«Рэсси, вперед!» – командует Сергей.

За обзорным стеклом он видит полмира звезд, которые медленно вертятся вокруг него. Но они не имеют никакого значения. Главное сейчас – Рэсси. Сергей ищет взглядом и находит крохотную фигурку, которая, вытянув морду, плывет к огромному колесу. Рэсси – великолепный космолаз, ему не нужен даже скафандр…

«Рэсси, левее, левее… Ты слышишь меня, Рэсси?…»

Связь прервана. Рэсси движется не к тому люку. Люди на станции ждут.

Он, Сыроежкин, попытается управлять Рэсси на расстоянии! Без всяких транзисторов… Простым приказом мысли… Как в фантастических книгах…

«Да здравствует сила!» – вдруг послышался в ушах Сыроежкина противный голос Макара Гусева.

Никакого Гусева в пустой комнате, конечно, не было. Сергей зло вскочил со стула: как трудно управлять даже собственной мыслью. Обязательно кто-то вспомнится и испортит все дело.

– Рэсси, ко мне! – диким голосом завопил Сыроежкин, так что в шкафу зазвенела посуда.

Посуде откликнулся дверной звонок, и Сергей бросился в коридор. Электроник!

– Нашелся? – тяжело дыша, спросил Сергей. – Рэсси нашелся?

Электроник покачал головой:

– Я пришел, потому что услышал новость. По телевидению объявили, что сейчас будет выступать мой учитель. Я думаю, что он скажет и про Рэсси.

– Конечно, он скажет! – обрадовался Сыроежкин. – Как я раньше не догадался… Мы тут мучаемся, вызываем Рэсси… А он скажет одно лишь слово, и Рэсси сразу отзовется. Профессор! Голова!… Давай, Электроша, смотреть вместе!

Лицо Геля Ивановича Громова в овальной рамке телевизора было серьезным.

«Мы, люди Земли, – говорил Громов, – всей своей многомиллионной историей запрограммированы для чистого воздуха и солнечного света, прозрачной воды и тихого леса. И когда мы варварски обращаемся со своими богатствами, мы обедняем не только себя, но и последующие поколения. Вот почему Совет охраны животных решительно вмешался в тотальную охоту сонных стрелков».

Гель Иванович рассказал о гибели антилоп в Африке, о погоне подлодки за синим китом, о зебрах и дельфинах, носящих в себе радиопули. И хотя он ни словом не упомянул о себе и о своих помощниках, ребята почувствовали себя героями. Они подсказывали профессору знакомые имена, но Гель Иванович находился далеко от них, в телевизионной студии, и, конечно, не слышал никаких подсказок.

– Мы ехали на Замбе, Гель Иванович, – скрипуче говорил Электроник.

– Скажите, что это Нектон, – требовал Сыроежкин, дыша в стекло экрана. – Все сразу узнают его.

– Сейчас он говорит о тебе.

– А теперь о тебе…

– О Рэсси! – произнесли они вместе и умолкли.

Приятели пока не понимали, что раз профессор Громов решил выступить перед телекамерой, значит, он хочет сказать людям очень важные слова. Те, которые он продумывал много лет, те, которые проверил в формулах, те, которые Электроник воплотил в Рэсси…

Электроник слушал очень внимательно, запоминая каждое слово профессора.

“Человек или группа людей, – продолжал Громов, – решили управлять животным миром, держа палец на кнопке. «Они забыли, что число животных в мире сокращается. Они даже не подумали, что могут вызвать в природе страшную цепную реакцию, наподобие ядерной, которую невозможно было бы остановить». Профессор спокойно смотрел в глаза миллионам зрителей планеты, включивших телевизоры в своих квартирах.

– Белобочка не станет подчиняться какой-то кнопке, – убежденно сказал Сергей. – Он гордый: скорее утонет, чем примет рабство…

– Рабство? – спросил Электроник. – Это что-то очень древнее, из книг. Мои схемы почти не реагируют на слово «рабство».

«… Последствия „дрессированного“, электрифицированного мира животных, который навязывали нам фирма „Пеликан“ и ее представитель доктор фон Круг, опасны для человечества. В будущем никто уже не сможет восстановить исчезнувшее…»

“Конечно, нет в мире второго Нектона, – подумал

Сыроежкин, – нет другого белого тигра. Живого тигра не соберешь из деталей, как машину…”

«Меня могут спросить: какую же вы предлагаете систему охраны животных и общения с ними, чтоб редкие виды не исчезли с лица планеты, чтоб дети и впредь любовались жирафой и катались на спине дельфинов? Отвечу: сегодня нам наконец известна система комплекса сигналов, которыми пользуются животные. Теперь человек сможет управлять животным царством моря, земли и воздуха на языке их обитателей. Это – язык запахов, форм, звуков, жестов, красок, света, образов. Можно „говорить“ с тигром и ланью, воронами и саранчой, акулами и тунцами, „говорить“ на их сложном языке. Такую систему разрабатывали по частям многие ученые, но впервые ее применило одно забавное существо по имени Рэсси…»

Мальчишки так и подскочили на стульях. Рэсси! Сейчас он услышал свое имя, сейчас он отзовется радостным лаем!…

А Громов рассказывал, как пространствовал Рэсси в пустыне, джунглях, в океане, в небе, как управлял он животными, как птицы, рыбы и звери признали в нем своего вожака. Профессор очень просто говорил о Рэсси, и его с улыбкой слушала вся планета. Многие зрители, наверно, поглядывали на своих верных собак, сравнивали их с Рэсси и пытались представить – какой же он?

Профессор вспоминал, как Рэсси охранял животных от сонных стрелков.

Сергей не выдержал, и, раскинув в стороны руки, закружил по комнате.

– Я пространствую в колючих кустах! – радостно объявил он. – За мной гонится сонный стрелок в «лягушке». Он поднимает ружье. Ну командуй же, Электроник, командуй!

– Включи «глаз мухи»! – приказал Электроник. – Берегись! Планируй, Рэсси!

И Рэсси на двух длинных ногах, взмахнув крыльями, перепрыгнул стул и шлепнулся на пол.

– Стрелок промахнулся! – торжествовал Рэсси. – Мой друг муха спасла меня… Но я уже пространствую в глубине. – Сыроежкин ползком залез под тахту. – Какая здесь темнота, я почти ничего не вижу… Даже разряжая электрических скатов, – добавил он, уколов спину о торчащий гвоздь. – Вот из мрачного ущелья выползает какое-то чудовище. Оно извивается всем телом! Кто же это?

– Включи «глаз мечехвоста», – подсказывает Электроник. – Он четко различает все контуры.

– Вижу. Это морской дракон, огромная змея-

Сергей замолчал: в океанскую глубину проникли печальные слова Громова:

«Рэсси пропал. Его не загрыз тигр, не расплющил слон, не сломала горилла. Однажды ночью его похитил неизвестный эмптометр…»

Сыроежкин, лежа на полу, рассуждал:

– Убийство оленя, змеи, даже лягушонка – это все равно убийство…

– Согласен, – подтвердил Электроник.

– Я только сейчас понял, – продолжал Сергей, – что такое пространствовать.

– Что?

– Это увидеть вовремя врага. Увидеть врага и предупредить друга!… Не отвечает Рэсси?

– Не отвечает, – хрипло сказал Электроник.

«… Разумно управляя миром животных, мы не только сохраним все ценности природы, мы станем богаче, – заканчивал свою речь Громов. – Природа – великий художник, и человек, заимствуя ее изобретения, построит новые машины и приборы, опустится в недоступные пока глубины океана и космоса…»

– Я – Рэсси, – объявил восьмиклассник, вышагивая на длинных ногах. – Я, машина-шагоход, иду по сыпучим пескам Марса…

Он плюхнулся на стул и, обхватив сиденье руками, запрыгал на деревянных ногах по комнате.

– Я чувствую, – возбужденно говорил он, – каждую свою шагающую ногу. Как она увязает в песке и идет снова.

– Подожди, – спокойно предупредил Электроник. -

Это блестящая идея, но ты ничего не понял. Можно придумать любую машину – для песков, гор, ледовых торосов… Но сейчас, как сказал мой учитель, важно совсем другое: спасти все живое, чтоб потом делать открытия.

– Эх, ты, – упрекнул Сыроежкин, – не смог оценить изобретение. А я‑то всего-навсего хотел сказать: «Долой все колеса!» – И печально вздохнул: – Что, не отзывается Рэсси?

Электроник покачал головой.

– Алло, Астронавт, я только что проверил подводные маршруты в Атлантике. Сегодня у диспетчеров жаркий денек: новое расписание, капитаны нервничают. Но все в порядке, пока перерыв. Какие новости над нашей планетой, Аст? Прием.

– Привет, Командор. Давно ждал тебя. Тут ребята с Плутона, Юпитера и других станций бомбардируют, чтоб я узнал поточнее: что за любопытную пыльцу нашли на Земле? Прием.

– Пыльцу, Аст? Впервые слышу. Прием.

– Ха-ха, ну и заработался ты! Неужели страж лунных камней знает больше, чем землянин? Слушай же, Командор: где-то в горах откопали несколько сот атомов какого-то растения. Его нет ни в одном электронном каталоге. Что ты на это скажешь, землянин? Прием.

– Обижаешь, Аст. Я не простой землянин, я – глубинник. Новости к нам приходят иногда позже, чем к тебе. Прием.

– Вижу тебя, глубинник, извини за такую шутку. Вижу в иллюминаторе туманно-голубой шар. Вон синее пятно – твой океан. Командор. Неужели ты на самом дне? Конечно, тебе среди подлодок, городов, грузопроводов не до пыльцы. Но это забавная история, Командор. Прием.

– Может, ты занес со своей Луны, Аст? Прием.

– Пока что не видел здесь никаких пальм – одни мертвые скалы. Да и на Земле я не был уже три отпуска. Исключено, Командор. Выдвини какую-нибудь гипотезу поостроумнее, а я передам по команде ребятам. А то воют от космической скуки, как волки. Прием.

– Ладно, узнаю у аэродиспетчеров про твое марсианское растение и растолкую тебе, что если занес его на Землю не ты, то все равно какой-нибудь ваш брат космонавт. Да, я давно хотел спросить тебя, Аст: ты слышал выступление профессора Громова? Прием.

– И видел, и слышал. А что, есть новая информация? Прием.

– Надеюсь, теперь мне не надо доказывать, что электронный пес Рэсси существует? Помнишь, ты не верил, что он спас Нектона? Прием.

– Один – ноль в твою пользу, Командор. Да и то: не существует, а существовал. Я так понял, что пса украли. Посмотрим, чем кончится наш спор о марсианской пыльце. Может, я отыграюсь. Прием.

– Эта история с собакой, честно говоря, не выходит у меня из головы, Аст. Нашлись какие-то мастодонты, чтоб прибрать к рукам чужое изобретение. Прием.

– И мне. Командор, жаль пса. Подумать только, какая-то железная штуковина, а на тебе – делает открытия! Прием.

– Ты знаешь, Аст, этих сонных стрелков вовремя схватили за руку. Профессор правильно сказал, что могла случиться цепная реакция: уничтожение животного мира. Представляешь – пустынная планета?… Это бы коснулось океана, космоса и нас с тобой, Аст. Прием.

– Ну, ты перехватил, Командор. Земля изменяется на наших глазах. Леса, травы, звери, птицы… Впрочем, это дело ученых. Но при чем здесь я и ты. Командор? Глубинники бесконечно далеки от земли. Прием.

– Ты не прав, старина Астронавт! Ты не оценил значения новой теории Громова. Извини, разговор продолжим позже: меня снова требует Атлантика. Отбой!

Гель Иванович Громов, просматривая газету, обратил внимание на заметку в разделе «Происшествия под водой».

«Подводные похитители», – гласило броское название, и профессор хотел было отложить газету, но что-то задержало его внимание. Он начал читать с середины.

«… Как известно, одна восьмая золота и серебра, накопленных человечеством, покоится на дне Мирового океана. Если учесть, что до недавнего времени на протяжении сотен лет в штормах и бурях гибло ежегодно более двух тысяч судов, то океанское дно буквально усеяно морскими кладами».

– Поверить репортеру, – пробормотал Громов, – так надо, не раздумывая, опуститься на дно морское.

«Один из таких кораблей – „Санта-Мария“, принадлежавший генуэзскому купцу, затонувший более пяти веков назад, был найден археологической экспедицией. Почти месяц корабль, занесенный илом до верхушек мачт, очищали от осадочных пород. Ценные для историков экспонаты – оружие, предметы быта, чудом сохранившийся бортовой журнал – археологи поместили в изоляционные камеры. Младший научный сотрудник И. И. Слепнев проник в трюмы „Санта-Марии“ и среди остатков разложившегося груза обнаружил железные ящики. Вскрыв один из них, ученый увидел, что он наполнен золотыми монетами…»

– И любят же газетчики всяческие неожиданности, – усмехнулся Гель Иванович.

«Когда на другой день экспедиция вернулась за кладом, ящики были пустые…»

Гель Иванович вскочил, скомкал газету, сунул ее в карман.

– Какая-то чепуха! Обыкновенное подводное грабительство под рубрикой «Происшествия», – возбужденно сказал он. – Но почему я думаю о Рэсси? Что за чушь!… Теперь в любом загадочном событии мне будет чудиться пропавший Рэсси… Надо успокоиться, уважаемый Гель Иванович, – обратился он к самому себе, – и… и… где же газета? Где статья? Право же, какое-то наказание…

Обыскав всю комнату и найдя газету в собственном кармане, профессор стал читать дальше:

«Работники морской инспекции, прибывшие на место происшествия, осмотрели трюм затонувшего корабля, взяли пробы воды. Установлено, что проржавевшие замки на ящиках открыты ключом особой формы. Слабый след в воде, проанализированный „электронным носом“, к сожалению, не выявил примет похитителей, а ведь известно, что новейшая машина „электронный нос“ определяет по запаху примерный возраст, профессию, район жительства лица, совершившего преступление. В картотеке морской инспекции не оказалось сходного запаха. Кроме того, контрольные пробы воды, взятые возле затонувшего судна и в его трюме, показали, что похититель пользовался реактивным двигателем. Из всех средств передвижения подобного рода ни одно не могло бы проникнуть в тесный корабельный трюм „Санта-Марии“…»

– Он, – твердо сказал Громов. – Теперь я точно чувствую, что это Рэсси!…

Гель Иванович сидел, обхватив голову руками. Маленький Рэсси – отличный пловец, только он мог оставить в трюме след реактивного двигателя. Профессор вскочил, зашагал по комнате.

– Если определить мышление как присущее одному человеку качество, то создание мыслящей машины невозможно. – Он остановился, рассмеялся. – Но ведь она есть! Я сам опроверг этот бредовый тезис! И кто, хотел бы я знать, может указать предел совершенства машины?!

Громов достал из кармана трубку, закурил.

«Может, волнения напрасны и подозрения глупы, – успокаивал себя профессор. И тут же вспомнил: – Но ведь моя машина неуловима. И для нее никто не придумал никаких Запрещающих Теорем!»

О Запрещающих Теоремах, которые могут остановить не только Рэсси, но и любую электронную машину, Громов старался больше не думать: эти мысли профессор считал опасными для будущего человечества. Но всплыла в памяти строка из газеты: «Одна восьмая мировых запасов золота и серебра».

Громов покачал головой: «Что за странная фантазия? Ну, я понимаю: поиски редких лекарственных водорослей, которые помогут излечить неизлечимые пока болезни. Открытие залежей марганца, никеля, урана на океанском дне. Наконец, если кто-то хочет срочно обогатиться, сбор алмазов на материковых отмелях ЮгоЗападной Африки. Их там сколько угодно в песке – алмазов в четверть карата, хоть сейчас в бурильную установку, а то и в ювелирный магазин… Но затонувшие корабли с кладами – какое ничтожное, примитивное использование новейшей машины!…»

Гель Иванович представил лохматую мордочку своего Рэсси и усмехнулся.

«Наверное, я переутомился, – решил профессор. – Все эти погони, путешествия, изобретения не для моего возраста. Какая „гениальная“ гипотеза: Рэсси – кладолаз! Когда я его создавал, то как будто был в здравом уме и не программировал грабительства… Да в этой газетной заметке всего один достоверный, подтвержденный наукой факт: корабль „Санта-Мария“ родом из того же города, что и Христофор Колумб. А все остальные гипотезы требуют тщательной проверки!…»

Громов стал рисовать схемы Рэсси, заглядывая в газетную заметку. Потом он взял телефонную трубку, набрал на диске номер:

– Алло, глубинники? Говорит профессор Громов. Прошу соединить меня с диспетчером Океана. Скажите, пожалуйста, Командору, что у меня важное сообщение…

Каждые полчаса океан затихал. Подводные радиолинии, по которым летели голоса капитанов, связистов, ученых, всех плывущих и странствующих на разных глубинах, три минуты безмолвствовали: служба спасения чутко слушала, не прозвучит ли в глубине сигнал 508. Пожалуй, это была скорее традиция, чем необходимость: с тех пор как суда опустились под воду, тревожные призывы звучали очень редко – когда вспыхивал пожар, отказывали двигатели или корабль не вернулся в порт. И пустые секунды эфира воспринимались как молчаливая память о миллионах погибших в море, о тех, кто своей жизнью тысячи лет платил дань стихии. Лишь изредка тишину трех минут нарушал слабый писк. Прислушиваясь, спасатели махали рукой: это были всего лишь дельфины и киты, носившие в себе микропередатчики.

Одна из таких «стихийных точек», на которую радисты и спасатели не обращали внимания, двигалась по определенному маршруту. Если бы кто-то присмотрелся к карте ее жизни, он отметил бы полное совпадение с картой погибших кораблей. Причем не всех сохранившихся в памяти человечества кораблей, а лишь тех, о которых в исторических хрониках и морских справочниках сказано, что они везли ценный груз.

Это был Рэсси. Впрочем, уже не Рэсси, а Индекс – так кодировалась новая механическая система в памяти круговской машины. Рэсси-Индекс, бесценный подводный разведчик, был гордостью фон Круга: чуткий, быстрый, он мгновенно откликался из глубины. Одетый в упругую дельфинью кожу под космами шерсти, он мог соперничать с любой подлодкой, с любым морским роботом. Вслед за Рэсси по волнам плыла обычная морская яхта, каких в океане тысячи и тысячи. Только прочитав ее название – «Альбатрос», можно было установить по специальному каталогу, что «Альбатрос» принадлежит фирме «Пеликан».

Внешне Рэсси ничуть не изменился – такой же лохматый, с распущенным хвостом, чуть раздутый, похожий на маленького кита. Но пловец Индекс уже не был тем любопытным, храбрым Рэсси, который когдато спасал синего кита вместе с дельфином Белобочкой. Встреть Индекс в морских глубинах Белобочку, он равнодушно проплыл бы мимо. Индекс слушался только новых хозяев: яхту «Альбатрос», фон Круга, его машину. Впрочем, свое прежнее имя Индекс тоже не помнил.

Одинокий пловец был спринтером глубин. Когда Рэсси набирал скорость, его дельфинья водоотталкивающая кожа позволяла легко скользить в струях воды. Все звуки моря интересовали его не больше, чем делового человека – разговоры дрессированного попугая. В скрежете, треске, писке, щелканье и болтовне рыбьих стай, в гуле морского прибоя и монотонном шорохе подводных течений он выделял лишь шум кораблей, которых опасался. Кильватерный след в воде сохранялся долгое время, и Рэсси старался обходить стороной морские дороги кораблей. Он пользовался иногда путями кашалотов, которые преследовали кальмаров и глубинных рыб, и эти пустынные морские «охотничьи тропы» вели Рэсси к цели.

В одном из течений он натолкнулся на запах синего кита. В памяти промелькнул какой-то знакомый образ и пропал. Быстрые струи подхватили Рэсси, и одинокие путешественники – Нектон и его бывший спаситель – так и не встретились.

Два корабля, как огромные, зарывшиеся в ил рыбины, покоились на дне, – к ним и спешил Рэсси. Несколько веков назад в бурном море разыгралась обычная трагедия: корвет, доставлявший колониальное золото, был встречен корсарами, разбит и потоплен; буря, захватившая в пути грабителей, пригнала корабль разбойников на то же место, швырнула на камень, торчавший из волн. Они лежали на боку в полумиле друг от друга – два давних противника, и мир забыл о них, лишь несколько строк сохранили старые рукописи.

Приблизившись к кораблям, Индекс послал условный радиосигнал яхте «Альбатрос» и, выпустив стальной бур, стал с легкостью разрушать гнилое дерево. И хотя Индекс видел под водой, он включил поисковый луч лазера, чтоб работать наверняка в корабельном трюме. Узкий пучок света привлек каких-то странных существ. Сплющенные, извивающиеся тела двинулись к разведчику, и он кликнул на помощь акул.

Африты – злые духи моря, как называют их подводники, – явились немедленно и принялись уничтожать сплющенных тварей. Стая акул, отмеченных радиопулями, сопровождала Индекса по пятам; когда ему кто-то мешал, он призывал своих сторожей. Они подчинялись сигналам Индекса, и все живое, завидев дерзкие длинные тени, бросалось врассыпную.

Вслед за акулами подводный кладолаз вызвал дельфинов, круживших над затонувшими кораблями. Дельфины были отличными грузчиками: они доставляли на яхту мешки с драгоценным грузом. Эти хитроумные мешки, которые приносил на дно один из дельфинов, ловко всасывали в себя золото вместе с морской водой, и Рэсси зорко следил, чтоб воды было меньше золота.

Иногда его отвлекал от работы пронзительный свист дельфина. Рэсси оставлял мешки и плыл к гонцу, на которого нападала ретивая акула. Зарвавшийся сторож получал электрический удар и, извиваясь, опускался на дно, а потом, если его не успели разорвать другие африты, плавал как ни в чем не бывало. Рэсси, найдя брошенный мешок, кратко свистел потерпевшему дельфину: «Плыви!» И тот плыл к яхте.

Когда трюмы опустели, Рэсси покинул корабль. За ним послушно двинулись африты. На пустынной морской поверхности, где давно уже не ходили корабли, вслед за подводным кладолазом, рассекая волны острым носом, шла яхта «Альбатрос». За яхтой следовала послушная дельфинья стая.

Вскоре после появления заметки о таинственной пропаже груза «Санта-Марии» разведчика кладов стали сопровождать преследователи.

Сначала это был подводный дирижабль с крутящимся под брюхом винтом. Гул винта учуяли уши Рэсси, когда он подпиливал твердое дерево древней галеры. Оставив находку, кладолаз подплыл к дирижаблю, покружил перед тупым его носом и бросился наутек. Он прекрасно различал рельеф дна и направился к широкой расщелине в скале, зная, что после ближайшего поворота она внезапно сужается. Лохматый пловец махал хвостом-плавником перед иллюминатором дирижабля, позволял себя фотографировать и изучать – он был уверен в своей неуловимости. У поворота Рэсси проплыл быстрее, заметив, что неуклюжее серебристое тело тоже увеличило скорость. Поворот – и дирижабль наскочил на камни. Командир дирижабля, вызывая техническую службу, провожал Рэсси завистливым взглядом: если бы он так знал рельеф океанского дна!…

Через несколько дней появилась подлодка, похожая на акулу. От этой остроносой посудины Рэсси спасла бешеная скорость меч-рыбы: ни один большой корабль не умел плавать так быстро, как механический Рэсси и живая меч-рыба, способности которой передал ему когда-то профессор Громов. Этим способностям позавидовал командир подлодки.

В морском состязании Рэсси на время потерял своих спутников. Удалившись на безопасное расстояние от преследователей, он связался с яхтой и, осторожно кружа, приблизился к ней.

На карте путешествий Рэсси была морская впадина с кладбищем кораблей. Сотни лет назад моряки прозвали это место Мысом – из-за коварной скалы, выступавшей из воды: здесь всегда свирепствовали штормы. Те, кого победил Мыс, покоились на дне. Мачты и трубы, заросшие водорослями, облепленные ракушками, торчали из песчаных дюн.

Спускаясь на глубину, Рэсси обычно чуть-чуть раздувался, становился похожим на толстого китенка. Даже там, где стальную подлодку могла сплющить тяжесть воды, Рэсси плыл спокойно, как брошенное на дно яйцо: его дельфинья шкура, подобно яичной скорлупе, понемножку пропускала воду, уравновешивая разницу давлений. Здесь надо было работать особенно четко, потому что гонцы-дельфины не могли долго задерживаться на глубине.

Кладолаз, разгребая песок, залез в древний корабль, но не нашел ничего нужного для себя, вернее, для своих хозяев. Потом он проник в пароход и, осмотрев каюты, коридоры, палубы, выбрался наружу через трубу.

В зеленом сумраке высоко над собой Рэсси увидел нового преследователя. Прилепившись присосками к отвесной скале, над затонувшим пароходом висел плоский диск. И хотя Рэсси находился значительно ниже, в непроглядно-черной глубине, он, ощупав диск сигналами, установил, что выпуклые глаза иллюминаторов, экраны и чувствительная электроника спокойно различают его силуэт среди кораблей. Рэсси мгновенно представил схему дна океана, разделив ее двумя линиями – своей жизни и смерти. Так обучал его когда-то Громов: в поединке с электронной машиной Рэсси всегда воссоздавал в памяти образец задания, и четкие линии жизни и смерти были границей его действий.

На этот раз они пролегали слишком близко, как ни хитрил Рэсси. Плоский диск, вращаясь, опускался за ним в глубину, катил на ребре по узкой расщелине, стремительно скользил в плотных слоях воды, ни на минуту не, теряя из виду пловца. Казалось, диск предугадывает действия Рэсси-Индекса, заранее рассчитав его и свою линии жизни. И в этой бесшумной дуэли две линии внутри механизмов Рэсси постепенно сближались, стремясь перечеркнуть одна другую.

Он выбрал единственно правильное решение: помчался к солнечному свету, в прозрачные воды, и, разрезая носом волну, предельно набирая скорость, выпустил из спины и развернул серебристые крылья. В тот момент, когда Рэсси взлетел над волнами и, изменив направление, подобно колибри «синяя борода», устремился ввысь хвостом вперед, его электрическая память Зафиксировала полную победу: внутри схем две линии, задрожав, резко разъединились, и сверкающая струя жизни вынесла Рэсси в солнечное небо.

А в крутящемся диске, блеснувшем далеко внизу, командир удивленно воскликнул: «Вот это игрок!…»

Но Рэсси не слышал восхищенного возгласа. Он летел над океаном, искал своих партнеров…

Только теперь, когда быстроходный пловец неожиданно взлетел и тем спас себя, командир подводного диска оценил по достоинству конструкцию профессора Громова. Что это был исчезнувший Рэсси, он не сомневался: Громов, получив от диспетчера Океана фотографии, сразу признал подводного кладолаза. Командир знал также, что Рэсси – неуловимая машина и обладает свободой действий. Но, пускаясь в погоню за Рэсси, командир не мог себе представить, что он не только не застигнет кладолаза на месте преступления, но даже не сумеет его догнать в быстроходном диске. А без точных улик диспетчер Океана не имел права задержать морскую яхту «Альбатрос», сопровождавшую Рэсси.

Командир подводного диска сердился на новых владельцев Рэсси: «Испортить такую машину, пустить ее разыскивать затопленные сокровища… Мы тут бродим по дну морскому, изучаем океан… И вдруг какой-то лохматый Рэсси показывает, что можно обойтись на глубине без подлодок, дисков, скафандров. Значит, этот точный, бесстрашный пловец способен помочь глубинникам…»

… Диск неустанно следовал за Рэсси. Бесшумное круглое привидение катило за пловцом из моря в море. Рэсси приходилось часто включать аварийное управление, чтобы успеть выполнить задание и вовремя ускользнуть от преследователя. Любая машина с минуты рождения обречена на смерть: со временем она изнашивается. Рэсси никогда не решал задач о своем будущем: наоборот, сталкиваясь с трудностями, он работал изо всех сил. Его обостренные чувства были подчинены заданной цели: найти очередной затонувший корабль и избежать опасности. В этой сумасшедшей гонке отстали от яхты дельфины и акулы. Индекс сам доставлял на «Альбатрос» полные мешки. Капитан чертыхался и клял глубинную бестию, заставлявшую его мотаться по океану, но покорно следовал за Индексом, выполняя приказ фон Круга. Возле капитана маячила квадратная фигура Мика Урри.

Доктор фон Круг, изучая информацию своей вычислительной машины, рисуя на карте маршруты Индекса, догадывался, что за Индексом кто-то охотится; однако смелые действия модели доставляли доктору большое удовлетворение, потому что Индекс ускользал от преследователей и, как и предполагалось, приносил ему реальные доходы со дна морского.

«Как это я раньше не увидел, что машина гениальна! – размышлял фон Круг. – Теперь я могу сказать вслух: по своим способностям модель превзошла творца!…»

А творец Рэсси тоже изучал данные наблюдений, которые передавал командир плоского диска, и покачивал головой. Казалось, он удивлен хитростью кладолаза.

«Одна восьмая золотого запаса человечества, – вспоминал, морщась, Громов. – Сколько еще осталось? Сколько у меня времени? И что будет потом, когда истощатся подводные клады? Может быть, я наделил Рэсси слишком большой самостоятельностью?»

Профессор был очень расстроен: не таким представлял он будущее Рэсси. А теперь, когда Рэсси попал к фон Кругу, он просто становился опасным. Как бывает опасен для общества очень ловкий разбойник. И вот он, творец Рэсси, должен придумать для своего изобретения ограничители – Запрещающие Теоремы…

Есть ученые, которые доказывают то, чего не может и не должно быть в природе. Это важные для науки работы; они предупреждают: по такому-то пути идти нельзя, там – тупик. Но эти ученые не составляют Запрещающие Теоремы.

Запрещающие Теоремы предназначены для действующих машин. Они прекращают жизнь любого опасного механизма, и придумывает их тот ученый, который знает, как устроен взбунтовавшийся механизм.

Это была мучительная работа. В строках обычных уравнений, которые ежедневно писал на листах бумаги Громов, таилась немая угроза. И не только для Рэсси. Если досконально разработать Запрещающие Теоремы, то можно остановить все в мире машины. Профессор прекрасно понимал, какие рискованные расчеты делал. Но он надеялся спасти Рэсси, не разрушая его.

Диспетчера Космоса срочно вызывал диспетчер Океана. Остались включенными морские трассы и города, космодромы и орбитальные станции. Четыре океана, ближний и дальний космос слушали краткий диалог. Капитаны, космонавты, смотрители морей и планет понимали: раз один диспетчер просит совета другого, значит, кому-то требуется срочная помощь.

– Астронавт, извини, всего несколько секунд. Нужен совет. Прием.

– Понял тебя, Командор. Слушаю. Прием.

– Аст, скажи, что вы делаете, когда обрывается лаг, космонавт теряет связь с кораблем, улетает в открытый космос и надо его поймать?

Несколько секунд молчания.

– Рассчитать орбиту полета. Догнать потерпевшего аварию. Подхватить на лету… Ни в коем случае – во встречном полете: разобьется. Прием.

– Спасибо, Астронавт. Отбой!

Все, кто слышал краткий диалог, понимали, что речь идет о спасении чьей-то жизни.

И никто не догадался, что Командор выручает из беды редкую машину.

… – Сыроежкин, что ты так смотришь на меня? – Таратар, открыв журнал, выбирал, кого бы вызвать к доске. – Ты хочешь что-то сказать? – спросил математик Сергея.

Сыроежкин едва заметно кивнул головой.

– Хорошо, сегодня я тебя не спрошу. О геометрии Вселенной расскажет нам Виктор Смирнов.

Сережка с гордостью оглянулся на товарищей. Опыт удался! Он мысленно внушил Таратару, чтоб тот не вызывал его к доске!

Никто в классе пока не знал о новых экспериментах Сыроежкина. Мысленное внушение не требовало никаких слов. Сергей с утра не раскрывал еще рта. Зато от него исходили невидимые волны.

Для Макара Гусева, сидевшего впереди, Сергей выбрал опыт попроще.

«Гусак, дотронься до головы, – твердил он про себя, сверля взглядом широченную спину Макара. – Ну!»

Макар почесал пятерней затылок, обернулся к Сыроежкину, зевая, проговорил:

– Голова что-то трещит. Мыслей много, даже ко сну тянет. Сколько там до звонка, Сыроега?

Сергей, взглянув на часы, пять раз махнул рукой.

– Ты что, онемел? – глухим шепотом пробасил Макар. – Подскажи, если меня спросят.

Сыроежкин молча рассмеялся.

«Ха-ха, мыслей, говоришь, много. Это я тебе велел почесаться. Проверим еще раз. ‑И он уставился на Вовку Королькова. – Чихни-ка, Профессор».

Профессор чихнул, не отрываясь от тетради, в которой рисовал какие-то символы.

Теперь Сыроежкин сосредоточил все внимание на Электронике. Это было очень важно. Он собирал свою волю, чтоб управлять не каким-то Макаром или Вовкой, а машинами. Он, один только он научился после долгих тренировок концентрировать волю. Электроник – слабак в этих вопросах и несчастный отличник, все делает одинаково хорошо. Иногда он, правда, приплясывает и напевает свое «бали-бали», отвлекаясь таким образом от неразрешимых для него вопросов. Ну да ладно, лишь бы не перегорел!

Электроник словно почувствовал сверлящий взгляд друга, поднял голову. По едва заметному движению губ Сыроежкина он прочитал безмолвный приказ: «Скажи что-нибудь умное…»

В эту минуту у доски мямлил Витька Смирнов, запутавшись в геометрии Вселенной. Электроник поднял руку.

– Мой ассистент хочет поправить отвечающего? – спросил Таратар.

– Да. – Электроник встал. – Как известно, – скрипуче сказал он, – не удар яблоком по голове заставил Ньютона догадаться о тяготении тел, а математически изученные им закономерности движения планет.

– Намек ясен? – спросил математик Смирнова, пряча улыбку в усы. – Надеюсь, ты разовьешь свою мысль, Электроник.

Ассистент учителя скрипучим голосом стал говорить о разных моделях Вселенной, и ребята в классе притихли, представляя, как они попадают в странные миры, а Сыроежкин тем временем не слушал Электроника: он концентрировал всю свою волю. Настала решающая минута его опыта: молнией своей мысли он был готов пробиться к далекому Рэсси…

«Рэсси, это я. Отвечай!» Луч его взгляда-мысли проник сквозь школьные стены, улетел во Вселенную, неся приказ пропавшему Рэсси.

И хотя от сильного напряжения в глазах изобретателя плыли огненные круги, он решил проверить управление на расстоянии. Остаток энергии можно было истратить на Электроника.

«А теперь скажи какую-нибудь глупость», – потребовал про себя Сыроежкин. Губы его чуть заметно зашевелились, и Электроник мгновенно угадал команду и умолк, запнувшись на полуслове.

– Ты не закончил свой рассказ, – сказал Таратар всезнающему ассистенту.

Электроник молчал, вытянувшись у доски. Таратар подошел к нему, тронул за плечо. Электроник словно окаменел.

Вдруг ассистент хрипло и внятно сказал, глядя в лицо учителю:

– Созови всех дельфинов, китов, акул…

– Каких… акул? – удивился Таратар.

Сыроежкин вскочил:

– Это не вам!… Он говорит Рэсси!…

Сергей даже покраснел: неужели Рэсси его услышал, неужели он отозвался?

И, подтверждая «всемирное открытие» Сыроежкина,

Электроник внятно произнес:

– Спасайся с ними, Рэсси! Ты слышишь меня, Рэсси?

Ребята подбежали к доске, окружили Электроника:

– Рэсси? Где он? Неужели нашелся?!

Стекла очков Таратара победно сверкали; он не сердился за сорванный урок.

А Электроник стоял как вкопанный. Он совсем не радовался, что отозвался Рэсси. Он как будто даже побледнел.

– Что я наделал… – хрипло сказал Электроник. – Кажется, я погубил Рэсси. Он опять не отвечает…

Командир плоского диска, следуя за Рэсси, рассчитал, что кладолаз плывет в древний город. Оба они – преследователь и беглец – как будто привыкли друг к другу, но командир всякий раз удивлялся изобретательности механического пловца. Цена подобной игры равна особой величине – плате, когда один напрягает все силы, чтобы настичь жертву, а жертва, угадывая каждое движение преследователя, разрушает все его хитроумные планы.

В подводной охоте выигрывал пока кладолаз, и трудно сказать, кто в ней считался жертвой. Не раз вспоминал командир слова профессора Громова, которые ему передали в одном разговоре: «Учтите, если от моего Рэсси останется одна нога, то и она будет двигаться…» Пожалуй, лучше не скажешь о неутомимости и целеустремленности пловца.

Затопленный морем город нашли недавно. Археологи еще не делали там раскопок: для этого требовались слишком прочные скафандры. Но и беглый осмотр свидетельствовал, что несколько тысячелетий назад это был богатый торговый город. Дома, площади, улицы поглотил сыпучий песок. Лучше всего сохранился храм, сложенный из огромных каменных глыб, – их не поколебало сильное землетрясение, разрушившее город, обратившее берег в морское дно. Фотография древнего, заросшего водорослями храма промелькнула в газетах после открытия города, и подпись гласила: «Храм бога солнца».

Что влекло проворного кладолаза в древний город? Во всяком случае, не амфоры с вином и благовониями, не оружие и не утварь, не затейливая лепка портовых колонн. Наверное, и не трюмы судов, покоившихся на дне бывшей гавани. Может быть, редчайший рубин, который, как свидетельствует хроника, украшал одного из богов солнца?… Так гадал про себя командир подлодки-диска.

Командир завидовал Рэсси: маленький ловкий пловец мог бурить дно, легко находить предметы, которые вызовут добрую зависть любого историка. Говорят, что жители этого города делали статуэтки особой красоты, рисовали фантастические корабли и огромные многоэтажные дома – они словно угадывали далекое будущее. Но ведь диск не вкатишь внутрь храма!

А вот Рэсси…

Командир наблюдал, как кладолаз скользнул мимо колонн и потом зарылся в песок: он пробирался в храм.

Бог солнца, как и тысячи лет назад, сидел на своем троне, вознесенный под своды. Когда-то белое, а теперь позеленевшее мраморное лицо было непроницаемо. Глаза под полуопущенными веками смотрели устало. Руки покоились на коленях, между большим и указательным пальцем божественной руки жил осьминог – он скользнул в свое укрытие, едва Рэсси появился в зале.

В изогнутых лучах солнечной короны зеленел большой рубин. Собирая скупой свет, проникавший через потайной люк в крыше, рубин мерцал зелеными искрами; знаменитый красный камень, знак пламени небес, изменил свой цвет в подводном мире.

Рэсси спокойно поплыл к статуе.

Не содрогнулось океанское дно, не шевельнулся оскверненный бог солнца, когда Рэсси прикоснулся к камню. Лишь у полуоткрытой двери взметнулось мутное облачко ила, и Рэсси понял, что оказался в каменном мешке: сзади него был диск, разметавший песок. Корабль не мог проникнуть в храм, но иллюминатор следил за кладолазом. Он наверняка видел гигантскую статую, золотой венок и большой зеленый камень – лучшее украшение «небесной короны»…

Рэсси, скользя под сводами, неожиданно нащупал щель между складками одежды статуи. Узкий лаз вывел его из каменной ловушки. Вокруг снова было море.

Чуткие уши уловили гул двигателя диска и еще одного незнакомого корабля – подлодки. Они были слишком близко. Рэсси рассчитал: куда он теперь ни поплывет, ему не уйти от подлодки и диска. Две условные линии в его схемах – линии жизни и смерти – впервые сливались в одну.

Аварийный механизм, включившись автоматически внутри Рэсси, непрерывно бил тревогу. 808 одинокого разведчика приняли на «Альбатросе» и радировали ему: «Плыви к нам». Рэсси устремился к яхте. Он принял по пути еще один ответный сигнал, слабый и далекий, передал подробности обстановки; обмен информацией продолжался всего несколько секунд.

За тысячи километров от подводного древнего города, в школе юных кибернетиков, в тот же момент был сорван урок математики. Стоявший у доски Электроник услышал сигнал бедствия, мгновенно отозвался на призыв, точно оценил опасность. Рэсси получил совет: «Созови всех дельфинов, китов, акул. Спасайся с ними, Рэсси!» Так сказал Электроник, глядя в лицо учителя, вместо слов о строении Вселенной. И хотя Электроник знал от Громова, что преследователи совсем не враги Рэсси, что, пытаясь поймать пловца, они спасают редкую машину, он не мог поступить иначе: в радостное мгновение, когда откликнулся Рэсси, даже лучший в мире математик забыл все на свете, старался лишь выручить друга. Учитель не сердился на Электроника: он тоже был рад, что Рэсси наконец-то откликнулся. А через минуту Электроник уже ругал себя за поспешный ответ и каялся, что погубил Рэсси. Но Рэсси больше не отзывался на призывы Электроника…

Вынырнув на поверхность, Рэсси увидел, что «Альбатрос» полным ходом удаляется от него.

Пловец не последовал за яхтой: он знал, что «Альбатросу» не уйти от двух быстроходных кораблей.

Судьба яхты была решена, но морской поединок на этом не кончился. Дельфины и акулы внезапно всплыли из глубины и, обгоняя корабли, устремились с разных сторон к одинокому Рэсси.

Никогда еще капитаны не видели такого странного морского стада. Плотным косяком в виде фантастической рыбины, спрятав в центре лохматого беглеца, акулы и дельфины двинулись навстречу остроносой подлодке.

Подлодка дрогнула, затормозила, пропуская стадо. И тотчас к «Альбатросу» подлетел подводный диск, требуя заглушить мотор, лечь в дрейф. Но прежде чем подняться на борт яхты, командир диска связался по радио с диспетчером Океана и признался, что Рэсси вновь ускользнул…

Некоторое время Рэсси плыл среди неожиданных спасителей, а потом отрывистым сигналом распустил свой эскорт и ринулся в глубину. Самое важное теперь – уплыть из этих вод, запутать свой след, найти быстрое течение, размывающее все запахи.

Рэсси не беспокоил маленький катер, безмолвно повисший сзади. Рэсси надеялся на свою скорость.

В Мировом океане есть только одно судно, обгоняющее стайера моря меч-рыбу. Даже не судно, а катер – вытянутый стрелой, с плавным горбом рубки – быстроходнейший катер диспетчера глубин Командора. Очень редко Командор отрывается от главных обязанностей и запускает свой катер: когда взрывается на какой-нибудь подлодке атомный котел, когда происходит авария на нефтепромыслах, когда надо доставить в больницу тяжелобольного.

Катер диспетчера следовал за Рэсси. Командор по просьбе профессора Громова решил сам вмешаться в погоню за быстрым пловцом. Но он не пускал пока катер на полный ход, любуясь состязанием сильных машин.

«На пользу или на погибель себе изобрели люди машины? – рассуждал Командор, управлявший катером. – Если судить о мышлении по поведению машины, оно неотличимо от человеческого. Что бы я делал на месте этого хвостатого пловца, невольно попавшего в подчинение фон Круга? Удирал бы со всех ног, точнее, со всех движителей. И молодец этот Рэсси: призвал на помощь целое стадо спасателей. Нет, нельзя отдавать в чужие руки такое изобретение! А ну, вперед, Рэсси! Держись и не вешай свой хвост!»

Командор включил прожектор. В луче света мелькнул удиравший пловец.

Катер постепенно настигал Рэсси, отчаянно работавшего хвостом…

«Верно говорил Астронавт: скорость такая, что, попадись на пути неосторожная рыба, взорвется, как граната… – подумал Командор. – Дельный совет дал мне диспетчер Космоса! Если бы я двигался наперерез беглецу – а так легче его поймать, – при этой скорости я сломал бы Рэсси».

Этот момент Рэсси запомнил навсегда: он перестал быть неуловимым.

Из корпуса катера выползла механическая рука, протянулась к нему. Пальцы с натянутой сеткой медленно сжались.

Притихший пленник решал про себя задачу: как вырваться на свободу, если противник быстрее тебя.

Рэсси не знал, что плен и есть его свобода.

Нет более торжественного момента в жизни морского путешественника, чем та минута, когда он выходит из здания морского вокзала и ищет взглядом свой корабль. Три спутника с интересом оглядывают порт. Профессор Громов, Электроник и Сыроежкин прилетели в приморский город, чтобы продолжить свое путешествие на подводном судне. Это не простая морская прогулка. Сегодня очень важный день: Громов и его помощники едут за Рэсси.

В сине-зеленом просторе покачиваются подводные суда, в которых угадываются знакомые очертания вечных жителей океана, и профессор объясняет мальчикам: вот корабль-дельфин, корабль-парусник, корабль-кальмар…

Мраморные ступени ведут к причалу, где стоит, принимая пассажиров, большой лайнер «Белый кит». Внутри него – как в самолете: круглые иллюминаторы, ряды зачехленных кресел.

Мягко захлопываются дверцы. Прогудев на прощание, корабль-кит уходит из порта, рассекая мощной головой волну, и незаметно для пассажиров опускается в безопасные глубины. Теперь он всплывет где-нибудь очень далеко – возможно, в другом океане, в другом полушарии планеты…

Океанский лайнер-кит заходит по пути в подводный город. Туда и плывут профессор и мальчики – близнецы”, чье удивительное сходство вызвало веселое оживление пассажиров. Громов что-то пишет в блокноте. Электронику досталось место возле самого иллюминатора, как новичку глубин. А Сыроежкин, сидя между ними, вертится в удобном кресле, вспоминая свои морские приключения.

В выпуклое стекло, прямо на Электроника и Сергея, глядят акульи морды; мелькают в иллюминаторе флаги хвостов и крылья плавников; зеленым сиянием светятся таинственные жители глубин. Все они отстают от быстроходного корабля, лишь какая-то пятнистая рыбина, выпучив глаза на яркий свет, долго плывет рядом. Сыроежкин чувствует себя «морским волком»: он видел все это на дне морском.

Сегодня Сергей болтлив:

– Ты не встречался, Электроник, нос к носу с акулой?

– Нет.

– А я чуть не прокатился на акуле. Нисколько не страшно!

– Акулы бывают разные, – спокойно отвечает Электроник. – Песчаная, тигровая, китовая, кошачья, белая, голубая, сельдевая…

– Молодец, все знаешь!… Теперь скажи мне: кто лучший спринтер моря?

– Катер диспетчера Океана. Он догнал Рэсси.

– Верно. Катер диспетчера быстрее меч-рыбы. А скорость в море – это свобода! Вот Рэсси знает…

– Рэсси еще не свободен, – говорит Электроник. – Чтото мешает ему быть прежним Рэсси. Хотя он от нас близко, все равно не откликается.

Электроник про себя вызывает Рэсси, и Сыроежкин умолкает. Потом шепчет в карман, где лежит транзистор: «Эй, Рэсси. Мы плывем к тебе… Слышишь?»

– Почему он молчит? – думает Сергей вслух. – Скажите, Гель Иванович, а Рэсси все такой же?

Профессор поднимает голову, рассеянно смотрит на мальчика, кивает:

– Внешне такой же. А вот что у него на уме – посмотрим.

– Гель Иванович, а вы пишете не тем концом карандаша.

– Ах, да… – Громов кивает, рассеянно смотрит на пустые листы и, перевернув карандаш, снова углубляется в записи. – Спасибо, что подсказал.

Сыроежкин заглядывает в профессорский блокнот. Но он ничего не понимает в строках формул. Может быть, Громов придумывает новую машину, более сложную, чем Рэсси? Рэсси уже сделал мировое открытие, скоро он будет с ними. А наука движется вперед…

– Гель Иванович, а ваша будущая модель тоже будет иметь новое «И так далее»?

– Какая модель?

– Ну, которую вы сейчас изобретаете.

– Ах вот что!… Это совсем другая работа, Сережа. -

Профессор смущенно закрыл блокнот. Он не хотел никому говорить о своих Запрещающих Теоремах. Он приготовил их на крайний случай: быть может, мир обойдется и без лишних запретов. – Давайте обсудим, Друзья, как нам вести себя с Рэсси…

Корабль приближался к подводному городу. Во всю стену обзорного иллюминатора – прозрачный купол.

Медленно проступают сквозь призму воды фантастические здания.

Громов, показывая на экран, объяснил маленьким спутникам, что все эти подводные сооружения были сначала «открыты» под микроскопом, а потом уже построены архитекторами и инженерами. Прочнейшая скорлупа микроскопических водорослей, которую нескончаемые волны прибоя не в силах разбить о скалы, подсказала биоархитекторам строение легкого и прочного купола, выдерживающего давление глубин. К его высоким сводам, сверкавшим огнями, как ночное небо звездами, устремились дома-стрелы, дома-соты, домаколосья; подобно живым деревьям, окруженным зелеными лужайками, они тянулись к свету. Затейливые мосты – плетеные, как паутина, скрученные желобом листы, лучистые морские звезды – перекинулись через улицы, вели к стадионам, бассейнам, каткам, театрам, башням, похожим на дворцы с иных планет. Подводный город, не уступавший в красоте земным столицам, светился в своей прозрачной раковине.

Корабль-кит подошел к стеклянной стене, и его притянули к себе шлюзы.

В зале порта профессора и его спутников встречал юноша, которого Сергей сразу узнал: Дон!

Морской смотритель с минуту смотрел на Сыроежкина и Электроника, потом, рассмеявшись, назвал каждого по имени и не ошибся.

Дон сказал Громову:

– Вас ждут, профессор.

Катер, управляемый Доном, доставил гостей в центр города, где посреди площади возвышался огромный шар без единого окна. Это был всемирно известный Центр Мирового океана.

Через шлюз пассажиры вышли на площадку с кабинами лифтов. Над одним из лифтов сверкали буквы: «Диспетчер Океана».

Морской смотритель пригласил гостей в лифт диспетчера.

… Они оказались как будто в центре Земли. В круглом зале диспетчера голубая сфера Мирового океана с темными глыбами материков просматривалась насквозь. Материки казались безжизненными, а весь океан был пронизан извилистыми пунктирами светящихся точек. Каждый корабль-подлодка, рудовоз или танкер, каждый плывущий в океанских глубинах мерцал маленькой искрой, посылая свои сигналы диспетчеру; даже под шапками льдов Арктики, в глубоких каньонах Антарктики пробирались подводные суда. Все внутри шарообразного зала было прозрачным, чтоб не мешать наблюдению за мировым движением, – стены, пол, стулья, микрофоны и круглый стол, за которым, негромко переговариваясь с кораблями, сушей, воздушным океаном, космосом, работали диспетчер Океана и два его помощника. Когда в дверях показались гости, диспетчер кивнул помощникам и, чеканя шаг по стеклу пола, пошел навстречу.

Громов, близоруко щуря глаза, узнал в высоком русом человеке Командора: несколько раз они встречались на научных конгрессах.

– Рад приветствовать вас, Командор. Извините, что оторвал от работы.

– Здравствуйте, профессор, – громко ответил Командор. – Прошу прощения за то, что для этой встречи вам пришлось опуститься на самое дно…

– Я пока не разочарован, – шутливо сказал Гель Иванович.

Мальчишки, замерев, восхищенно смотрели на диспетчера Океана. Впервые видели они знаменитого повелителя трех четвертей планеты.

А Командор, взглянув на курносых близнецов, как и Дон, расхохотался:

– Вот так загадка! Как же Рэсси различает вас?

– Где он? – в один голос спросили восьмиклассники.

– Впрочем, узнает ли он вас…

Произнеся такую фразу, Командор круто повернулся и огромными шагами направился к треугольнику Африки. Он подошел к черной глыбе материка и распахнул неприметную с виду дверцу.

– Выходите.

Из дверцы, странно согнувшись, появилась массивная фигура.

Человек вывел за собой собаку на поводке.

– Рэсси!

Командор остановил ребят взмахом руки.

– Прошу познакомиться, – отрывисто сказал Командор. – Господин Мик Урри, главный администратор лабораторий фон Круга. Профессор Гель Иванович Громов.

– Мы знакомы, – ответил Громов.

А Мик Урри, бросив настороженный взгляд, подтвердил:

– Встречались.

– Тем лучше. Господин Урри задержан на яхте «Альбатрос», когда… э‑э… как бы помягче сказать… когда он присваивал себе чужие ценности.

– Может, пираты – родственники господина Командора? Или нашли владельцев древних судов? – мрачно сострил Мик Урри.

Командор резко повернулся:

– По Кодексу Океана древние затонувшие корабли принадлежат государству. Вы вместе с вашим хозяином будете отвечать по всей строгости закона.

– Надо еще доказать… – пробормотал Урри.

– Так что господину Урри нечего терять, – громко продолжал Командор, не обращая внимания на реплику администратора. – Кроме вот этой собаки…

Лохматый терьер спокойно сидел у ног администратора. Он и ухом не повел, словно речь шла не о нем.

– Это мой. – Мик Урри дернул за поводок. – И зовут моего пса, к вашему сведению. Индекс…

– Это Рэсси! – звонко, уверенно сказал Сыроежкин и оглянулся. – Правда, Электроник? Правда, Гель Иванович?

Профессор Громов и его ученик молча смотрели на Рэсси.

– Рэсси, ко мне! – приказал Сыроежкин и сделал шаг вперед.

– Не подходи, – хрипло предупредил Урри.

– Решайте сами – Рэсси или Индекс. Здесь я вам не судья. Подводный пловец пойман мной по просьбе профессора Громова. До этого я никогда его не видел, – заключил Командор и отошел в сторону.

В тишине зала прозвучало слабое жужжание – это Электроник бормотал команды для Рэсси. А вслед за жужжанием – громкий лай: Рэсси, оскалившись, яростно лаял на своих бывших хозяев. Мик Урри еле удерживал собаку на поводке.

– Что я говорил! – хрипел Мик Урри. – Можете убираться. Все. Пока целы.

– Отсюда не выйдет никто без моего разрешения, – твердо сказал Командор.

И, словно в ответ на его слова, Рэсси с треском распустил прозрачные крылья и, вырвавшись из рук удивленного Урри, взлетел под самые своды. Все задрали головы к голубому потолку, а помощники диспетчера вскочили с места. Впервые в Центре Мирового океана скользило такое необычное существо.

– Продолжать связь с кораблями! – приказал Командор помощникам. И затем обратился к администратору: – Уймите его. Он мешает работать.

Урри лишь ухмыльнулся, наблюдая шутки своего Индекса.

– Он нас не признает, – пробормотал Сыроежкин. – Электроник, как же так? Дон, ты ведь видел, какой он послушный. Ты его узнаешь?

Дон кивнул, а Электроник сказал правду:

– Он исключил нас из памяти.

Гель Иванович Громов следил за парящим Рэсси. Потом он вытащил из кармана блокнот, написал что-то на листке, вырвал его, протянул Электронику:

– Прочти.

И пока Электроник монотонным громким голосом произносил формулы, профессор с удовольствием наблюдал, как Рэсси постепенно снижается и убирает крылья, превращаясь в обычную собаку; как он мягко прыгает сверху на все четыре лапы и подходит к Мику Урри, осторожный, недоступный, – еще не Рэсси, но уже и не Индекс.

Командор обратился к профессору:

– Я вижу, ваш урок прошел не без пользы. Большое спасибо.

– Пока да. Но не забывайте, что в нашем споре участвует еще один собеседник.

– Кто?

– Манфред фон Круг.

Фон Круг, сидя у пульта машины, не слышал, конечно, своего имени. Получив сигнал опасности от Индекса, он включил экран и наблюдал борьбу модели с неизвестным противником. На экране две точки носились внутри замкнутого пространства, обозначавшего зал, подводный дом или глубинный корабль. Ясно одно: Индекс стремится вырваться на волю, чтоб снова стать неуловимым. Фон Круг, нажимая на кнопки электронной машины, перебирал разные варианты игры. Он был готов пожертвовать своим помощником и яхтой «Альбатрос» со всеми ее находками, лишь бы остался Индекс. С такой универсальной моделью можно начинать любое новое дело на пустом месте…

Когда Мик Урри привез из Индии стальной капкан, доктор прежде всего стал менять память Рэсси. На машину обрушились электрические разряды. Рэсси вышел из стального ящика с другими законами внутри своих электронных схем, и главными сигналами для него стали: новый хозяин, его помощник, большая электронная машина. Круговская машина отныне давала ему команды на расстоянии в тысячи километров; иногда к ней присоединялся сам хозяин или помощник. И все.

Индекс выполнял задания так же добросовестно, как и прежде, – от кончика носа до хвоста это был четкий механизм, и в постоянно меняющемся узоре его памяти никогда больше и не возникали картины прежней жизни. Когда его окружили подводные корабли и опасность возродила в схемах какую-то старую связь, он, приняв совет Электроника, ни на секунду не вспомнил своего прежнего владельца, как, впрочем, и свое настоящее имя. И, откликаясь на позывной «Индекс», Рэсси доставлял удовольствие фон Кругу.

Сейчас фон Круг, единственный хозяин Индекса, беспокоился за свою неуловимую модель. Светлая точка, покружив внутри шара, замерла. Кто-то – очень сильный противник – вмешивался в действия Индекса, заставлял не подчиняться приказам круговской машины. «Но кто? Неужели Громов? Только он один знает строение модели, может управлять ею…»

Фон Круг иронически скривил губы. «Если это сам господин профессор, он получит сейчас наглядный урок от своего бывшего изобретения…»

Пальцы доктора нервно забегали по кнопкам, приподняв Индекса на страусовых ногах и бросив его на противника. Точка на экране скользнула к невидимому барьеру, разделявшему участников игры, а потом медленно откатилась назад.

«Спокойно, – сказал фон Круг, – борьба еще не окончена…»

Он стучал по столу, не решаясь на крайний исход.

Сильный удар током наверняка успокоит невидимого врага. Скандал? А кто знает, что именно он, доктор Круг, за тысячи километров управляет Индексом? В конце концов, это только машина, и лучше не иметь свидетелей ее странных действий…

Фон Круг пошевелил точкой на экране, удостоверившись, что он владелец уникального Индекса. Тонкий палец придавил кнопку.

Когда из пасти Индекса вылез стальной бур и Громов крикнул какие-то слова, никто в диспетчерской не понял сразу, что произошло. Индекс, бежавший к профессору, вдруг метнулся в сторону, и в следующий момент сверкнула искра сильного разряда, погас свет, зажглась синяя аварийная лампа. Океан мигом потемнел, корабли исчезли, капитаны лишились диспетчера. Командор вызвал дежурных электриков.

Мик Урри стоял побледневший, прекрасно понимая, насколько опасен был Индекс несколько минут назад. Урри вздохнул, заметив двух морских инспекторов, которые вошли в зал.

– Уведите его, – сказал Командор инспекторам. – И потом, уберите, пожалуйста, это.

Вспыхнул свет, пробудив океан, и все увидели, что Командор показывает на стол, где лежала неподвижно собака.

– Не трогайте его! – прозвучал звонкий мальчишеский голос, похожий на крик боли. – Это Рэсси! Ни за что не отдам Рэсси!

Сыроежкин, нырнув под стол, бережно взял в руки лохматого Рэсси.

Электроник в тот же миг оказался рядом; прожужжали его команды для Рэсси.

– Зачем только я крикнул? – обвинял себя Громов. – Короткое замыкание! Как же я не догадался, что он, свернув, наткнется на провод…

Командор смотрел на мальчишек с собакой.

– Какое основное правило вашей машины? – спросил он профессора.

Вместо Громова поспешно ответил Электроник, словно от его слов зависела жизнь Рэсси.

– «Четкое выполнение приказов, которые дает хозяин. Самостоятельность и свобода действий помогают модели соблюдать основное правило…»

– Что-то я не заметил четкого выполнения заданий, – задумчиво проговорил Командор. – Так кто же его настоящий хозяин?

В круглом зале попискивали сигналы тысяч судов.

Капитаны вели свои корабли глубинными дорогами. Там, вверху, над океанами Земли, светило солнце и горели звезды, царил штиль и бушевали штормы. Там, во всех океанах планеты, шла обычная жизнь… А Сыроежкин держал в руках неподвижного Рэсси.

– Неверно! – громко сказал Сергей. – В главном правиле сказано: «хозяина и его друга». – И он удивленно уставился на Рэсси. – Смотрите, он…

– Что – он? – подскочил Электроник.

– «И его друга»! – повторил Сыроежкин.

И все увидели: собака едва заметно шевельнула хвостом.

– Я друг… – тихо произнес Сыроежкин. Хвост опять дрогнул. – Я друг Электроника!…

Хвост, чуть помедлив, вильнул.

– Я друг Громова!

Еще один взмах.

– Я друг Рэсси!

И в ответ раздался лай. Сначала чуть слышный, как во сне, потом громче, громче. Рэсси открыл глаза, соскочил на пол, отряхнулся и залился звонким, пронзительным лаем.

– Смотрите, он лает… – удивленно сказал Громов. -

Лай, голубчик, лай!

И, поняв его радость, рассмеялся радостно Командор, улыбнулся Электроник, расхохотался Дон. И помощники диспетчера прыснули в микрофоны. А Сыроежкин стоял, широко расставив ноги, и не понимал, почему все смеются.

Он сделал открытие. Вернул Рэсси одним словом

«друг», которое фон Круг не смог вычеркнуть из памяти. Что тут смешного?

Сергея качало от внезапной усталости. Все корабли

Океана двигались сейчас прямо на него. Он не имел права отвечать на их сигналы. Он должен был проверить главное.

– Рэсси, ко мне!

Сильные руки подхватили мальчика и отнесли в соседнюю комнату. Но прежде Электроника, прежде Громова, прежде быстрого Дона, прежде самого Командора, успевшего схватить падавшего Сергея, к мальчику одним прыжком подскочил Рэсси…

– … Алло, Сергей, ты слышишь меня? Прием, – услышал Сыроежкин как сквозь сон.

Он поднял веки. Увидел лучистые глаза под сросшимися бровями. Командор протянул ему великанскую руку, бережно посадил.

– Ну как, прошло? – спросил Командор. – На глубине это бывает.

– Я управлял… – сказал Сыроежкин.

И Командор сразу понял его:

– У тебя неплохо получается: Рэсси снова стал Рэсси. Когда-нибудь будешь управлять не одной машиной. Океаном. Или Космосом. Как захочешь.

Гель Иванович коснулся его плеча:

– Ты первооткрыватель, Сергей. Дай-ка я внимательно посмотрю на тебя. – И он ласково заглянул в глаза первооткрывателю, который неожиданно для всех вспомнил самое могущественное слово – «друг».

В зале прозвенели далекие колокольчики. Служба спасения оповещала о традиционном трехминутном молчании эфира. Замер весь Океан, до самого дна, прислушиваясь, не прозвучит ли где 808. В тишину спокойных секунд, отсчитываемых хронометром, изредка врывался слабый писк – сигналы морских животных, которые носили в себе гарпун сонных стрелков.

– Это дельфины и киты, – тревожно сказал Громов. – Надо их отыскать!

– Найдем, – обещал Командор.

– С кораблей, из космоса, со дна океана…

– Подключу всех диспетчеров.

– Чтоб больше никто не нажал тайно кнопку.

– Не позволим.

– Верю вам. – Громов вынул из кармана какие-то бумаги, разорвал в мелкие клочья. На вопросительный взгляд Командора улыбнулся: – Так, пустяки…

А Электроник, тоже нарушая традиционное молчание трех минут, сказал Сыроежкину:

– Я переделал основное правило Рэсси. Никаких больше хозяев… Только друзья!

– Вам одним открою строгую тайну. Я разработал

Запрещающие Теоремы…

Профессор Громов видит перед собой внимательные лица. Глаза профессора улыбчивы, но говорит он серьезно. Идет урок математики в восьмом “Б”. Учитель Таратар кивает головой: он никогда не сомневался в могуществе математики.

– Понимаете всю сложность этого вопроса для прогресса человечества? Запрещающие Теоремы могли бы со временем остановить все машины. – Профессор оглядел программистов. – И вот однажды, написав очередную формулу, я подумал: а чем же виновата сама машина? Разве так необходимо ограничивать ее развитие? Виноват бывает какой-то человек, который либо не осознает результатов ее работы, либо использует во вред другим. В чем провинился мой Рэсси, почему я должен разрушить хорошую модель?… Я уничтожил Запрещающие Теоремы, проще говоря – порвал лист с формулами. И сделал это с удовольствием!

А машина, из-за которой создавались Запрещающие Теоремы, угрожавшие человечеству, – вот она, совсем рядом, сидит у доски. Лохматая, усатая, с задорно поднятым хвостом – до последнего волоска вылитый терьер. Даже не верится, что черная тихоня – всемирная знаменитость. Интересно, что Рэсси сам о себе думает? Он-то осознает, в конце концов, что он – Рэсси?…

Электроник поднял руку.

– Скажите, Гель Иванович, вы так и не применили свои теоремы?

Профессор улыбнулся, что-то вспомнив.

– Честно говоря, один раз пытался применить. (Легкий гул удивления пролетел по классу.) Когда Рэсси атаковал нас, я крикнул одну из формул. Рэсси метнулся в сторону, наткнулся на провод, и короткое замыкание чуть было не вывело его из строя. Если бы не открытие Сыроежкина, не знаю, был бы сейчас с нами Рэсси!

Сыроежкин смущенно сморщил нос, хотя все уже знали, как он отличился.

А Громов выхватил из кармана длинную трубку, взмахнул ею, будто дирижерской палочкой, зашагал по классу, рассуждая вслух:

– Вы должны знать, будущие программисты, что человечество за свою историю не раз отказывалось от всемирного эгоизма. Вспомните: когда-то люди установили, что Земля не центр Вселенной, что живут они на периферии Галактики и сама земная жизнь отнюдь не исключение. Однажды мы решили, что не только человек умеет мыслить, и создали автоматы, наделив их почти человеческими чертами… Может, в этом и состоит прогресс?… Извини, Электроник, что я говорю так при тебе, но ты помнишь историю человечества не хуже меня… Вот, например, Рэсси: он задал нам с Электроником немало задач, пока мы не оценили его поступки. Рэсси еще раз подтвердил неограниченные возможности человека. А лучше меня, пожалуй, все объяснит сам Электроник.

Таратар пригласил своего помощника к доске.

Электроник встал рядом с Рэсси, взял мел, уронил тряпку. Поднимая ее, незаметно погладил собаку. Шевельнулся хвост в знак дружбы.

Рэсси смотрел на черную доску из-под косматых прядей шерсти.

– Я приведу примеры самостоятельных действий Рэсси, когда он пространствовал над пустыней, – серьезно начал Электроник и улыбнулся. – Скажу откровенно: я не сразу расшифровал их…

Класс замер. Сам Электроник, лучший в мире математик, ученик профессора, ассистент учителя, – и вдруг признается в своей слабости.

Да этот Рэсси взаправду хитроумен, изобретателен, непобедим.

Могучий ум в мохнатом теле!… Ура неуловимости, хвала неуничтожимости!

Стучал по доске мел. Торопились перья. Горки формул громоздились в тетрадях.

Не писал лишь Макар Гусев. Впитывал глазами таинственную силу Рэсси, старался не пропустить ни единого слова. Он представлял себя непобедимым силачом, как Рэсси, только, разумеется, человеком. Секрет силы витал вокруг него в воздухе – стоит лишь очень захотеть, напрячь всю волю, а формулы – не беда, он их спишет потом у приятелей.

– А что будет с Рэсси? – перебивая Электроника, спросил нетерпеливый Макар.

Электроник ответил, стуча мелом:

– Он продемонстрирует свою систему управления животными. Рэсси приглашают на службу директора двух заповедников.

– Ого! – Макар победно взмахнул тяжелым кулаком. – Честное слово, очень хочется влезть в его шкуру!

– Даже мне трудно вообразить будущие приключения Рэсси, – хрипло подтвердил Электроник.

Учитель и профессор переглянулись. А программисты засмеялись, на минуту оторвавшись от тетрадей.

Таратар нагнулся к Громову, вполголоса сказал:

– Воображение… Удивительно! Так в чем же тогда заключается отличие?… – И не закончил вопроса.

– Признаюсь, я совсем забыл, что Электронику необходимо воображение, – шепотом подхватил профессор. – Спасибо, что напомнили. Вероятно, главное отличие человека от машины – умение задавать вопросы, на которые никто не может ответить…

Электроник, не дописав уравнения, повернулся к профессору.

– Вы сказали, – прозвучал резкий скрипучий голос, – я смогу задавать неразрешимые вопросы? О не открытых еще законах?

И Электроник, повторив на свой лад слова профессора, слишком поздно понял, что поставил себе неразрешимый вопрос.

Чтобы не впасть в бессмыслицу, отвлечься от мучительных рассуждений, он задергался, заплясал у доски, напевая модный ритм:

– Э‑э-э, бали-бали… э‑э-э, бали-лей…

От удивления Таратар засопел, будто носорог. За всю педагогическую практику учитель впервые видел, чтоб у доски танцевали.

– Ты на уроке! – грозно напомнил учитель, обрывая жестами смешки класса.

А Громов с нескрываемым любопытством смотрел на своего приплясывающего ученика.

– Э‑э-э…

– Ты сам придумал музыкальный предохранитель от неразрешимых вопросов? – спросил профессор.

Электроник кивнул, содрогаясь всем телом.

– Не самый лучший. После урока мы побеседуем с тобой об искусстве, о силе воли, наконец, о воображении.

Электроник сразу затих, удивленный тем, как легко можно найти выход из мучительного положения.

– Извините, – сказал он. – Я, вероятно, плохо применяю вторую теорему Геделя. Если разрешите, я продолжу объяснения.

Электронный мальчик, бросив взгляд на невозмутимого Рэсси, стал писать уравнения, «изобретенные» его четвероногим другом.

А Сергей Сыроежкин, поглядывая то на старательно пишущего Электроника, то на спокойного Рэсси, думал:

“Удивительная это личность – Рэсси. Он еще попутешествует по миру. Покажет свое таинственное «И так далее».

– Алло, Командор! Не знал, что ты повелитель не одних подлодок-китов, но и глубинных собак. Слышал, как ты отличился, как вернул профессору Громову его Рэсси. Молодчина, Командор! Прием.

– Уже разведал, Аст? На такой недосягаемой высоте… Прием…

– На высоте — точно, в пустоте – верно, и все же над нашей Землей. Мне тут известны все секреты… Кстати, Командор, хочу с тобой посоветоваться. Ребята на Юпитере видели недавно в океане животное вроде нашего кита. Переливает всеми цветами, как океан этой планеты, резвится в волнах и плавает так, что поймать его невозможно. Может, подсказать глубинникам: пусть попросят Громова одолжить Рэсси? Как он – справится? Прием.

– Справится, Астронавт, клянусь океанами Земли. Прием.

– Слово Командора — верное поручительство. Я сразу понял, что моя дочь, когда подрастет, увидит живого кита Юпитера. Прием.

– Увидит, Аст, непременно увидит. Но прежде ты покажи ей пятнистую жирафу. А то она не поверит ни одной картинке. Договорились, Аст? Отбой!…

Оцените, пожалуйста, это произведение. Помогите другим читателям найти лучшие сказки.
СохранитьОтмена

Рейтинг рассказа

3.91
Оценок: 22
516
40
30
20
16

Комментарии

Комментариев пока нет. Будьте первыми!
Оставить комментарий
АА
Отзывы и предложения
Закрыть