На поле Куликовом

Борьба двух князей

В Твери встречали дорогого гостя. Князь Михаил Александрович не жалел ни вина, ни золота. Пусть знают татары, как рады в Твери ханскому послу. Весь день и всю ночь пировали.

Неспроста окружил Михаил Александрович почётом гостя из государства татарского — Золотой Орды. Посол привёз от хана ярлык (грамоту) на Великое княжение «Всея Руси». Это значило, что тверской князь признавался старшим среди русских князей, а они все должны подчиняться ему «без ослушания», поставлять войска, коли он потребует. «Теперь,— думал тверской князь,— расправлюсь с Москвой да с князем Дмитрием».

Давно между русскими княжествами шла борьба за ханский ярлык. Татарам это было на руку: пусть воюют меж собой князья, пусть будет у них меньше сил, меньше воинов. А поднимется кто на Орду с оружием, легче будет разбить по отдельности.

Вот и князь тверской Михаил не первый год уже держит спор с московским князем Дмитрием — кому «владети» ярлыком, кому над всеми начальствовать. А хан то одному из них даст ярлык, то другому. Пусть спорят. Лишь бы сообща против татар не выступили, лишь бы дань Золотой Орде платили исправно.

Теперь же хану было выгодно поддержать Тверь, а не Москву. Слишком сильна Москва стала. Дмитрий Иванович присоединил к своему княжеству крупные города — Калугу, Дмитров, Владимир. Обнёс он Москву каменными стенами взамен дубовых. К стенам башни пристроил. Крепка Москва и красива. Два раза подходил к ней литовский князь Ольгерд, но взять не смог, отступил, ни с чем в Литву вернулся. Не по зубам орешек.

Ханский посол привёз не только ярлык Михаилу Александровичу, но обещал и помощь войсками, если тверскому князю потребуется.

А ещё надеялся Михаил Александрович на князя литовского. Знал, что Ольгерд в неладах с князем Дмитрием. «Литва нас поддержит,— говорил он своим боярам.— Идёмте же на Москву походом».

И тверской князь объявил войну князю московскому. Это был год 1375. Но ни татары, ни литовцы войск прислать не успели.

А Дмитрий Иванович быстро двинул свои полки на Тверь. Вместе с ним пошли войска девятнадцати князей и ещё отряды новгородские.

Как взяли они Тверь в осаду, испугался Михаил Александрович: «Понеже вся русская земля восста на него», да и свой народ на князя озлобился — зачем, мол, с татарами сговаривался. На помощь Твери литовцы было выступили, но узнали, какое войско большое привёл князь Дмитрий, повернули назад.

Стал просить пощады Михаил Александрович, стал просить мира, отдаваясь «на всю волю» московского князя.

Заключили князья меж собой соглашение. Признал князь тверской Дмитрия Ивановича «братом старейшим», обещал не ходить больше на Москву, никогда с татарами не сговариваться, не просить ярлыка ханского. А ежели татары на Русь нападут «или мы на них пойдём», то тверской князь войсками своими должен будет помочь князю московскому.

Так становилась Москва во главе Руси. Собирала силы грозные. Объединяла народ русский. Только такими силами можно было ударить по ненавистному врагу — по Золотой Орде.

Набеги ордынцев

Хан Мамай выслушал гонца, коротко кивнул: ступай, мол. Гонец выходил из ханского шатра согнувшись, вобрав голову в плечи: знал, что привёз худую весть. Не осердился бы хан, не сорвал бы на нём своё зло.

Но хану было не до него. Он велел никого к себе не пускать. Сидел нахмурившись.

Тревожные вести приходили с севера одна за другой. Слишком высоко поднял московский князь голову. Ханские распоряжения ни во что не ставит. Прав, пожалованных тверскому князю, не признал. А ведь ещё недавно покорным был князь Дмитрий — сам приезжал в Золотую Орду, чтобы получить ярлык из рук ханских.

«Нужно бы проучить Москву. А князя Дмитрия — в бараний рог согнуть, чтоб никогда больше не выпрямился, чтоб мог только в землю смотреть»,— думает хан.

Но вначале Мамай решил покарать тех, кто заодно выступал с князем Дмитрием.

И опять застонала русская земля под копытами татарской конницы. Воинам был дан короткий приказ: «Жечь, грабить, убивать».

Не нов был тот приказ. Уже полтора века опустошали татары русские княжества. Лилась кровь. Гибли в огне города и сёла. Сильным и жестоким было татарское войско. «Никому не давать пощады»,— таков был закон.

А если осаждённый город трудно было взять, татары пускали в ход вероломство и хитрость. «Сдавайтесь добровольно»,— предлагали они и при этом клялись, что никого не тронут. Но стоило лишь открыть ворота, татары тут же врывались в город и убивали жителей или же забирали их в плен, продавали в рабство.

На этот раз пострадали нижегородские и новосильские земли. «Зачем воевали Тверь?!» — кричали татарские воины. Сожжён был и город Кашин, отошедший от Тверского княжества.

Князь Дмитрий Иванович, опасаясь нашествия на Москву, собрал большое войско и вывел его к Оке. Но золотоордынцы отступили на юг и некоторое время не появлялись. Только понимал князь — ненадолго такая передышка, того и гляди вновь «гости» пожалуют.

И верно — прошёл год, и новое войско посылает Мамай. Вёл его царевич Арапша. Татары опять напали на Нижегородское княжество.

Дмитрий Иванович тут же двинул на помощь Нижнему Новгороду полки московские.

Хитёр был Арапша. Он сделал вид, что уводит войско назад. Не обнаружив татар, московский князь Дмитрий оставил с нижегород-цами часть полков, а сам вернулся в свой стольный град.

Нижегородцы и оставшиеся москвичи пустились вдогонку за Арапшей. Но тот отступал да отступал. Всё дальше отходили русские полки от Нижнего Новгорода, вот уже и через реку Пьяну перешли. Тут их и окружил незаметно Арапша с помощью мордовских князей. И с тыла напали, и в лоб ударили. Разгромлены были русские, а вслед за тем захватили татары Нижний Новгород, разграбили его да сожгли.

Мамай собирался кинуть на Русь полчища несметные, все княжества разорить, и прежде всего — Москву. Но у хана в самой Золотой Орде были раздоры. Не мог он оставить трон и посылал пока походами своих военачальников.

«Князей всё время в страхе надо держать,— говорил он.— Пусть днём и ночью помнят про нашу силу».

Летом 1378 года Мамай послал на Русь с большим войском своего верного мурзу (князя) Бегича.

Помышлял мурза напасть на Москву, но по пути решил поживиться добычей и в рязанских землях.

Победа на реке Воже

Не по душе был князю Дмитрию рязанский князь Олег: голос вкрадчивый, в лицо не глядит, глаза всё куда-то в сторону отводит, ответы даёт уклончивые — и так и сяк понимай.

Но всё же, как узнал Дмитрий Иванович о нашествии татарских войск на Рязань, сразу же принял решение.

— Нужно выручать князя Олега,—сказал он,— да и ждать Бегича у стен московских негоже. Выйдем ему навстречу.

Рязанский князь принял московского князя приветливо. В своих палатах белокаменных повелел накрыть богатый стол.

— Спасибо тебе, Дмитрий Иванович, за выручку,— сказал Олег.— Доброе дело ты предлагаешь. Значит, сообща ударим по нечестивым. Твои полки и мои, стало быть…

Так и выступили в поход — московская рать да рязанская под началом князя Дмитрия.

Сошлись противники на реке Воже, что в Оку впадала. Несколько дней войска друг против друга стояли. На левом берегу — русские, на правом — татары.

Князь Дмитрий расположил войска полукругом на невысоких холмах, ждал нападения Бегича. Ордынский мурза тоже не двигался, ждал, пока перейдут реку русские.

Обычно татары начинали сражение стрельбой из луков. Пустят целое облако стрел, затем окружат противника и теснят со всех сторон. Кривыми саблями рубят, всадников арканами с коней стаскивают.

Ежели ордынцы крепкий отпор встречали, принимались будто бы отступать, а на самом деле нужно было им разделить силы противника, чтобы снова по ним ударить или же подвести их под засаду.

Вот и на Воже метнули ордынцы тьму стрел. Русским показалось, что солнце померкло. Но не достали до них стрелы: не на самом берегу стояли полки, а поодаль — так повелел князь Дмитрий Иванович. Да и стрелы к тому же против ветра летели.

Был средь москвичей Яшка-Крикун. Приложил он руки ко рту, вдохнул поглубже, да как заорёт:

— Ай молодцы вы, басурмане поганые, отогнали мух от наших лошадушек!

Затряслось от смеха русское войско.

А татары молчат. Насупились, на мурзу искоса поглядывают. Не выдержал Бегич, махнул кривой саблей — двинулась к воде татарская конница.

Зафыркали низкорослые косматые лошади… Заплескалась волной река Вожа.

Сжали русские мечи в нетерпении. Но сказал князь Дмитрий:

— Пусть все переправятся. С трёх сторон по полчищу ударим.

Думал Бегич с наскоку смять русских. Но не тут-то было. Выдержали полки атаку та-тарской конницы. А как сами ударили с трёх сторон, дрогнуло войско мурзы.

В центре гнали его отряды князя Дмитрия и князя Олега, с флангов секли конники пронского князя Даниила да московского воеводы Тимофея.

В панике бежали татары за Вожу. В давке одни других топтали. А уж сколько их потонуло — вышла из берегов река Вожа.

Нашёл в битве этой смерть свою и мурза. Сцепился он с бывалым воином Порфирием. У Порфирия меч прямой, обоюдоострый, у мурзы сабля кривая, булатная. Как сошлись они — искры брызнули. Ловок мурза, да Порфирий ещё ловчее.

А тут со всех сторон ратники наседают — ни мечом в тесноте не махнёшь, ни саблей не ударишь. Дышат Порфирий и мурза яростью в лицо друг другу, а поделать ничего не могут. Вспомнил тут Порфирий про нож засапожный — выхватил да и ткнул ножом басурмана.

Бежали ордынцы, бросив свои шатры, обозы, добро, что награблено было. Лишь ночь, спустившись на землю, спасла татар от погони. Жалкие остатки войска скрылись во тьме.

Измена князя Олега

Победа! Победа! Победа! — гремело по Руси.

Люд ликовал во всех её княжествах: не только Москву защитил князь Дмитрий, но весь русский народ. Теперь понимали: можно одолеть татарские полчища, от которых столько лет уже стонала родная земля.

«Беда! Беда! Беда!» — отзывалось эхом в Золотой Орде. Мамай скрипел зубами. Смиренно мурзы молчали. В тишине зловещей слышался вой собак. Все знали: ничего Мамай не забудет, ничего не простит он русским, соберёт огромную силу, которой ещё не видывали, и уж тогда…

«На рязанской земле был убит Бегич,— мрачно думал Мамай,— рязанские земли ближе других к Золотой Орде… рязанский князь Олег слаб и нерешителен…»

И послал Мамай на рязанщину большой отряд. Князь Олег не выставил никакой защиты и бежал за Оку. Снова запылали рязанские сёла, и огласилось всё вокруг воплями и криками. И кнут засвистел: то татары угоняли в рабство пленников. Не выдержал князь Олег, поехал в Золотую Орду на поклон к хану.

Вспомнить бы ему, как вместе с другими русскими князьями крушил он татарскую рать на Воже. Но не о том размышлял князь Олег. Иные думы его тревожили: «Мамай войско собирает для похода. А идти ему опять через Рязань. И придёт ли князь московский на выручку — неведомо… Своя-то рубашка ближе к телу. Да ещё и силу татарскую посмотреть надобно — совладает ли с ней Дмитрий Иванович?»

В Орде был принят князь рязанский ласково. Мамаю по сердцу пришлись дары дорогие Олеговы.

— Будь мне верен,— щурился хан,— а тебя я пожалую своей милостью. Обиженным ты не останешься.

Увидел Олег войско несчётное. Там и ордынцев была тьма-тьмущая. А ещё понаехали племена степных кочевников, да генуэзцы-наёмники из Крыма, да шайки бродяг-разбойников…

— Не сегодня-завтра мы выступим,— говорил Мамай на прощание.— Торопись, князь Олег, нашим другом стать. А коль сможешь, подбери ещё союзников, посильнее чтобы были да понадёжнее.

С тяжкой головой вернулся князь в Рязань. Что делать? В какую сторону податься? К Мамаю или снова к Дмитрию? Между двух огней Рязань. Князь Дмитрий тоже, сказывают, войско созывает.

Пока князь Олег так выгадывал, двинул Мамай на Русь свои полчища. Вот уже чёрное облако над степью приметили «крепкие стражи» (дозоры) князя Дмитрия. Далеко в степь посылал их московский князь. 23 июля 1380 года прискакал от них гонец в Москву, сообщил: стоит Мамай близ Воронеж-реки.

Узнал о приближении татар и князь Олег. Думал, думал — тоже послал человека к Дмитрию Ивановичу, чтоб сказать, какая угроза над Москвою нависла. Пусть надеется Дмитрий, что верен ему князь рязанский.

А Мамай всё ближе, ближе подступает.

Мечется Олег в своих хоромах: «Между двух огней я! Между двух огней…» А глашатаи Дмитрия во всех городах и сёлах русских читают громко княжеские грамоты: «…призываются всякие человеки постоять за Русь».

Ой, как близко Мамай!

Князь Олег опять не выдержал. Отправил двух послов. Одного к Мамаю, другого к Ягайле, князю Литовскому. Хану написал о преданности, называл себя рабом Мамаевым, а Дмитрия — своим старым обидчиком. Князю литовскому предлагал уговор: поделить промеж собой земли московские.

Думал Олег, что Дмитрий Иванович не выйдет на бой с такими силами грозными, бросит Москву на произвол судьбы…

Москва собирает войско

Князь Дмитрий созывал ополчение. Под знамёна свои собирал он воинство великое. Поднималась вся Русь на борьбу с врагом. Подтянулись к Москве ратники — сыны крестьянские, горожане, ремесленники. Шли князья со своими дружинами. Первым прибыл серпуховской князь Владимир Андреевич — двоюродный брат князя Дмитрия.

Шли к Москве, чтобы встать за дело правое, полки ростовские, ярославские, муромские, отряды белозерские, устюжские, елецкие.

В самый разгар сборов заявились к князю Дмитрию Мамаевы послы. Они держались надменно и требовали повышенной дани.

— Наш хан,— сказали они,— стоит с войском несметным у границ твоих.

«Хитрите, послы,— подумал князь Дмитрий Иванович,— до границы-то ещё дойти надобно…»

Отказался он дань платить. Но чтоб выиграть время и набрать побольше ратников, московский князь решил отправить к Мамаю для переговоров своего посла Захария Тютчева с богатыми дарами.

Горько ехать Захарию в такой час к хану татарскому. На душе у посла черным-черно, как в ночь осеннюю. Да что делать! Взял с собой «толмачей» (переводчиков) и в путь тронулся.

А как ехал он через землю рязанскую, узнал от людей верных, что Олег и Ягайло вступили в союз с Золотою Ордою. Призвал он ночью к себе гонца тайного, сказал:

— Стрелой лети! Доложи обо всём великому князю Дмитрию…

Едва в путь пустился гонец, бросились ему наперерез трое всадников. Были то слуги Олеговы: зорко приказал он им следить за людьми князя Дмитрия.

Да удалым был гонец. Успел развернуть лошадь, перемахнул через ограду, понёсся задворьями.

А всадники — следом.

— Стой! — кричат.

Выхватил один из них лук — рядом с гонцом просвистела стрела.

Но всё дальше и дальше уходил от всадников гонец. Ускакал. Хороша была под ним лошадь.

Получив недобрую весть от Тютчева, собрал на совет Дмитрий Иванович всех подручных князей, воевод и бояр своих.

— Вели, княже,— сказал один из бояр,— на Рязань напасть. Князь-то рязанский с Мамаем заодно.

Покачал лишь головой Дмитрий Иванович: нет, не согласен.

Предложил воевода Вельяминов:

— Нужно выслать разведку надёжную. Пусть захватит она в плен «языка» из стана ордынского…

Зашумел совет, заволновался. Одни сторону Вельяминова взяли, другие кричат:

— На Рязань идти надобно!

Встал великий князь — ропот стих.

— Вельяминов прав, — сказал Дмитрий Иванович.— Негоже нам силу свою на Олега тратить. Наш заглавный враг — Орда поганая. На неё мы должны выступить. А у пленного велю всё выведать: как идти хочет войско Мамаево, где примкнут к нему Ягайло да рязанский князь и когда они все вместе к нам хотят двинуться.

И ещё решили не ждать Орду у московских стен, а сойтись с ней в поле лицом к лицу, дать ей бой, пока не встретилась с союзниками.

К тем князьям, которые ещё не прибыли, Дмитрий Иванович шлёт гонцов с приказом собираться не в Москве, как было условлено, а в Коломне. День сбора — 25 августа. Издавна Коломна была крепостью, прикрывавшей Москву с юга.

Василий Тупик, один из разведчиков, прислал князю сообщение: войско Мамаево уже к Оке подходит, хоть не быстро, но в начале сентября должно встретиться с Олегом и Ягайлой. Дорог был каждый день. Князь Дмитрий Иванович понимал это. 20 августа вся собранная рать выступила из Москвы.

Бабы, девки, старцы сутулые, мальцы конопатые — смотрели из-под руки на уходящее войско. Молча смотрели. Не кричали, не двигались. Ратники нет-нет да оборачивали головы. Видели сомкнутые губы, льняные волосы, голубые глаза. Много глаз. Целое море. Печальное море.

В глазах один вопрос: кто из вас воротится, милые?..

Молодуха какая-то завопила, с места рванулась.

— Васятушка!..— полетел её крик.

Будто ветром колыхнуло головы ратников.

Бабы подхватили молодуху под руки:

— Молчи, молчи…

А Васятушка-то — белобрысый, востроносый парень — встрепенулся было.

— Куда?! — сдержали его воины постарше.

Шло войско.

И реяло над ним чёрное с золотом знамя князя Дмитрия.

В лучах заходящего солнца сверкали островерхие шлемы княжеских дружин, копья и бердыши простых бойцов.

Разный шёл люд: богатый и бедный, старый и молодой. У иных не было ни кольчуг, ни ратного оружия — шли с топорами, колами да рогатинами. Шли кузнецы, пахари, сапожники, портные. Откуда им взять кольчугу? Шли в привычной одежде. Полагались на свою силу и ловкость.

Уходили с войском и два монаха богатырского сложения — Александр Пересвет да Родион Ослябя. Прислал их с благословением русского воинства игумен Сергий Радонежский.

Шли тысячи, тысячи, тысячи…

Никогда ещё не видала Москва такого большого русского войска.

Долго смотрели ему вслед старцы, женщины, дети. А пыль на дороге клубилась, клубилась и никак не могла улечься.

Дон, Дон, Дон…

Коломну воинства понаехало со всех сторон. На большом лугу близ Оки устроил князь Дмитрий Иванович смотр своей рати. Гремела военная музыка — трубили трубы, били бубны, свистели сопелки.

26 августа в походном порядке вышли полки из Коломны. А было всего ни много ни мало 150 тысяч ратников.

Самый короткий путь к Дону лежал через земли рязанские. Но князь Дмитрий не вступил во владения Олега, а в обход пошёл по Оке, левым берегом. Делалось это умышленно. Князь Олег не мог теперь знать, как идёт войско Дмитрия Ивановича, не мог сообщить об этом Мамаю.

У реки Лопасни, притока Оки, войско на один день остановилось. Нужно было обождать тех, кто опоздал прийти к Коломне. Сюда подоспела и приотставшая пешая рать, которую привёл воевода московский Тимофей Вельяминов. Здесь же князь Дмитрий получил от разведки известие, что с запада движется литовское войско Ягайлы.

— Други мои,—сказал Дмитрий Иванович князьям и воеводам,— нельзя нам тут больше стоять. Нужно опередить Ягайлу, пока войско своё не привёл он к Мамаю. Ныне же переходим Оку и пойдём к Дону рязанской землёй. А посему даю строгий приказ: ничем не обижать жителей, ничего не забирать у них, ни единого волоса их не касаться.

Великий князь понимал, что простые рязанцы, как и все люди русские, ему сочувствуют. Так оно и было. Даже бояре рязанские, узнав о переправе московских войск через Оку, сообщить о том своему князю «устыдились».

Высланная вперёд разведка во главе с «крепким воеводой» Семёном Меликом всё время подавала князю Дмитрию «скорую весть» о противнике.

Мамай же не знал, где русские, и не ведал, как они движутся.

Почти десять дней шли полки Дмитрия Ивановича к Дону. Войско торопилось, останавливалось лишь на короткие передышки.

Поднимались рано утром — затемно. Рассвет в пути встречали. Шли росистыми лугами, перелесками, окрашенными в золотой и багряный цвет, переходили неглубокие овраги и малые речки.

Воинам шуму делать было не велено. Песен не пели. Негромко говорили меж собой ратники—про жён, да про детей, да про хозяйство. О бое грядущем вслух не поминали. Чему быть, того не минуешь. Но каждый думал о бое — срывал ли на ходу гроздь брусники, пил ли воду из лесного ручья, прислушивался ли к грустному курлыканью первых отлетающих журавлей.

А как делало войско привал, совсем тихо становилось. Тишина — услышишь, как жёлтый лист на землю падает.

Дон уже недалече.

Чу!—приподнялся монах Пересвет.— Слышь, Родя, звенит где-то.

Спи. Тишина звенит.

Ночью выли волки. Но ратники их не слышали — спали. Только охрана с тревогой вслушивалась в тоскливый волчий вой. Да князь Дмитрий Иванович прислушивался: плохо спалось ему вот уже которую ночь.

Скоро в войско великого князя влилось ещё два крупных отряда. Привели их братья Ольгердовичи — князья Дмитрий Брянский да Андрей Полоцкий. Хоть и литовцы они были, но не стали воевать против Москвы, как брат их Ягайло.

— Ты нам как старший брат,—сказали они Дмитрию Ивановичу,— а враг у нас общий — Золотая Орда.

Минул ещё день. Вот уж и к Дону вышла русская рать. Остановились у того места, где впадает в него речка Непрядва.

Видать, не зря говорят — тихий Дон. Здесь и верно тишиной всё обволакивает. Только слово само звонкое — Дон. Скажи несколько раз: Дон, Дон, Дон… Звенит, точно колокол.

Напились воины воды: кто шлемом черпал, кто пригоршнями.

Чиста водица,— вытер Ослябя рот.

И Пересвет добавил с улыбкой:

А вкусна-то!

В эту ночь разведка Семёна Мелика подобралась к вражескому стану. У костров сидели охранники, прислушивались, подкидывали в огонь дрова. В его отблесках виднелись кибитки — юрты на колёсах. Там и сям спали воины. Неподалёку паслись табуны коней — слышно было их лёгкое всхрапывание.

Посреди стана высился ханский шатёр; Охранял его большой отряд. Вот уже к крайним кибиткам подползли русские лазутчики, негромко свистнули.

Насторожился один из охранников, привстал — к чему бы свист такой?

Снова засвистели. Сделал охранник несколько шагов в темноту — ударили его дубинкой по голове, потащили. Вскочили лазутчики на коней и понеслись с «языком» назад, к своим.

6 сентября прискакали гонцы Семёна Мелика к великому князю. Гонцы привезли с собой «языка». Пленный рассказал, что хану ничего не известно о войске князя Дмитрия. Мамай медленно продвигался вперёд, ожидая подкрепления от Олега и Ягайлы.

В тот же день к стану русских подтянулись все отставшие войска.

Князь Дмитрий Иванович стал держать военный совет. Нужно было решить, переправляться за Дон или же здесь поджидать Мамаево полчище. Одни говорили: «Здесь дадим бой. Незачем за Дон ходить. Ежели перейдём, река отрежет нам путь назад». Другие возражали: «На этом берегу татары с Олегом и Ягайлой соединятся. Нам же хуже будет» Третьи так высказывались: «Нужно перехондить Дон, чтобы ни у кого не было мысли назад ворочаться. Пусть всяк без хитрости бьётся, а не думает о спасении».

И встал тут князь Дмитрий и сказал:

— Любезные други и братья мои. Пришли мы сюда не Дон охранять, а землю русскую от плена и разорения избавить. Лучше б было совсем не идти против поганых, чем, выступив и ничего не сотворив, назад возвратиться. В сей же день пойдём за Дон и там либо победим, либо сложим свои головы за братию нашу. Честная смерть лучше позорной жизни.

Воины стали строить мосты, искать броды.

На другой день прискакал Семён Мелик со своей разведкой. Доложил Дмитрию, что уж дрался он с передним отрядом ордынским. Узнали татары, что русские на Дону стоят. Мамай в ярости, помешать переправе хочет.

К утру 8 сентября рать князя закончила переправу. Пехота прошла по трём наведённым мостам, конница перебралась двумя бродами. Как только переправа была закончена, князь Дмитрий приказал:

— Разобрать мосты! Назад нам пути нет.

Ночь перед боем

Между малыми речками Нижним Дубяком и Смолкой лежало большое поле, поросшее высокой травой. В поле том водилось много куличков. Оттого и поле звали в народе Куликовым.

Как только переправились, стал князь Дмитрий Иванович объезжать место да прикидывать, где лучше расставить свои полки.

Поле было перерезано оврагами. По их крутым склонам да по берегам речек росли густые леса. С южной стороны над полем поднимался Красный холм.

Великий князь предполагал, что татары применят свой излюбленный приём и кинут главные силы на фланги, или «крылы» русского войска, чтобы прорваться в тыл. Нужно будет так поставить Полк правой руки и Полк левой руки, чтобы напасть на них было неудобно для вражеской конницы. Значит, Большому полку, что будет находиться в центре, нелёгкая выпадет доля.

Дмитрий Иванович то и дело останавливал коня, всматривался в густеющий сумрак. Рядом с великим князем были опытный воевода Боброк и люди из сторожевого отряда.

Возле оврага, по дну которого петляла речушка, всадники вновь приостановились.

— Нижний Дубяк,—молвил воевода. Он уже успел обо всём переговорить с разведчиками.

Здесь станет Полк правой руки,— проговорил князь Дмитрий.

Место доброе,—кивнул Боброк, оглядывая лесистый берег.— Через лес басурмане лошадей не погонят. А кому полк дашь?

— Андрею Ростовскому,— не раздумывая ответил Дмитрий Иванович.

«Большой полк князь оставит себе, а мне’ небось даст левый,—сообразил Боброк.—Либо мне, либо своему брату Владимиру Серпуховскому».

Но когда проехали берегом Смолки, Дмитрий Иванович сказал:

— Сюда князья Белозерские приведут! Полк левой руки.

«А меня куда денешь?» — хотел было спросить Боброк, но сдержался.

Молча пересекли мелководную речку. Боб рок недоумевал: неужто князь не доверяет ему? С чего бы так? Не заслужил он княжеского недовольства.

А ты, Боброк,—наконец заговорил Дмитрий Иванович,— станешь аж за левым «крылом». Вон в той дубраве. Тебе с князем Владимиром быть в Засадном полку. Брат мой хоть и смел, да молод и горяч, а потому даю полк под твоё начало. Ты — воевода умелый и мудрый, здесь нужнее всех будешь.

И доколе, княже, мне в засаде сидеть? — спросил Боброк.

Великий князь повелел, чтобы Засадный полк до тех пор не выходил из своего укрытия, покуда не будет в том крайней нужды. Татары хитры. Сразу они не раскроют своих замыслов. Могут отвлечь наши полки, чтобы нежданным ударом вырвать победу. Вот Засадный полк и должен быть непредвиденной для Мамая грозной силой.

— Всё понял?—спросил князь Дмитрий у воеводы и добавил: — А лучше всего ударить басурманов в спину. Может, долго тебе ждать придётся, а ты жди. Зря свой полк не изматывай. И знай, Боброк, большую надежду я на тебя возлагаю.

Ответил Боброк коротко:

— Понятно, княже, постараемся.

Опять ехали в молчании. Вечер был тёплый! и спокойный. Ни единый лист не дрожал на дереве, ни одна былинка на поле не колыхалась.

Где-то далеко за татарским станом завыли волки. А над русским войском была «тихость великая».

— Что слышишь, княже?— спросил Боброк.

Позади нас волки воют, а впереди ничего не слыхать. Только зарю вижу. Хорошая примета — заря,— сказал воевода.

Куликовская битва

Утром 8 сентября в густом тумане вы-страивалось русское войско.

Полки занимали свои позиции. Всё делалось так, как задумал вчера великий князь. Но в середине перед Большим полком он поставил ещё заслон — Передовой полк из московских ополченцев. Этот полк должен был сдержать первый натиск врага, изнурить своей стойкостью татар, чтобы удар по середине был слабее.

А ещё за Большим полком поставил великий князь Запасной полк, во главе которого назначил Дмитрия Брянского.

Когда же туман рассеялся,— а было это в десятом часу,— московский князь объехал войска и призвал всех, не щадя головы, храбро биться за землю русскую. И видел он по глазам ратников, по их решимости, что будут они стоять насмерть, до последнего вздоха.

Над полками развевались знамёна, блестели на солнце доспехи, стеной сомкнулись красные щиты.

Дмитрий Иванович подъехал к великокняжескому знамени, снял с себя дорогие доспехи и надел их на своего любимого боярина Михаила Бренка, а сам в одежде простого воина отправился в Передовой полк.

— Не ходи, княже,— попытался отговорить его кто-то из бояр,— на погибель идёшь.

— Все мы вышли либо на погибель, либо на победу. А победу лишь мечом добыть можно.

С Красного холма повалили татары. Их рать была почти в два раза больше войска русского. В центре хан поставил крымских генуэзцев-наёмников, по бокам шла ордынская конница.

Одежда татар, их доспехи из коричневой кожи буйволов, их чёрные степные лошади — всё это делало Мамаево войско похожим на чёрную тучу. Страх и смятение внушала такая туча.

Но не дрогнули русские полки, а двинулись навстречу татарам.

«И страшно было видеть,— писал летописец,— как две великие силы сходились на кровопролитие, на скорую смерть. Но татарская сила мрачна и темна была, а русская сила — в светлых доспехах, будто некая большая река…»

Приблизившись, войска остановились. По обычаю того времени начиналась битва с поединка.

Из ордынских рядов выехал Челубей —богатырь огромного роста. Выступит ли кто против него? Найдётся ли такой смельчак? Челубей копьём, как соломинкой, поигрывал. Ждал. Конь под ним испуганно всхрапывал, словно нёс на себе не человека, а зверя дикого.

Но вот расступились русские воины, и навстречу богатырю выехал монах Пересвет.

— Хорошо бы, братья,— сказал он,—старому помолодеть, а молодому чести добыть, свои силы испытать.

— С богом!—крикнул ему вслед Родион Ослябя.

Разогнали всадники коней, сшиблись и замертво оба упали, пронзённые копьями.

Заиграли тут трубы, войско на войско двинулось. Дрогнула земля. Загудело всё окрест от ратного крика. Татары не могли зайти с флангов, потому прежде всего по центру ударили, как и предвидел князь Дмитрий Иванович.

Стойко держался Передовой полк. Бились пешие русские ратники и с татарской конницей, и с генуэзцами. Всадников кололи копьями, рубили бердьшами и секирами. Только много их больно — свалят одного, глядишь, на его месте двое.

Нелегко было драться и с генуэзцами: шли они плотным строем, копья положили на плечи воинов, закованных в панцири. Копья них длинные, брони крепкие. Попробуй-к достань таких! Но приноровились русские доставали и этих.

Князь Дмитрий Иванович сражался в первом ряду ополченцев. На нём был плотно стёганный кафтан со вшитыми железными бля хами. Крепко рубился князь, некогда был дух перевести, но не мог не похвалить о дровосека Сеньку Быкова, что рядом с ним топором орудовал.

— Ты откуда будешь… добрый человек?- спросил князь Дмитрий Иванович.

— Из Рязани я… к тебе убёг.

— Отчего же ты… не с Олегом своим?

— Оттого, князь, что…

Не успел ответить Сенька Быков: пока одно копьё подрубал, проткнули ему груд другим копьём.

— Ай ты, Сенька, брат ты мой!..—воскликнул князь Дмитрий.

Но вот уже со всех сторон окружили его недруги. Одного он мечом свалил, второй третьего, да тут и сам упал: ударили его сзади по темени..

Стойко бились ополченцы, да полегли все как один. Прорвались татары к Большому полку. И вновь закипела сеча кровавая.

Жмут басурмане. Ой, как жмут! Смял главный ряд. Добрались до великокняжеского знамени. Вот уж и боярин Бренок, что бы в доспехах Дмитрия, свалился бездыханным. А рядом с ним много пало и воевод, и бояр и простых воинов.

Торжествуют ордынцы: убили московского князя. Скорей, скорей круши теперь всех подряд!

Но не пробились ордынцы. Отразили их дружинники владимирские, суздальские и брянские, что были под началом воеводы Вельяминова. Пришлось отступить Мамаевой коннице.

Князь же Андрей Ростовский отогнал татар с правого «крыла».

Тогда Мамай, который наблюдал за битвой с Красного холма, изменил свой план — главные силы он приказал бросить на левое «крыло». Хан рассчитывал смять Полк левой руки, а затем с тыла или с фланга ударить по Большому полку и разбить его.

Перебравшись через Смолку, обрушились татары на левое «крыло», где стоял полк князей Белозерских. Не смог сдержать полк этой лавины. Полегла в неравном бою большая часть русских ратников. Пали здесь и сами князья Белозерские. Начал полк отступать к Непрядве.

Шум боя долетал и до Засадного полка, что был спрятан в зелёной дубраве между Доном и Смолкой. Уже несколько часов стояли воины без дела. Истомились. Поглядывали на своих начальников: что медлят воевода Боброк да князь Владимир Андреевич?

На высоких деревьях сидели полковые дозорные, передавали всё, что видели.

А на дубу, что рос ближе всех к полю, посадили Яшку-Крикуна. Голос у него звонкий, глаз острый.

— Что там на поле, Яшка?! — кричали ему.

— Отходит левое «крыло». И князей, кажись, не видать. Никак поубивали князей-то.

Ещё ближе шум боя. Лязг мечей слышен, и яростные крики, и стоны предсмертные.

На выручку Полку левой руки вывел свою дружину князь Дмитрий Брянский. Но и он не может удержать татар. Невелика у него дружина, а ордынцев много. С гиканьем мчатся они за отступающими.

— А теперь чего там, Яшка?

— Гонят наших, поганые. Совсем от нас близко. Поди, хотят к реке пробиться.

Слышат Яшкин голос не только воеводы, но и простые воины.

— Доколь мы ждать будем,— ропщут они,— пока всех перебьют басурмане?

И князь Владимир Андреевич Серпуховской тоже не выдержал.

— Пора,— сказал он,— нельзя нам в стороне оставаться…

Но твёрдо молвил Боброк:

— Погоди. Не настал наш час.

Вот уже поравнялось Мамаево войско с зелёной дубравой. Отгремел бой. Дальше покатился.

— Что молчишь, Яшка? Аль язык проглотил?

— Беда, други! Татары мимо нас прошли. Уже спину нам кажут, к Дону выходят.

И сказал тогда воевода Боброк:

— Теперь наш черёд. Дерзайте, братья!

Увлеклись татары наступлением, а Засадный полк ураганом вылетел из лесу да ударил им в тыл.

Что за войско? Откуда? Не могут понять ордынцы. А уж и понимать-то некогда. Бьют их в спину, колют, секут, конями топчут.

Молодой князь Владимир Андреевич в самую гущу татар ворвался. Один, почитай, два десятка уложил.

Да и остальные воины дерутся за десятерых. Силы у них свежие, кони резвые.

Растерялись татары. Назад кинулись. Где уж биться с такими отчаянными!

Тут и все полки русские перешли в наступление. Погнали татар назад. Не оглядываясь, в панике побежали ордынцы.

Увидел Мамай с Красного холма, как громят его полчища,— прочь помчался с поля Куликова, скрылся со своими приближёнными мурзами и охраной.

Тридцать вёрст без передышки гнали ордынцев воины великого князя Дмитрия. До реки Красивая Меча преследовали.

Так закончилась Куликовская битва.

Литовский же князь Ягайло, что в тридцати пяти верстах стоял от Куликова поля, узнав о Мамаевом поражении, приказал повернуть своему войску назад.

Убежал в Литву к Ягайле и князь Олег.

Мамай был с остатками войска разгромлен и бежал с небольшим отрядом верных воинов в Кафу (ныне Феодосия), где вскоре был убит «генуэзскими ворами».

Слава героям

Возвратясь из погони, князь Владимир Андреевич велел трубить сбор на поле битвы. Он стоял под порубанным в бою великокняжеским знаменем, и со всех сторон стекались к нему пешие воины и раненые. Отовсюду летели радостные призывные крики. Здесь же, на поле, нарекли воины Владимира Андреевича «хоробрым».

Когда же собрались все, кто мог, увидели, что великого князя московского возле них не было. Наконец отыскали Дмитрия Ивановича лежащим без памяти под срубленным деревом. Доспехи на нём были все в рубцах от ударов вражеских. Князя привели в чувство, сообщили о победе.

— Коня!—потребовал Дмитрий Иванович.

Вечером осмотрел он Куликово поле.

Страшное зрелище открылось перед князем. Повсюду высились горы убитых. Половина русской рати полегла на поле Куликовом. Глубоко опечаленный князь медленно ехал, то и дело останавливаясь возле павших «другов и братьев».

Затем Дмитрий Иванович обратился к воинам, что вокруг него собрались, поблагодарил их за подвиг во имя Родины, за доблесть и мужество.

Во все города и княжества разослал он гонцов с вестью о великой победе, но сам остался с войском на Куликовом поле хоронить своих погибших ратников.

Сам он считал число убитых и, прощаясь с ними, молвил:

— Здесь суждено вам пасть, меж Доном и Днепром, на поле Куликовом, на речке Непрядве! Здесь сложили вы головы… за землю русскую… Вечная вам память и слава! Восемь дней полки великого князя разбирали тела убитых и хоронили товарищей.

* * *

По всему пути народ встречал полки великого князя Дмитрия Ивановича с ликованием. Праздник стоял на Руси: одолели наши проклятых ордынцев! Слава московскому князю Дмитрию Ивановичу! Слава героям-воинам!

1 октября 1380 года русская рать торжественно вошла в Москву.

Гудели колокола, заливались трубы весёлые, гремели бубны громкие.

Великий князь «сотворил по победе пиршество». Соратников своих одарил «каждого по силе и по достоинству».

С тех пор и зовут на Руси князя Дмитрия Ивановича — Донским.

С тех пор не смотрела больше Русь на Орду, как на силу несокрушимую, как на иго вечное.

С тех пор русские княжества стали считать Москву своей защитницей — вместе нужно держаться, вместе свободу отстаивать.