Пётр и Петруша

Жил на свете такой царь, Петром звали, а по прозвищу Великий.

В одно время поехал он на охоту зверьё ловить. А Пётр, надо сказать, в царскую одежду не любил рядиться, всё больше простую носил.

Вот едет он лесом всё далее и далее и заплутался. Пристигла его в лесу тёмная ночь.

А тут — ещё беда! — напал на него медведь и растерзал его охотную собаку.

Опечалился царь Пётр.

«Эх, — думает, — остался я теперь ни при чём!»

Ну и закружил Пётр в тёмном лесу.

Всю ночь кружил, а лесу конца-краю нет.

Выехал Пётр на маленькую полянку и вдруг видит: сидит на пеньке солдат.

«Ага, — думает Пётр, — солдат-то мой!»

Пётр одним только глазом глянул на его шинельку и уже знает, какого он полка.

А солдат этот в бегах был, в лесу прятался.

— Здравствуй, служивый, — говорит ему Пётр.

— Здравствуй, не знаю, кто ты таков, — отвечает солдат.

— А я из царской свиты. Поехал с царём на охоту да и отстал, с дороги сбился. А ты откуда? Куда путь держишь?

— Тебе-то что за надобность, откуда я да куда? — говорит солдат.

— Да я по простоте спрашиваю, — говорит Пётр. — Может, дорогу мне покажешь.

— А я сам с дороги сбился, — говорит солдат. — Домой на побывку ходил да и заплутался в этом лесу.

— Ну, пойдём, будем вместе дорогу искать, — говорит Пётр. — Авось выберемся.

И отправились. Пётр — на коне, а солдат — пеший.

— Тебя как звать-то? — спрашивает царь.

— Меня — Петром, — отвечает солдат. — А тебя?

— А меня Петрушей, — говорит царь.

— А по батюшке как? — спрашивает солдат.

— А по батюшке Алексеич, — отвечает царь.

— И меня Алексеич, — говорит солдат. — Значит, мы с тобой полные тёзки.

— А ты откуда родом? — спрашивает царь.

— Оттуда-то.

— Ну и я тоже. Значит, мало что тёзки, а ещё и земляки. А что, земляк, — говорит ему царь Пётр, — как тебе в полку служится?

— Служба-то ничего, — говорит солдат, — да полковник больно зол: чуть что не по нём — сейчас драться. Пуговицу вот потерял, так он меня за эту пуговицу мукой замучил. Каждый день бил. Хоть плачь. Хоть беги.

— А ты, верно, и сбежал? — говорит царь.

Солдат и признался тут, что он бежавший.

— Да ты не робей, царь, может, и простит, — говорит Пётр.

А потом спрашивает:

— А кто у вас полковник, кто ротный?

Солдат ему всё толком и доложил: кто ротный, кто полковник.

— А как, служивый, у вас в полку пища? — спрашивает Пётр. — Говядины по скольку варят? По уставу в котёл кладут?

— Про устав одна слава идёт, — говорит солдат, — а говядина мимо плывёт.

Пётр только головой покачал.

— А кашу крутую варят? — опять спрашивает.

— Какое там крутую? — говорит солдат. — Крупинка от крупинки за версту, на ложку и не поймать.

— Да, плохая ваша жизнь, — говорит Пётр. — Я и сам сбежал бы от такой жизни!

Долго ли, мало ли плутали они по лесу и увидели преогромную сосну.

— Ну-ка, тёзка, — говорит Пётр солдату, — подержи моего коня, а я заберусь повыше, посмотрю, не видать ли где огонька.

Забрался Пётр на самую вершину, поглядел туда, сюда: всюду тьма непроглядная, только в одной стороне, далеко-далеко, огонёк светится, может, в деревне где или в избушке лесничего.

Слез Пётр на землю, вскочил на коня и говорит:

— Садись, служивый, и ты, мой конь сильный, двоих увезёт.

А солдат не соглашается.

— Нет, — говорит, — я уж лучше пешком.

Так и двинулись в путь, конный да пеший, два товарища.

Долго ли, коротко ли — выехали к огоньку.

Видят: стоит дом. Все окошки тёмные, а одно — наверху — светится.

Дом высоким забором обнесён, нигде ни входа ни выхода.

Постучались они. Стоят, ждут. Никто на стук не отвечает.

Солдат и руками и ногами в ворота колотит, а всё равно никто на стук не выходит, никто не открывает. Только огонёк в верхнем окошке погас.

«Ох, недоброе это место», — думает солдат.

А потом говорит царю:

— Послушай, тёзка, подсади-ка ты меня. Я через тын [забор, частокол] перелезу.

Так и сделали. Перелез солдат через забор и открыл ворота.

— Пожалуйста, — говорит Петру, — хлеба- соли откушать, в тепле согреться.

А сам взбежал на крыльцо и давай в дубовую дверь стучать.

— Эй, кто тут есть? — кричит.

Слышат — зашевелился кто-то в доме.

Вышла к ним старуха с фонарём в руках.

— Ты что же, старая, добрым людям не открываешь? — кричит на неё солдат.

— Ах вы, мои родимые! — говорит старуха. — Напугали вы меня. Одна я в целом доме. Хозяина нет, на охоту уехал. А место здесь дикое, сами видите, всякий тёмный люд бродит, вот и запираюсь.

— Ладно, ладно, ты зубы не заговаривай, — говорит солдат. — Куда лошадь ставить?

— Да ставьте, родимые, под навес, тут и ясли [кормушка для скота], и сено есть.

Солдат привязал лошадь, дал ей корму и в избу без спросу идёт. Пётр за ним.

— Ну, старая, — командует солдат, — подавай, что у тебя есть, мне и моему другу Апексеичу.

Старуха видит, что он шибко на неё наступает, спорить не стала, собрала из горшков да котлов остатки — и на стол. У солдата только аппетит разжёгся.

— Не больно-то для гостей ты расщедрилась!

А старуха жалостно так говорит:

— Милые вы мои, нет у меня ничего. Что наготовила — хозяин с собой увёз, а я на пустых щах весь день сижу.

— Врёшь ты, старая, — говорит солдат, — да я не верю. Может, друга моего, Алексеича, и проведёшь, а я не зря в солдатах служил, меня не обманешь. Вот сейчас я сам посмотрю, что у тебя есть.

Открыл он печку и достал оттуда на сковородке жареного гуся.

— Ах ты, старая карга! — закричал солдат. И с кулаками на старуху.

— Оставь ты её! — говорит Пётр. — Чего со старухой связываться!

— Эх, Апексеич, — говорит солдат, — пропадёшь ты со своим смиренством.

Потом подошёл к поставцу, открыл и давай снимать с полок вино и пироги, и хлеб белый.

Сели они за стол, стали угощаться. Наелись, напились, что было у старухи жарено-варено, — всё съели.

— Ну, старая, готовь ночлег, — говорит солдат. — Не видишь, мой друг Апексеич спать хочет.

— А идите, дорогие гости, на чердак, на сеновал, — говорит им старуха. — Там вам и тепло будет, и мягко.

— Это что же, для гостей и угла в доме нет? — говорит солдат. — А в другой горнице у тебя что? — И сам на дверь показывает.

— Разный хлам у меня там свален, родимый, хлам разный, — говорит старуха, а сама поплотнее дверь в соседнюю горницу прикрыла.

Солдат думает: «Что-то хитрит старая ведьма. Дай-ка я погляжу, что там за дверью».

И заглянул незаметно в щёлку. Да так и похолодел!

По стенам горницы сабли да ружья развешаны, а в углу человеческих черепов и костей — целая гора.

Тут понял солдат, что попали они прямо к разбойникам, в самое их гнездо.

Отошёл он тихонько от двери, ничем себя не выдал.

— Что ж, — говорит, — пойдём на сеновал, там ещё лучше спать.

Старуха рада, что гости хоть с глаз подальше уберутся, сена им подбросила и фонариком посветила, пока они наверх лезли.

Расстелил солдат на чердаке сено и говорит Петру:

— Ложись, Алексеич, отдыхай.

— А сам-то что не ложишься? — спрашивает Пётр.

— А дозор нести кто будет? — отвечает солдат. — Это дело солдатское. Да ты спи, спи. А я у окошечка посижу, полюбуюсь, как солнышко поднимается.

Пётр спит, а солдат у окошка сидит, в оба смотрит. «Как бы, думает, смерть свою не проглядеть».

Вдруг — бряк, стук, колокольцы звенят, копыта стучат, — с гиком, свистом едут на двор разбойники.

Посчитал их солдат, — всех разбойников пятеро: четверо молодых, а пятый старик, над всеми, верно, голова.

Старуха на крылечко выбежала, руками на них машет:

— Тише, тише вы, ко мне в силки [петля для ловли птиц и мелких животных] два птенца попались. Один, видать, птица важная, одежда на нём с золотыми галунами, рог — серебряный. А другой хоть и простоват, да такой отчаянный! Одно слово — солдат.

— Ну, сынки, — говорит старшой своим сыновьям-разбойникам, — смотрите-ка, добыча сама в руки идёт!

Те смеются:

— А как же, на ловца и зверь бежит!

Распрягли они лошадей, задали им корму и пошли в дом. Мешки с золотом на скамейки побросали и говорят:

— Давай, хозяйка, есть-пить.

Старуха собрала разные остатки и выставила на стол.

— Что же ты, старая, ни гуся, ни пирогов не даёшь? — спрашивает старшой.

— Да ничего не осталось, — отвечает старуха. — Всё, что было, постояльцы съели-выпили.

— Ладно, — говорят разбойники, — получим с них расчёт за хлеб-соль. Где же они, твои гости?

— На чердаке, на сеновале, — говорит старуха. — Храпят во всё горло.

— Снять их, что ли? — один разбойничек говорит.

— Поди, не торопись, — приказывает атаман. — Пущай спят до времени.

А солдат слышит всё и давай погромче храпеть.

«Не стану, — думает, — Алексеича будить. Один справлюсь с разбойниками».

Приготовил тесак [рубящее и колющее оружие с широким и коротким клинком на крестообразной рукояти] и ждёт, что будет.

Тем временем старуха затопила печь, стала обед варить.

Наелись разбойники, напились, и говорит старик старшому сыну:

— Ну, Саватейка, ты у меня первый, значит, тебе и начинать. Иди сними петушков с жёрдочек.

Взял Саватейка нож и полез наверх. А солдат не дремлет. Только разбойник просунул голову на чердак, солдат как махнёт тесаком — Саватейка и свалился замертво с лестницы.

Отец с братьями удивляются: что это Саватейки долго нет?

— Иди-ка погляди, что он там возится, — говорит старик второму сыну.

Пошёл тот в сени, видит: Саватейка под лестницей лежит.

«Видно, выпил лишнего», — думает разбойник.

И сам полез по лестнице на чердак.

Солдат и его так же встретил.

За вторым братом третий пошёл, за третьим — четвёртый. И со всеми у солдата один разговор: махнёт тесаком, разбойник и повалится.

Ждал-ждал старый разбойник сыновей и пошёл сам.

Подходит к лестнице и видит: сыновья все вповалку лежат.

Заругался старик:

— Бездельники, дармоеды, не могли отцова дела выполнить.

И полез по лестнице.

Только просунул старик голову на чердак, солдат своим тесаком — раз!

— Иди, вожак, к своей стае!

И снял ему голову долой.

Тут принялся он будить Петра:

— Вставай, тёзка. Довольно спать! Эка ты сонуля, как я погляжу!

Пётр проснулся, протёр глаза и спрашивает:

— Что, неужто рассвет уже?

— Рассвет не рассвет, — говорит солдат, — а надо нам отсюда убираться. Занесло нас с тобой в разбойничье гнездо. Они-то, разбойники, думали, что напали на лёгкую добычу, да и сами в силки угодили. Вот, гляди, все лежат.

Пётр глянул — и верно, лежат в сенях пять мёртвых тел, пять разбойников.

— Что же ты меня не разбудил? — спрашивает Пётр.

— Уж больно ты сладко спал, — говорит солдат, — пожалел я тебя будить. Для усталого человека сон — первое дело.

Стали они спускаться по лестнице.

Старуха думает, что это разбойники, и выбежала с фонарём в сени посмотреть, какую добычу они несут.

Тут солдат на неё и налетел.

— Вот, старая карга, чем ты занимаешься! А ну, признавайся, кого ещё у себя прячешь?

А сам тесаком над её головой помахивает.

Пётр смеётся, а старуха плачет.

— Ой, служивенький, никого я больше не прячу! Ой, служивенький, не губи!

Солдат и слушать её не хочет — расходился так, что и не унять.

— Открывай, — кричит, — все потайные погреба, сейчас всех вас на чистую воду выведем, всю сорную траву повыдергаем!

Открыла старуха ему все погреба и подвалы, все потайные кладовые — а там золото горами лежит.

— Ну-ка, тёзка, — говорит царь солдату, — насыпай себе казны [имущество, деньги] сколько хочешь.

Солдат золотыми монетами оба кармана себе набил, и за голенища по горсти сунул, и за пазуху, — всего себя кругом деньгами обсыпал.

— Бери и ты, Петруша! — говорит.

— Мне, служивый, не надо! — отвечает Пётр. — А ты это золото и впрямь заслужил.

Для забавы только взял одну монетку царь Пётр, и всё.

Вот вылезли они из подвала. Солдат опять на старуху наступает:

— Показывай, старая карга, дорогу!

Ну, она и вывела их из лесу.

Выбрались они на большак [большая (основная) дорога, в отличие от просёлочной]. Тут Пётр говорит:

— Вот что, тёзка, теперь давай попрощаемся. Я вперёд один поеду. А ты, как придёшь в столицу, уж сделай милость, приходи в гости.

— Где ж мне тебя найти? — говорит солдат. — Да и поймают меня там!

— Не сомневайся, никто не тронет, — говорит Пётр. — Иди прямо во дворец и спроси Петрушу. Меня там всякий знает. — И проскакал на коне вперёд.

Подъехал Пётр к своей столице и на каждой заставе [в старой России место въезда в город, пункт контроля привозимых товаров, грузов и приезжающих] приказывает караульным, чтобы таковому солдату прохожему все честь отдавали и в город пропускали.

А беглый солдат идёт-бредёт, не торопится. Подходит он к первой заставе. Что за диво! Караульные на караул берут и честь ему воздают, ну словно самому царю.

Пожертвовал он им горсть золота, а сам думает: «Ай, Петруша, вон что сделал! Ведь недаром честь-то мне воздают! Знают, что при мне деньги имеются!»

Дошёл до другой заставы — и там то же. Караульные, как увидели его, сразу навытяжку.

— Что вы, братцы, — говорит солдат, — выпили, видно, лишнего? Рядового за офицера принимаете! Ну, коли так, уважение за уважение!

Сунул он руку в карман, достал горсть золота и раздаёт караульным.

— Выпейте за моё здоровье!

Наконец пришёл в столицу.

«А что, — думает, — пойду я во дворец, повидаюсь с Алексеичем».

Подошёл к дворцу и спрашивает у привратника [сторож у входа, у ворот]:

— Как бы мне Алексеича повидать, Петрушу, он у вас в царской свите состоит, охотником.

— Извольте, — тот говорит, — я вас провожу.

И прямо в царёвы покои его ведёт.

«Ну, — думает солдат, — попал я!»

Тем временем Пётр царскую одежду скинул, охотничью надел и вышел к солдату:

— Здравствуй, тёзка!

А у того и язык не поворачивается. Тихонько так промолвил: ч

— Здравствуй, Петруша!

А потом и говорит:

— Что же ты, Петруша, со мной сделал? Царю выдал! Теперь пропала моя головушка!

— Ты не сомневайся, — говорит ему Пётр. — Мне царь обещал! Да он сам тебе скажет.

И тут же за перегородку пошёл, царскую одежду надел и опять вышел к солдату.

— Здравствуй, служивый!

Солдат честь отдал, навытяжку стал, сам ни жив ни мёртв со страху.

— Здравия желаю! — отвечает.

Он хоть не робкого десятка был, а тут оробел. В глаза царю смотрит, как по уставу положено, а видеть — ничего не видит.

Стал царь его допрашивать:

— Ты чей, откуда?

Ну, делать нечего, надо сознаваться.

— Бежавший я, — говорит солдат.

— Слыхал, — говорит царь. А потом спрашивает: — Петрушу моего знаешь?

— Знаю малость, — отвечает солдат. — Вместе в лесу бедовали.

— Это, значит, ты его от смерти спас?

Молчит солдатик.

«Я-то спас, — думает, — а он вот меня погубил».

— А скажи-ка, солдат, — опять спрашивает царь, — правду ли говорят, что Петруша этот со мной лицом схож?

Солдат глядит и сам себе не верит, ну, одно лицо! Стоит пред ним вчерашний его друг Апексеич.

— Малость смахивает, — отвечает солдат.

Тут царь вынул из кармана золотую монетку, что у разбойников взял, повертел её, с руки на руку перекинул и будто подмигнул солдату.

— Так вот, — говорит, — мне-то хорошо известно, что ты Петрушу от смерти спас. Зато и он тебя нынче спас. По уставу-то знаешь, что полагается за то, что убёг? Ну, да что там говорить! Иди в свой полк и служи, как служил, верой и правдой. Заступишь на место полковника, а полковник пускай на твоём месте послужит, разучится небось воровать.

Подал ему царь своеручное письмо, и зашагал солдат к себе в полк. А друга своего Апексеича не встречал больше никогда. Уж кого только он ни спрашивал — никто про такого знать не знал.