Совесть заговорила

Дима Тепляков с тревогой раскрыл тетрадь—контрольную работу по арифметике. Первое, что ему бросилось в глаза—красным карандашом написанное весёлое слово «хорошо». Глаза обрадованно забегали по странице и увидели в правом нижнем углу невесёлую двойку.

Дима очень удивился и медленно прочитал всю фразу:

почерк у Николая Михайловича был красивый, но не очень разборчивый.

«Хорошо списано у Володи Кузьмина».

Вот тебе раз!.. Но как Николай Михайлович догадался?! Одинаковые ошибки, вот что подвело! Но почему Николай Михайлович так уверен, что именно Дима списывал у Володи, а не наоборот?

Возвращаясь домой, Дима с грустью думал: до чего всётаки ему не везёт в жизни. Думал и о том, какое это недоразумение, что Николая Михайловича все считают близоруким.

А тут ещё председатель совета отряда Серёжа Конёнков и звеньевой Витя Ивашов, Димины попутчики, пилили его с двух сторон, как будто напополам хотели разрезать большой пилой, без всякого снисхождения.

— Не понимаю, зачем ты с Володькой дружишь,— говорил Витя,—он тебя разлагает.

— А ещё все радовались на прошлом сборе, что ты стал твёрдым троечником!—Это Серёжа потянул «пилу» в свою сторону.

Дима расстроенно молчал. Мальчики дошли до ворот и остановились. Серёжа и Витя жили в небольшом домике во дворе, Витя на первом этаже, а Серёжа на втором. Диме нужно было перейти улицу к высокому дому напротив.

И вдруг Диме стало грустно расставаться и идти куда-то одному.

Как хорошо дружат Серёжа и Витя. И живут рядом. А с Володькой Кузьминым, хоть и сидишь за одной партой…

Серёжа понял Димино грустное настроение и вдруг сказал:

— Хочешь, зайдём ко мне, мы с Витей тебя ещё немножко проработаем?

По его тону Дима понял, что нравоучений больше не будет. К тому же уроки кончились раньше-обычного: не было физкультуры. Значит, мама не ждёт… тем более не ждёт двойку по арифметике… и нечего спешить с этой двойкой…

Дима вошёл в ворота вместе с Серёжей и Витей.

— Кого это прорабатывать и за что?

От сарая с охапкой дров шла Витина старшая сестра Лена. Мальчики сейчас же рассказали ей, за что «прорабатывали» Диму.

— Ай, ай, ай!—Лена укоризненно покачала головой, отчего зашевелились, как живые, толстые белокурые косы— одна спереди лежала, через плечо, прихваченная вместе с дровами, другая висела за спиной, ярко выделяясь на тёмно-красном джемпере.

Лена была всего года на четыре старше брата, но Диме она казалась очень солидной и взрослой. Мама не мама, а так, вроде чьей-то тёти,—смотрит на них, на маленьких третьеклассников, сверху вниз.

— Иди обедать, Витя,— сказала она.

— Я сейчас, только к Серёже на минутку зайду. Лена уже стояла на крыльце и открывала дверь кончиком туфли.

— Не задерживайся, мне скоро в школу на собрание идти.— Она исчезла в сенях, прикрыв за собой дверь всё с той же ловкостью, при помощи ноги.

В глубине двора зашипел белый сварочный огонь. Пахло карбидом.

— Что это?—спросил Дима.

Там стоял большой грубый стол на железных ножках. На столе с обеих сторон тиски. Две девушки в комбинезонах что-то делали с длинной узкой трубой, похожей на газовую трубу.

— Это нам теплоцентраль проводят,—сказал Серёжа,— стояк гнут.

— Хорошо вам будет. С дровами не возиться. Дима отвлёкся немного, наблюдая за работой девушек. Потом вспомнил про неудачу с арифметикой и снова загрустил. Серёжа открыл дверь своим ключом—в квартире не было никого.

— Пообедаешь со мной? — спросил Диму.

— Нет, нет, спасибо, я домой обедать пойду.

— Ладно, тогда посиди у меня в комнате, а я погрею суп. Витя сказал:

— Дай мне полотенце, у меня все руки в чернилах,—и тоже пошёл в кухню вместе с Серёжей.

Дима присел на диван в углу у окна и стал разглядывать комнату.

Сохранились ещё такие дома на окраинах города: с низкими подоконниками, с белым кафелем голландских печей…

Белый кафель напомнил Диме тетрадь в клеточку, с неудачной контрольной работой. Интересно, если бы сам сделал задачу, не списывал бы у Володи Кузьмина, что тогда? Не такая уж трудная задача… Тройка, во всяком случае, была бы, а может быть, и целая четвёрка… В последнем вопросе даже засомневался, правильно ли перемножено у Володи, сделал по-своему, а потом перечеркнул и написал с ошибкой, как у Володи…

— Ах, Дима, Дима! Списывать нечестно!

Дима даже вздрогнул от неожиданности и громко спросил:

— Кто это?

Молчание. В комнате не было никого… Где-то там, в кухне или в ванной, переговариваются Серёжа и Витя…

Так кто же это сказал, что нечестно списывать?

Голос был низкий, глуховатый, слова прозвучали совсем близко, рядом… Диме казалось, что заговорил диван, на котором он сидел.

Стараясь не пугаться, Дима спросил:

— Кто здесь?

В коридоре шаги. Вошли Серёжа и Витя.

— Это мы, Димка,—сказал Серёжа, открывая буфет.

— Кто у вас в комнате спрятался?—спросил Дима.

— Как кто?—удивился Серёжа.—Нет здесь никого.

— Кто-то сейчас мне сказал…

— Что сказал?

— Сказал: «Ах, Дима, Дима! Списывать нечестно!»

— Кто же мог сказать? Мы с Витей были в кухне. Витя засмеялся:

— Это, Димочка, у тебя совесть заговорила! Серёжа и Витя опять ушли в кухню. Всё тот же глуховатый голос подтвердил:

— Да, Дима, я—твоя совесть.

— Врёте вы всё! — крикнул Дима, стукнув по дивану рукой.— Никакой совести не бывает!

— Как не бывает совести? — удивился таинственный голос.—Нет, Дима, совесть есть у каждого человека. Только иногда совесть засыпает, и люди забывают о ней, а потом совесть пробуждается и начинает говорить…

— Ну и что? — спросил Дима, заглядывая за диванные подушки.

— Как что? И тогда человек начинает раскаиваться. Ты разве не раскаиваешься, что списывал у Володи Кузьмина?

— Раскаиваюсь,— пробормотал Дима. Он отогнул один валик, другой… Даже под диван заглянул, хотя под таким диваном не могла бы спрятаться даже кошка. Диван, с двумя валиками и тремя твёрдыми пёстрыми подушками, стоял на полу так же плотно, как стоит шкаф, пожалуй, даже подметать под ним нельзя было, не отодвигая.

Посередине комнаты большой обеденный стол. Дима заглянул под скатерть… У двери—буфет. Серёжа оставил его приоткрытым, когда доставал хлеб… Ничего в буфете не видно, кроме тарелок и банок… Занавески на окнах тюлевые, прозрачные.

— Что ты бегаешь, Дима, стулья передвигаешь? — спросил всё тот же голос.—Сядь, поговорим. Кого ты ищешь?

— Тебя ищу!—полуиспуганно, полусердито ответил Дима. Он сел, но не на диван, а на стул около обеденного стола.

— Правильно делаешь, что меня ищешь. Потерять совесть—это большая беда!

Голос слышался всё в том же углу… Димина совесть была спрятана в диване—это ясно.

Очень просто! У таких диванов откидывается сиденье, а там…

Дима отогнул оба валика, приподнял сиденье дивана… Оно приподнималось легко, как крышка сундука. Диван внутри—обыкновенный деревянный ящик… почти пустой. Аккуратно сложенные одеяло и простыни… больше ничего там не было.

Дима торопливо опустил сиденье и опять сел на диван, ничего не понимая.

— Ты меня больше не теряй, Дима,—сказала совесть.— А уж теперь, раз я в тебе заговорила, я тебя, Дима, замучаю!

Диме вдруг показалось, что он просто спит, сидя у Серёжи на мягком диване… Заснул—и всё это ему снится… как он искал под столом… и в буфете… как шумит вода в ванной, а в кухне Серёжа негромко позвякивает посудой… и голос совести…

Дима знал, что в таких сомнительных случаях—когда человек хочет проверить, спит он или не спит,— нужно ущипнуть себя за руку. Но он не был уверен, что, собственно, должно при этом произойти. К тому же он пожалел ущипнуть себя слишком больно. Щипок за руку ничего не выяснил.

— Дима, ты—пионер?—спросила совесть.

— Да.

— Пионер—а списываешь! Видишь, как я тебя мучаю! Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

— Я ещё не знаю.

— Ты, кажется, интересуешься техникой, будешь мастером или инженером… Если мастером на заводе—придётся заглядывать в соседний цех, смотреть, как там другой мастер распоряжается,— и делать то же самое, что он. А станешь инженером, будешь списывать дипломные работы, проекты, диссертации… Скажут тебе, например: «Рассчитайте, товарищ Тепляков, как реку Печору повернуть на юг, чтобы она впадала в Каспийское море?» Ты сейчас же побежишь к инженеру Кузьмину: «Володька, дай списать!» А инженер Кузьмин разведёт руками: «Знаешь, Димка, у меня совсем другое задание: завтра улетаю на Марс, буду там строить атомную электростанцию. Сам бы охотно списал у кого-нибудь проект, да уже не успею. А на месте подсказки не жди: марсиане понашему ещё не научились». Так ответит тебе инженер Кузьмин. Что тогда будешь делать?

«Нет, я не сплю!—решил Дима.—Должно быть, Серёжа и Витька провели сюда телефон какой-нибудь, говорят из кухни и меня разыгрывают!» Но никаких проводов на полу около дивана и на стене не было видно. Дима принёс палку из передней. Серёжа окликнул его издалека:

— Что ты там бродишь, Димка? С кем ты сейчас разговариваешь?

— Ни с кем!—крикнул Дима.—Я просто так.

— Как так—ни с кем?—сейчас же отозвался голос из угла.—Ты разговаривал со своей совестью!

Диван стоял вплотную к стене, даже валик плохо откидывался с этого бока, только приподнимался. Дима, опираясь на валик, хотел пошарить палкой в тёмном углу… Как странно… палка, не достигая пола, опускается всё ниже и ниже… беззвучно уходит в никуда.

Дима грудью упал на валик, успел только подумать:

«Сплю. Сплю и вижу страшный сон: диван не на полу стоит, а просто так, в воздухе!»

— Ах, Дима, Дима! На совесть палкой замахиваешься?! Невидимая сила потянула за палку и вырвала её из Диминой руки… Палка исчезла.

Звонок и громкий стук в парадную дверь. Серёжа побежал из кухни в переднюю.

Две девушки в комбинезонах, шумно разговаривая, вносили в квартиру длинную, немного изогнутую трубу.

— Стоячок вам принесли, опять побеспокоим…

— Это нам стояк?—удивился Серёжа.—А разве дырку пробили уже?

— Как же, как же— сегодня утром, пока ты в школе был, всё уже приготовлено… Вот диванчик этот опять отодвинуть придётся…

Девушки отодвинули диван и стали опускать трубу в первый этаж через довольно большое квадратное отверстие.

Пока они разворачивались со своим стояком, Дима успел заглянуть в квадратную дырку. Он увидел далеко внизу кусок Витиного письменного стола, на столе—угол табуретки, плечо в красном джемпере и белокурую косу… короче говоря, небольшой кусок Витиной сестры Лены, как раз в тот момент, когда Лена спрыгивала со всей этой пирамиды.

Нет, не похожа была Витина сестра ни на какую маму, даже на тётю не похожа! Дима услышал звонкий девчоночий смех.

Лена крикнула:

— Димка! Скажи Вите, пускай и у него хоть немножко заговорит совесть! Обещал сию минуту обедать прийти, а я его уже полчаса жду!

***

Так и осталось невыясненным: есть ли у Димы совесть и может ли совесть заговорить?

Во всяком случае, контрольные работы у Володи Кузьмина Дима больше никогда не списывал.